Время своих войн-1 - Александр Грог

   Молчун очень сомневается за Извилину. Извилина в рукопашном кажется ему неудачливым, какой-то мягкий, не склонен завершать начатое, и Феде приходится (были такие случаи) за него брак доделывать. Хотя навыки прививаются легко, но, чтобы стать приличным рукопашником, не хватает жесткости. Может "увязать" языка, подкрасться, ударить неожиданно, а, если нет иного выхода, обезоружить словом, выкриком, и даже уболтать, но чтобы драться, пусть и за жизнь... На занятиях Извилина тоже не выкладывается, чтобы отдаться бою без остатка, как бы Молчун не пытался его раскрутить на взрыв. А в настоящих боевых, когда шансы равны, случая проверить не было - у них все кончается быстро, да на других дистанциях. Правда, в их работе иного и быть не должно. Сам Извилина с Командиром планируют операции, стараясь предугадать все нюансы, без устали натаскивают группу на макетах, и по схожей рисунком местности.

   Рукопашные приемы едва ли нужны в боевых операциях, они лишь придают некоторую уверенность, а еще возможность покуражиться в быту. Впрочем, для молодняка немаловажное. Осознание подобной элитарности всегда будет иметь значение. И вовсе не в силу военной необходимости, а скорее в силу изменяющегося вокруг них мира, где сверху до низу - на всех уровнях, вдруг, все стало меняться - отношения стали базарные, а дела бандитские, в шальные 90-е Молчуну было дано задание качественно подтянуть группу по "рукопашке"...

   Недавно смог оценить свою работу. Издали смотрел, как на бороздах картошки прыгает Петька-Казак, а Лешка-Замполит, поймав кого-то за руку, крутит вокруг себя... Не так бы надо, но сойдет.

   Командир, а еще раньше - Седой, периодически, но, скорее под влиянием момента, душевного настроя, чем поступившей информации, вдруг принимались натаскивать группу по дисциплинам "косвенным", на какое-то время вводя их в расписание. Молчун, понимая, что некоторые навыки прививать бесполезно, пробовал в отпущенное время развить лишь те, которые получались лучше всего - ограниченный набор, соответствующий индивидуальности и склонностям. Потому Лешке-Замполиту, обладающему крепкой кистью и бережливо относящегося к своей физиономии, которую почему-то считал приглядной - поставил пару "захват-заломов", а взрывному, импульсионному, очень подвижному и легкому Казаку - показывал уходы, точки, под каким углом и какой дозированностью бить, чтобы получился тот или иной эффект. Мише-Беспределу приемы были не нужны, он обладал звериной силой и мог поломать любого. Саша-Снайпер предпочитал бить кулаком, ребром ладони или открытой кистью, но уж бить, как стреляет, раз и наверняка - обычно целит в горло, под основание черепа или височную. За ним не прибирать. Командир... Насчет Командира Молчун ничего сказать не мог, здесь случай особый. А вот Извилина... Лучше бы Казак или даже Замполит, но только не Извилина!

   Федор обругал себя, что возле машин, не сделал Среднему Ситянскому, когда тот был в беспамятстве, "киевского горчичника на копчик".

   - На смерть? - спрашивает Извилина, глядя Ситянскому в глаза.

   - Я не буду! - говорит Средний Ситянский глухо. - Совсем не буду...

   - Как так? - чуточку растерянно удивляется Извилина.

   Повисает тяжелое. Кто-то смотрит хмуро, кто-то недоуменно. Почти все осуждающе.

   - Что ж, всякий выбор - выбор. Иди и не греши! - Извилина намеренно пытается унизить его в глазах всех остальных, чтобы авторитет Ситянского здесь был потерян безвозвратно. - Красный свет тебе в харю на всю оставшуюся жизнь!

   - Снег за шиворот!

   - И Карлсона в жопу с пропеллером! - отечески напутствует Седой.

   А Молчун смотрит. Но лучше бы сказал, а не смотрел так. Слишком убедительный взгляд у Феди-Молчуна.

   Когда посылают по-русски, трудно уйти по-английски. Ситянский в дверях оборачивается, словно тоже хочет что-то сказать - объяснить, но так и не рожает слов - только ломано отмахивает рукой и выходит.

   - Налили - выпили! - командует Извилина. - За то, чтобы у каждого оставался выбор.

   Молчун выходит, становится у стены - ждет, смотрит на Старшего Ситянского.

   - А если я этим? - Ситянский достает из кармана гирьку на шнурке. - Что сам возьмешь?

   - Обойдется, - отвечает за Молчуна Извилина.

   - Ну, пусть обходится, - соглашается Ситянский, отворачиваясь, будто бы решая что-то положить на стол, и тут же мечет гирьку в голову Молчуна.

   Гирька влипает в стенную панель, оставляя глубокую вмятину. Молчун скользит навстречу, под шнур. Разом бьет скрюченными пальцами под соски. Уходит за спину, ударяет в спину, кажется просто хлопает ладонью, но все так было быстро, что никто ничего не понимает. Берет за локоть разворачивает на себя - смотрит в глаза и говорит:

   - Все. Иди!

   У Ситянского такой вид, будто внезапно прихватило сердце, зажимает в грудине, словно уперлось в него несколько ножей. Бледностью наполняется лицо. В гробовом молчании выходит...

   - Не убил? Отпустил? - недоуменно спрашивает кто-то.

   - Убил, - говорит Молчун. - Он понял.

   Остальное показывает на пальцах, чтобы и Извилина понял, в чем суть.

   - Умрет, - объявляет Извилина во всеобщем молчании. - Он уже мертв, неделя или две оставлены на покаяние.

   Зная, что действительно, теперь Старший Ситянский умрет именно через одну-две недели, но никакие покаяния ему не помогут. Раз Молчун определил, значит, так и будет. И смотрит в сторону дверей...

   - Было у отца три сына, - задумчиво говорит Седой.

   - И все три - идиоты!

   Это Замполит.

   - Хватит гулять - поехали, дел много.

   - А обед?

   Замполит с сожалением ведет носом.

   - Не велено! Время.

   - Подожди!

   Извилина вежливо извиняется перед всеми - "дела-дела, вы не одни - районов много", назначает временного старшего над оставшимися - "до особого распоряжения", сразу же выбрав того, кто опрокидывая внутрь себя стопки, не частит, а делает это с чувством глубокого внутреннего достоинства. Повторяет, что пусть все идет своим чередом, но без наглости, а потом либо сам навестит, или человек от него, и будет всем денежная халтурка. Бросает пару "тысячных" - догулять сегодняшнее и забыться. В общем, подчищает за собой "гражданским образом", хотя уверен, не должно такого случиться, чтобы принялись стрелять в спины.

   - Скажи тост, - просит Седой, зная, что Извилина обязательно завернет нечто подходящее случаю, "тост-многослойку", где каждый найдет свое.

   Извилина не кокетничает, поднимает стопку.

   - У каждого своя птица счастья, и ее надо выращивать самому с птенчика. Многие этого не понимают, торопятся, закармливают словно курицу для гриля - тем она и становится. Но бывают... повторяю - случаются такие моменты в жизни, когда нельзя поступить иначе, как ощипав собственную птицу счастья, выставить ее на общий стол... В общем, - подытоживает он, - за яйца и за птенцов!

   Все понимают, что Извилина сказал хорошо, и выпивают с удовольствием.

   В дверях останавливается.

   - Чуть не забыл! И еще...

   Все умолкают.

   - Какие бы не сложились в дальнейшем отношения, пусть самые дружественные, но тот район, где Седой обитает, ваша зона бедствия. Бермудский Треугольник! - на всякий случай добавляет он для образованных...

   На улице Извилина опять как-то разом скучнеет, сходит румянец с лица... Быстрым шагом проходят переулок, свернув раз, другой, выходят к машине - крытке. Задняя дверь - обе створки распахиваются. Говорит в полумрак:

   - Могли бы и отобедать.

   - Действительно, Командир - платим, а не кушаем! - жалуется Замполит. - Мишу обидели, теперь слюной все закапает.

   - Платим исключительно за "трудовые резервы", а дальше они сами будут за себя платить.

   - Мы же мат им поставили в три хода - даже в два, - не сдается Замполит. - Могли бы разыграть и пошире, и на нескольких досках разом.

   - Этакие Большие Васюки? - интересуется Командир.

   - Но не патовая же ситуация, когда всем логикам предпочтительнее женская. Сматываться зачем?

   - Воевода прав, - говорит Извилина. - Лишнего засветились. Нельзя, чтобы привыкли, держать надо дистанцию. Пусть теперь свое пересказывают. В таких случаях издали страшнее. Недельки через две проведаю, когда старшего Ситянского похоронят. Слышал уже?

   - Нет, но сообразил, что не удержитесь от какой-нибудь показухи. А, что в лесочек, который наметили, нельзя было свезти, и там кончить? Обязательно надо было на виду у всех? Разговоры теперь пойдут...

   - Это - да! - восхищается Замполит. - Ну, Молчун, ну деятель! Первый раз такое вижу - "отсрочку". Аж, мороз по коже! Мокруха с пролонгацией.

   - Вот, считай, и попугали, - говорит Извилина. - А мокрое? Какое мокрое, если человек сам по себе умер? От вполне естественных причин. В общем, вскрытие покажет. А если, после такого наглядного урока, остальным еще нужны объяснения, значит, они безнадежны и все равно ничего не поймут.