Танцы с огнем - Нора Робертс

Галл взглянул на Роуан, затем на Эллу, протянул ей мороженое.

— Прошу вас.

— Как быстро вы обернулись.

— Мы прозвали его Скороходом. — Не в силах справиться ни со своими чувствами, ни с мыслями, Ро накинулась на капли, стекающие с вафельного рожка.

— Благодарю вас. — Элла лизнула мороженое, улыбнулась, лизнула еще раз. — Вы были правы. Очень поднимает настроение. — Она встала, освобождая место Галлу. — Садитесь, а я пойду прогуляюсь. Очень рада была поговорить с вами, Роуан.

— Да. Я тоже. — «В некотором роде», — добавила она про себя, провожая Эллу взглядом.

Галл сел, тоже посмотрел на удаляющуюся Эллу.

— Горячая штучка.

— Боже милостивый. Она тебе в матери годится.

— Моя тетушка тоже горячая штучка. Можно признать, что женщина сексуальна, не испытывая желания прыгнуть с ней в койку.

— Она сказала, что полюбила папу. И как я должна была реагировать? Что мне с этим делать? Что чувствовать?

— Может быть, признать, что у нее хороший вкус? — Галл похлопал Ро по бедру. — Не мешай обезумевшим от любви детишкам разбираться в своих чувствах. А мое первое, пусть короткое, впечатление: она мне понравилась.

— Потому что она горячая штучка.

— Это отдельная тема. Она сидела здесь, горевала о потере своей подруги, тревожилась за нее, переживала… Сопереживание и сочувствие. Она злилась на Лео Брейкмена, что говорит о здравом смысле и отсутствии лицемерия. Она призналась тебе в чувствах к твоему отцу, хотя и слепому видно, что тебя бесят их отношения. Для этого требуется смелость и честность.

— Не наняться ли тебе к ней в рекламные агенты? — Роуан откинулась на спинку скамьи. — Она все выложила начистоту, заявила, что сила на моей стороне, и мне решать. Так что можешь добавить ум в список ее добродетелей.

— А ты хотела бы видеть рядом с отцом тупую, эгоистичную, бессердечную ханжу?

— Да и ты не дурак. К черту. Давай купим две бутылки текилы. Я хочу тебя споить сегодня вечером.

— Кто сказал, что меня можно споить?

Когда они вернулись на базу, Роуан заглянула к Мэтту. Тот сидел на краю кровати, шнуруя кроссовки.

— Я слышала, там было плохо.

— Да, но могло быть и хуже. Почему в увольнении Долли Лео винит меня и ММ, да еще Марг и Линн? Долли сама накликала на себя неприятности.

Хорошо, подумала Ро, он злится, но не подавлен.

— Потому что людям приятнее думать, что во всем плохом виноват кто-то другой.

— На похоронах! Он орал и угрожал нам на похоронах своей дочери!

— На похоронах моей матери ее родители не разговаривали со мной. Даже громко не разговаривали.

— Ну а тут все было как в дурном сне… До сих пор отойти не могу…

— Мы хотим вечером устроить текильный марафон в комнате отдыха. Можешь принять участие, ведь ты тоже в третьей бригаде. Я оплачу твой вступительный взнос.

Мэтт наконец улыбнулся.

— Ты же знаешь, я тебе в этом не конкурент. Хочу пробежаться. Остыть немного. — Он надел бейсболку. — Слушай, я увидел ребенка… и даже подержал ее несколько минут! Думаю, родители должны поговорить с адвокатом об опеке или правах, ну, как положено…

— Это трудное решение, Мэтт.

Он поправил козырек, хмуро взглянул на Роуан.

— Она и их кровь тоже. Я не хочу обижать миссис Брейкмен. Я думаю, она хороший человек. Но если тот дебил, за которого она вышла замуж, попадет в тюрьму, как она сможет в одиночку растить Шайло? Как она сможет обеспечивать ребенка на зарплату поварихи школьного кафетерия?

— Сложная ситуация. И… ну, я знаю, что ты уже давал Долли деньги…

Его бледно-голубые глаза заледенели.

— Это мои деньги и моя кровь.

— Конечно. Ты поступил благородно. В этом смысле заменил Джима.

Мэтта немного отпустило.

— Но это же справедливо.

— Не всегда легко найти справедливое решение в тяжелой ситуации. Я боюсь, адвокаты все запутают еще больше. Во всяком случае, сейчас.

— Но поговорить не мешает. Все должны поступить так, как лучше для Шайло, верно?

— Конечно. Я… Вероятно, в этих обстоятельствах не мне давать тебе советы, но… может быть, твоей маме стоит… ну, если бы она и миссис Брейкмен все обсудили, они смогли бы найти самое лучшее, самое справедливое решение.

— Может быть. Ты знаешь, она похожа на Брейнеров. Малышка! Даже Линн заметила. Я должен все обдумать.

Им всем придется крепко подумать. Мэтту, его родителям, Брейкменам… Им о многом придется подумать.

Роуан знала, каково быть ребенком, о котором все думают.

Нелегкая это доля.

Глава 22

Доби через силу проглотил содержимое десятой стопки. Его глаза остекленели еще на восьмой, а теперь лицо приобрело болезненный зеленоватый оттенок.

— Двадцать.

— Десять, Доби, десять, — поправил Картежник, назначенный судьей.

— У меня в глазах все двоится, значит, двадцать. — Разразившись безумным смехом, Доби чуть не свалился со стула.

Дженис, ответственная за розлив, наполнила одиннадцатую стопку для Янгтри.

— Опыт, — сказал он, легко проглотив очередную порцию. — Все дело в опыте.

Роуан фыркнула, слизнула соль с тыльной стороны ладони, выпила свою порцию.

— Я хотела бы поблагодарить соперника-неудачника за хороший алкоголь.

— Всегда рад услужить, — откликнулся Галл и опрокинул в себя одиннадцатую стопку.

— Во мне еще одна. — Стовик поднял стаканчик, подтвердил свои слова действием и соскользнул на пол.

— Отключился и выбывает. — Картежник вычеркнул Стовика из списка на доске.

— Вовсе нет. — Стовик вяло помахал рукой. — Я в полном сознании.

— Ты покинул свой стул, не отпросившись в сортир, значит, выбыл.

— Кто покинул свой стул?

— Брось, Бензопила. — Гиббонз подхватил Стовика под мышки и вытянул из-под стола.

Доби дошел до тринадцатой стопки и сдался.

— Все ваша иностранщина. Надо пить родной виски. — Он сполз со стула, на четвереньках подполз к захрапевшему Стовику и улегся рядышком.

— Салаги. — Янгтри залпом осушил четырнадцатую стопку, опустил голову на стол и застонал. — Мамочка.

— Может, дядюшка? — спросил Картежник.

В ответ Янгтри с трудом выставил средний палец.

Роуан и Галл шли голова в голову, и наконец Дженис налила им по последней стопке.

— Все, больше нет.

— Надо было купить три бутылки. — Роуан прищурилась и чокнулась с Галлом. — На раз-два-три?

Все, кто еще не отключился, начали считать и, когда последние капли были выпиты, зааплодировали.

— Ничья, — объявил Картежник.