Золотой век - Джон Райт

— Все остальные предположения так же невероятны, Радамант. Когда в последний раз ты слышал о преступлении, совершенном в нашем обществе? Если предположить, что кто-то вторгся в мою нервную систему без моего на то согласия, это насилие над разумом, чего наш мир не знал со времен Пятой эры. С другой стороны, если это было сделано с моего согласия, значит, я должен был знать, что я открою шкатулку сейчас. Одним словом, я должен пройти через это. Не один я вспомню, что я сделал. Все шкатулки, созданные по соглашению в Лакшми, тоже откроются. Если я не смогу разобраться со всем этим, кто-то же должен это сделать. И не говори мне о наказании, которое меня постигнет! Возможно, вся Золотая Ойкумена в опасности!

Несколько шагов — и он пересек комнату. Шкатулка уже была у него в руках.

— Дафна хочет поговорить с тобой, она просит тебя остановиться. Молодая леди в ярости.

Фаэтон остановился, лицо засветилось надеждой: «Моя Дафна? Может ли это быть?»

— Нет, Дафна Терциус Освобожденная. Жена-кукла.

Одна из тех, чей мозг был подключен к системе Радаманта. Если система взломана…

Лицо Фаэтона вновь стало безразличным.

— Скажи ей, что я собираюсь спасать людей, причем ее тоже.

Он повернул ключ. Тотчас вспыхнули кроваво-красные буквы. «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: здесь хранятся шаблоны памяти…»

— Софотек Гончая также на линии, он хотел бы провести исследования вашего мозга на предмет постороннего вмешательства, но до вашего разума могут добраться только узкополосные схемы приюта. Снимите доспехи.

— Ни за что. Тебя вполне мог захватить вражеский софотек, насколько мне известно.

— Бессмертные не должны принимать поспешных решений. Подумайте век или два, прежде чем принимать подобное решение, молодой хозяин…

Послание Ксенофонта все еще звучало в голове: «Ты знаешь, в чем твоя вина. Умри!» Фаэтон ничего не знал, а потому ничего и не понял: «Все просто. Я должен поступить именно так, даже если расплата будет слишком тяжела».

— Никто не может считать себя бессмертным, если его попытались убить. И времени у нас нет. Нужно действовать, пока не все следы уничтожены. Настоящее тело нептунца не могло уйти далеко от мавзолея Вечерней Звезды.

— Но там нет никаких нептунцев, ничего подобного, нет даже намеков, что кто-то был там.

— Значит, следы уже уничтожены! Как только я вспомню, кто такой Ксенофонт, я пойму, что здесь происходит!

Радамант протянул руку, но замер, не прикоснувшись к напряженной руке Фаэтона, лежавшей на крышке шкатулки.

— Сэр! Дафна просит, чтобы я не исполнял вашего приказания и не открывал память. Она заявляет, что имеет на это право как ваша жена, она считает, что вы не в своем уме. Она настаивает, что, если я остановлю вас силой, вы поймете меня и позднее, когда придете в себя, простите.

Фаэтон посмотрел на него с бесконечным удивлением. Потом решился.

Он не произнес ни слова.

Радамант сделал шаг назад, убрав руку со шкатулки. Он печально улыбался и как будто стал меньше ростом.

— Я просто хотел, чтобы вы знали, сэр.

Фаэтон открыл коробку.

На дне шкатулки лежало нечто загадочное, словно сияющая драгоценность. Оно зашевелилось, потом, как раскрывающийся цветок, огненными лепестками ринулось вперед, увеличилось до размеров вселенной и заполнило собой все вокруг…

Он как будто проснулся.

Реакция его тела была очень болезненной. В животе он почувствовал огонь и тяжесть, он согнулся пополам, во рту появилась горечь.

Лицо заливал пот.

— Что это такое? — спросил Фаэтон, глядя на Радаманта.

— Это внутренние и парасимпатические реакции, сопровождающие ненависть и бессильную злобу.

— Но я не помню… кого я мог ненавидеть так сильно… — Фаэтон посмотрел на свои трясущиеся пальцы. Потом прошептал: — Он был прекрасен. Прекрасен, почти идеален. Они убили его. Кто убил? Почему я не помню?

— Ваш мозг еще не адаптировался, сэр. Это обычные реакции для нейроструктур с многоуровневым сознанием, для таких, как ваша. Ваш мозг пытается восстановить разрушенные ассоциативные связи памяти, сознательные и подсознательные. Поскольку вы принадлежите к Серебристо-серой, ваш мозг пытается перейти к глубокому сну, что является обычным состоянием для традиционных нервных структур в подобных ситуациях.

Фаэтон уперся ладонями в колени и с трудом выпрямился. Он разговаривал сам с собой.

— Инвариантным не приходится переживать шок при адаптации! Чародеи управляются со своими грезами, как возничий с ретивыми конями! Почему только мы должны проходить через такую мучительную боль? Или это плата за право быть человеком?

— Протокол Серебристо-серой запрещает мне ослаблять ваши естественные реакции. Но теперь, когда вы больше не принадлежите к школе, я могу позволить себе…

Фаэтон вытер пот со лба кусочком черной подкладки своего костюма.

— Нет, спасибо, со мной все в порядке. Просто для меня было неожиданностью, что я так их ненавижу… Не очень-то это по-мужски, как думаешь? — Он попытался рассмеяться. — На самом деле, они ведь разорвали мой корабль на кусочки! Изуродовали его! Как каннибалы! Как подонки!

Он ударил кулаком по оконной раме. По всей видимости, симуляция зала памяти посчитала, что у него в суставах встроены двигатели, потому что дубовый наличник разломился, стекла потрескались, со стен посыпалась штукатурка.

— Будьте осторожны, хозяин, не покалечьте себя! Ваши реакции показывают высокий уровень нестабильности. Может, вызвать для вас психиатрический или терапевтический модуль?

Фаэтон почувствовал, как в глубоком сне зашевелилась его аварийная личность, но страдал он не от физической боли.

— Нет, — отказался он. — Покажи его мне. Его останки.

— Если молодой хозяин уверен, что здоровье ему позволяет…

Фаэтон горько усмехнулся.

— В чем дело? Мое здоровье — просто симуляция. Меня здесь нет сейчас, значит, я не упаду в обморок и не умру. Могут погибнуть лишь мои мечты. Если мечты мои погибли, я хочу видеть, что от них осталось!

Разбитое окно стало совершенно пустым. С высоты словно опустилось ночное небо и заполнило комнату. Одним ударом Фаэтон выбил покалеченную раму, хотя этого можно было не делать, поскольку окна как такового уже не было, и теперь ничто не мешало ему.

Он увидел небо, совсем не такое, как на Земле. В абсолютно черной безвоздушной темноте светили мириады звезд. Совсем рядом, словно левиафан, поднявшийся из глубины темных вод, выросло нечто огромное, похожее на наконечник копья, переливавшееся в лучах Солнца. Оно было сделано из золотистого материала, этот материал напоминал металл, но металлом не был.