Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова

— Я, когда узнавала в какой ты палате, то медсестра обмолвилась, что ты девочка, таблеток наглотавшаяся, — тихо объясняет Ирка и снова замолкает, а ее немой вопрос повисает в воздухе.

Таблеток наглоталась? Это я там с такой пометкой записана?

— Ты что, хотела…?

— Ничего я не хотела. Выпила четыре таблетки мочегонного и все.

— Мочегонного? А зачем? — удивленно спрашивает подруга.

— Похудеть хотела, — признаюсь честно.

— Ты? — вскрикивает Ирка, выпучивая на меня свои глазищи, — похудеть? Зачем?

— Чтобы быть худой! — отрезаю я, и, кажется, Ирка понимает, что больше эту тему я обсуждать не буду, — ты в деканат не звонила?

— Не звонила, — качает головой Ирка, и тут же добавляет, — я туда съездила. Там все просто. Так как ты на контракте, ты просто принесешь справку или выписку из больницы и тебе дадут экзаменационный лист — сдашь потом отдельно и все.

— Спасибо тебе, Ир.

— Да не говори ерунды, — отмахивается подруга, — а Марк знает, что ты сюда попала?

Вот эта тема еще хуже той, что про таблетки.

— Нет, не знает, — отвечаю тихо, — и, думаю, ему все равно. В сущности, я полагаю, что мы расстались.

— Расстались? — вновь вскрикивает Ирка, — но как это расстались?

— Как все, — отрезаю я, нервно сглатывая подкатывающие слезы.

— Это ты из-за него что ли? Ну, с таблетками?

— Ир, я же сказала, что ничего я не глотала! И, разумеется, никакого суицида не планировала.

— А почему расстались? — спрашивает Ира, когда осмыслила мои слова.

Набираю в грудь побольше воздуха, в попытке утрамбовать не сдающуюся волну слез, и отвечаю, срывающимся голосом:

— Я накосячила. И думаю, он не простит. Я бы не простила, — вот черт, слеза все же катится по щеке, и Ирка замечает ее прежде, чем успеваю смахнуть.

— Вер, ну ты чего, — тут же начинает причитать она, чем выводит меня на новые слезы, — ну Вер…

— Сейчас, — говорю тихо и пытаюсь успокоиться: задерживаю дыхание, чтобы не допустить истерики, затем несколько раз глубоко вдыхаю, стираю мокрые дорожки с щек и лишь после этого продолжаю, — все нормально.

А потом меня прорывает — как на духу выкладываю Ирке все, что натворила. Рассказываю и о нашем с Марком договоре, ловко мной изобретенном, и о Димке, которого выдавала за своего парня.

— Но зачем? — недоуменно спрашивает она, когда я заканчиваю рассказ.

— Потому что не умею быть счастливой! — признаюсь, едва произнося слова от неконтролируемых всхлипов, — уцепилась, дура, за прошлое, за его детские придирки, и захотела отомстить. Решила, что вот и мое время настало над ним издеваться.

— Но ведь ты его любишь, Вер? Любишь же? — спрашивает подруга с такой надеждой, будто речь идет о ее собственной жизни.

— Люблю, — тихо отвечаю, стирая слезинки, бегущие одна за другой, — очень сильно люблю. Только поняла это слишком поздно.

— Вер, Верочка, да простит он, вот увидишь. Если любит, то обязательно простит! Может быть Егора попросить с ним поговорить?

— Нет, зачем это нужно? Только Егору не хватало разбираться с моими косяками.

— Все наладится! — твердо заявляет Ирка, — вот увидишь, что наладится.

— Было бы неплохо, — улыбаюсь я грустно.

Но что тут может наладится? Марк ушел, зато приперся Толик и та женщина, что когда-то звалась моей мамой. Только теперь от нее не осталось и следа, впрочем, как и от моей уверенности, что все будет хорошо.

Глава 34

Ирка еще сидит со мной какое-то время, но все же и у нее есть свои дела, и видя, как она ерзает на стуле и поглядывает в телефон, я сама предлагаю ей идти.

— Я приду завтра, хочешь? — спрашивает она, заглядывая в глаза с преданностью щенка.

— Хочу, но если у тебя дела, то не стоит их из-за меня откладывать. К тому же, завтра экзамен.

— Ох, да, — тяжело вздыхает Ирка, — пойду учить.

Она еще долго собирается, болтает без умолку, но все же обнимает меня и уходит, а ее место занимает медсестра, которая приходит, чтобы снять капельницу.

— Сейчас сниму, потерпи, — говорит она.

— Да мне не тяжело, — отвечаю удивленно, — лежать — не мешки волочить.

Девушка поднимает на меня глаза и несколько секунд пронзительно смотрит, прежде чем спросить:

— В туалет ты не хочешь?

— Нет. Сама удивилась, если честно, — безмятежно отзываюсь я.

Но взгляд медсестры меняется, на лице мелькает что-то странное, недоброе. Она, конечно, улыбается, но это улыбка явно фальшивая, ненатуральная, и явно нужна лишь для того, чтобы не вызвать во мне беспокойства.

— Я посмотрю, — предупреждает она прежде, чем поднять одеяло с моих ног, наклоняется, прощупывает голени, затем просит показать ей руку.

На удивление отмечаю, что рука сильно отекла и, едва я попыталась ее поднять, налилась и заколола тысячей иголочек.

— Я сейчас вернусь, — говорит она и выбегает из палаты, а возвращается уже с тем самым доктором, который рассказывал о моем диагнозе — Сергей Петрович.

— Так, Вера, — говорит он, подходя ближе, — потребности в туалет сходить нет?

— Нет, — подтверждаю я, не понимая к чему эти вопросы.

Доктор так же, как и медсестра ранее, осматривает мои ноги и руки, и так же, как она странно мне улыбается.

— А пить не хочется?

— Очень хочется, буквально в горле пересохло.

— Везите ее на УЗИ, а потом зовите Павла Юрьевича — пусть и он посмотрит.

Медсестра кивает и пулей вылетает из палаты, оставляя за собой нервный шлейф.

— Что-то не так? — уточняю я.

— Не совсем, Вера, — отвечает доктор, задумчиво потирая пальцами подбородок, — видите ли, жидкость, содержащаяся в вашем организме, не выводится естественным путем. У вас начались серьезные отеки. Сейчас мы сделаем УЗИ почек, чтобы проверить их работоспособность, соберем анализы и в зависимости от результатов, будем смотреть, что необходимо предпринять.

— У меня почки отказали? — ошарашено спрашиваю я.

— Пока могу сказать, что нужно провести обследование, — неопределенно отвечает доктор.

В палату возвращается медсестра и катит перед собой инвалидную коляску.

— Я помогу, — она подходит ко мне и ждет моих действий, а я с ужасом пялюсь на инвалидку.

— Не бойтесь, это для удобства, — улыбается она, замечая мое смятение.

С трудом перебираюсь на коляску, и меня отвозят на УЗИ. Доктор, конечно, диктует все показатели под запись медсестре, но лично мне они не о чем не говорят. И ладно бы хоть у него на лице мимика менялась, но он сидит со столь непроницаемым лицом, что на секунду кажется, будто он под гипнозом послушно диктует подсунутые ему цифры.

Он отдает заключение моей медсестре, а она отвозит меня обратно в палату, где уже ждет новый