Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 7 - Джек Лондон

Некоторое время они сидели молча: она — мучительно соображая, что ей делать; а он — раздумывая о своей ушедшей любви. Он теперь ясно понял, что никогда не любил Руфь на самом деле. Он любил некую идеальную Руфь, небесное существо, созданное его воображением, светлый и лучезарный образ, вдохновлявший его поэзию. Настоящую Руфь, буржуазную девушку с буржуазной психологией и ограниченным буржуазным кругозором, он не любил никогда.

Внезапно она заговорила:

— Я признаю, что многое из того, что вы говорите, верно. Я действительно боялась жизни. Я недостаточно сильно любила вас. Но теперь я научилась сильнее любить. Я люблю вас за то, что вы есть, за то, чем вы были, за то, что вас сделало таким, какой вы есть. Я люблю вас за все то, чем вы отличаетесь от людей моего класса. Пусть ваши взгляды иногда непонятны мне. Я научусь их понимать. Я сделаю все, чтобы научиться их понимать! Ваше курение, ваша брань — все это часть вашего существа, и я люблю вас и за это. Я многому научусь. За последние десять минут я уже многому научилась. Разве когда-нибудь раньше я решилась бы прийти сюда к вам? О Мартин!

Руфь заплакала, спрятав лицо у него на груди. Он ласково обнял ее, первый раз за весь вечер. Она почувствовала это и подняла на него просиявшие глаза.

— Слишком поздно, — сказал он. Он вспомнил слова Лиззи. — Я болен, Руфь… Нет, не телом. Душа у меня больна, мозг. Все для меня потеряло ценность. Я ничего не хочу. Если бы вы пришли полгода тому назад, все могло быть по-другому. Но теперь уже поздно, слишком поздно

— Нет, не поздно! — вскричала она. — Я докажу вам это. Я докажу, что моя любовь теперь крепка, что она мне дороже всего, что мне до сих пор было дорого в жизни. Я готова отречься от всего, чему поклоняется буржуазия. Я больше не боюсь жизни. Я покину отца и мать, отдам свое имя на поношение. Я готова остаться с вами здесь, сейчас же, и пусть это будет свободный союз любви, если вы хотите, и я сумею найти в этом гордость и радость. Если я раньше изменила своей любви, сейчас я готова ради любви изменить всему, что тогда толкнуло меня на измену.

Руфь стояла перед Мартином, глаза ее сверкали.

— Я жду! — прошептала она. — Я жду, Мартин, чтобы вы сказали «да». Взгляните на меня.

«Как это прекрасно, — думал он, глядя на нее, — она искупила свои прежние ошибки, она сделалась настоящей женщиной, сорвала с себя наконец железные цепи буржуазных условностей. Все это прекрасно, великолепно, благородно… Но что же такое со мной?»

Ее решимость не взволновала, не потрясла его. Он только умом отдавал ей должное. Вместо пожара — холодное одобрение. Сердце его не забилось сильнее, желание не загорелось в крови. Ему снова вспомнились слова Лиззи.

— Я болен, очень болен, — сказал Мартин, безнадежно махнув рукой. — Я даже не подозревал до сих пор, что так сильно болен. Что-то во мне ушло. Я никогда не боялся жизни, но не мог себе представить, что потеряю вкус к ней. А теперь я оказался пресыщен жизнью. У меня не осталось никаких желаний. Я даже вас не хочу! Видите, как я болен.

Он откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза; и подобно тому, как плачущий ребенок сразу забывает все свои горести, глядя на солнце сквозь радужную завесу слез, так забыл Мартин и болезнь, и присутствие Руфи, и все на свете, созерцая внезапно возникшее видение — густую листву, пронизанную солнечными лучами. Она была слишком зелена и слепила глаза, эта листва. Ему было больно смотреть на нее, но он, сам не зная почему, смотрел.

Скрип дверной ручки заставил его опомниться. Руфь стояла у двери.

— Как мне выйти отсюда? — жалобно спросила она. — Я боюсь.

— О, простите меня! — вскричал он, вскакивая. — Я сам не знаю, что со мною! Я забыл, что вы здесь.

Он провел рукою по лбу.

— Вы видите, я совсем нездоров. Я вас провожу домой. Мы можем пройти черным ходом. Никто не заметит. Только опустите вуаль.

Руфь крепко держалась за его руку, пока они шли по узким коридорам и полутемным лестницам.

— Ну, теперь я в безопасности, — сказала она, выйдя на улицу, и хотела высвободить руку.

— Я провожу вас до дому, — сказал он.

— Нет, нет, — возразила она, — не нужно.

Она снова сделала попытку высвободить руку. Это сразу возбудило его любопытство. Казалось, она боится чего-то именно теперь, когда всякая опасность миновала. Ей словно хотелось поскорее отделаться от него, и Мартин приписывал это прост расстроенным нервам. Поэтому он удержал ее руку и повернул по направлению к ее дому. Когда они подходили к углу, Мартин вдруг увидел какого-то человека в длинном пальто, который поспешно нырнул в подъезд. Проходя мимо, Мартин загляну туда и, несмотря на то, что воротник у незнакомца был поднят, узнал брата Руфи — Нормана.

По дороге Мартин и Руфь почти не разговаривали. Она была грустна, а он безучастен ко всему. Он сказал ей, что уезжает на острова Тихого океана, а она попросила у него прощения за свой неожиданный приход. Вот и все. Они расстались у дверей ее дома, как будто ничего не произошло. Пожали друг другу руки, пожелали спокойной ночи, причем он церемонно приподнял шляпу. Дверь захлопнулась. Мартин закурил папиросу и пошел обратно в гостиницу. Проходя мимо того подъезда, в котором прятался Норман, Мартин остановился и с минуту постоял в раздумье.

— Она солгала, — сказал он вслух. — Она хотела уверить меня, что поступил решительно и смело, а между тем брат все время ожидал ее, чтобы отвести обратно домой. — Он расхохотался. — Ах, эти буржуа! Когда я был беден, я не смел даже приблизиться к его сестре. А когда у меня завелся текущий счет в банке, он сам приводит ее ко мне.

Мартин хотел продолжать свой путь, как вдруг какой-то бродяга, поравнявшись с ним, тронул его за локоть.

— Одолжите четвертак, хозяин! За ночлег заплатить, — сказал он.

Голос заставил Мартина мгновенно оглянуться. В следующий миг он уже крепко пожимал руку Джо.

— Помнишь, я тебе сказал, что мы встретимся, — говорил Джо. — Я предчувствовал это. Вот мы и встретились!

— Ты смотришь молодцом! — сказал Мартин с восхищением. — Даже как будто пополнел.

— Так оно и есть, — подтвердил Джо, сияя. — С тех пор как я стал бродягой, я понял, что значит жить! Тридцать фунтов прибавил и чувствую себя великолепно! Ведь в прежние времена я до того доработался, что кожа да кости остались. Видно, бродячая жизнь по мне!

— Однако ты просишь на ночлег, — поддразнил его Мартин, — а ночь не очень теплая.

— Гм! Прошу на ночлег! — Джо вытащил из кармана горсть мелочи. — Мне бы этого хватило, — признался он, — да у тебя был очень уж располагающий вид. Вот я тебя и взял на прицел.

Мартин расхохотался.

— Да тут у тебя еще и на выпивку хватит, — заметил он.

Джо важно спрятал деньги в карман.

— Не по моей части! — объявил он. — Я теперь не пью. Нет охоты. Я только раз напился после того, как мы с тобой расстались, да и то потому, что сдуру хлебнул на пустой желудок. Когда я зверски работал, я и пил зверски. Теперь, когда живу по-человечески, то и пью по-человечески! Иногда перехвачу стаканчик — и баста!

Мартин условился встретиться с ним на другой день и пошел в гостиницу. В вестибюле он взглянул на расписание пароходов. Через пять дней на Таити отправлялась «Марипоза».

— Закажите мне по телефону каюту, — сказал он портье, — но не наверху, а внизу, с левого борта. Запомните. Вы лучше запишите: с левого борта.

Придя к себе в комнату, он лег в постель и заснул мгновенно, как ребенок. События вечера не оставили в нем никакого следа. Его мозг уже не воспринимал впечатлений. Даже порыв радости, вызванный встречей с Джо, оказался мимолетным. Он продолжался один миг, а в следующий миг Мартин уже сожалел, что встретил своего бывшего товарища, так как ему не хотелось даже разговаривать. То, что через пять дней он уплывет в свой милый океан, тоже не радовало его. Он с наслаждением сомкнул глаза и спокойно спал восемь часов. Он не метался, не видел снов. Сон помогал забыться, и, просыпаясь, Мартин неизменно испытывал сожаление. Жизнь томила и угнетала его, а время стало настоящей пыткой.

Глава сорок шестая

— Так вот какое дело, Джо, — начал Мартин разговор на следующий день, — есть тут один француз на Двадцать восьмой улице. Он сколотил деньжонок и собирается возвращаться во Францию. У него маленькая отлично оборудованная паровая прачечная. Для тебя это просто находка, если только ты хочешь вернуться к оседлому образу жизни. Вот тебе деньги; купи себе приличный костюм и ступай вот по этому адресу. Это комиссионер, которому я поручил подыскать для тебя что- нибудь подходящее. Он с тобой пойдет и все покажет. Если прачечная тебе понравится и ты найдешь, что она стоит того, что за нее просят, — двенадцать тысяч, — скажи мне, и она твоя. А теперь проваливай! Я занят. Мы с тобой после потолкуем.