Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова

— Вы хотите, чтобы я поправилась?

— Именно, при чем и в одном и в другом смысле!

— А я толстеть не хочу! Вы не понимаете какого это — быть толстой с детства! Когда все одноклассники тычут пальцем в спину!

— Вера, хватит, не спорь! — прерывает меня отошедший от шока отец.

— Вера, Вы должны понять, что сегодня стояли через дверь с апостолом Петром. Сердце могло бы просто остановиться от шока.

— Но ведь этого не случилось! — упрямо заявляю я.

— Непременно случиться, когда наглотаетесь мочегонного в следующий раз, — невозмутимо возражает доктор, — смотрите, Вера, я сейчас сделаю необходимые назначения, и Вас начнут лечить. Папа, снова обращаюсь к Вам, — уделяйте дочери внимание, разговаривайте, убеждайте, что нужно питаться. Только не заставляйте — это не работает. Так мы еще и булимию вызовем.

— Я сделаю все, что от меня зависит, — говорит папа, напоминая мне героев из американских фильмов. Только трагической музыки не хватает.

— Очень на это надеюсь, — кивает доктор, — ну, Вера, до вечернего обхода! — обращается он ко мне, улыбаясь с долей хитринки в глазах, прежде чем уйти.

Когда мы с папой остаемся одни, в палате повисает гнетущее молчание. Очевидно, что он хочет многое сказать, но, как обычно, не может подобрать слов.

— Пап, я уже все услышала, не пыхти, — пытаюсь пошутить я.

— Ох, Вера, что же ты делаешь, — отвечает он устало и усаживается на соседнюю кровать, — я так и знал, что этим все кончится.

— Мне не настолько хорошо, чтобы начинать меня отчитывать, — бурчу я недовольно.

— Ты хотя бы понимаешь, что могло случиться? Ты же вроде бы взрослая девушка, умная, рассудительная. Скажи мне как ты можешь совершать такие глупые поступки?

— Я устала! Хочу спать! — откликаюсь я довольно грубо.

Что значит «глупый поступок»? Он вовсе не глупый, он спонтанный и отчаянный — это разные понятия. Да, признаю, переборщила, но ставить мне диагнозы только потому, что я единожды ошиблась, по крайней мере, не справедливо. В конце концов я почти всю свою жизнь слежу за фигурой, и до сегодняшнего дня все было в порядке.

— Ладно, — сдается папа, — мне нужно вернуться на работу, чтобы сдать отчет, а потом я привезу тебе необходимые вещи. Напиши мне сообщение, что нужно взять.

Даже не отвечаю, только киваю и закрываю глаза. Чувствую себя так паршиво, что, кажется, уже никогда не встану с этой койки. Вот черт, а что же с оставшимся экзаменом? Открываю глаза, чтобы найти свою сумку, но искать не приходится — она лежит на соседней кровати, но встать и сделать пару шагов кажется непосильной задачей, словно в тот момент, когда я легка на больничную кровать, из меня автоматически все соки высосали.

На счастье, в палату заходит медсестра и везет за собой медицинский штатив с капельницей. Его колесики, пересекая каждый новый стык, издают жуткий звон, отдающийся эхом в моих ушах.

— Добрый день, — улыбается девушка. Или женщина — по ее лицу трудно определить возраст, — ложимся поудобнее на спинку, будем ставить капельницу. Из вещей с собой есть что-то?

— Папа вечером привезет.

— В этом не пойдет лежать, — кивает она на мои свитер и джинсы. Сейчас принесу распашонку.

— А не могли бы Вы мне передать сумку? — успеваю попросить я, пока бойкая девушка не выскочила из палаты.

Она выполняет мою просьбу. Нахожу телефон и пишу сообщение Ирке: «Попала в больницу. Видимо, надолго. Скорее всего пропущу экзамен, и не знаю, что с этим делать. Не могла бы ты в деканате узнать порядок моих действий в такой ситуации?». Перечитываю сообщение, решаю, что оно слишком сухое, добавляю к нему «привет» вначале, «огромное спасибо» в конце и отправляю.

На удивление, звонок поступает меньше, чем через минуту. Ну неужели нельзя написать? Ведь не зря же я сообщением отправила.

— Привет, Ир, — нехотя отвечаю на звонок.

— Что с тобой случилось? Какая больница? Ты в порядке? Хотя в каком порядке, ты же в больнице! — тарахтит она, а мне настолько лень говорить, что я и не пытаюсь ей ответить.

Возвращается медсестра и протягивает мне нечто, напоминающее цветастый халат, в которых бабушки летом по улице ходят.

— Пока это надень.

— Ир, мне сейчас будут ставить капельницу, — прерываю я, все еще говорящую подругу, — я в первой больнице, в терапии, жива и все со мной нормально. Узнай то, что просила, ладно?

— Ага, — слышу я ее ответ и отключаюсь.

Медсестра тактично отворачивается и производит какие-то манипуляции с капельницей, а я в это время меняю свою одежду на пенсионерскую. По правде сказать, когда сняла душный свитер, даже дышать стало легче, будто с груди камень убрали. Свои вещи складываю на тумбочку, укладываюсь под одеяло на спину и уже предвкушаю свой сон.

— В туалет не нужно?

— Нет, — после мочегонного мне еще долго не будет нужно в туалет.

— Давай ка подстелем вот это, — говорит девушка и протягивает мне одноразовую пеленку, — на всякий случай. Капельница большая, — добавляет она, без слов угадывая мой немой вопрос.

Приходится согласиться, хотя от этого действия чувствую себя еще более старой и немощной. Отдать должное медсестре, вены она колит на загляденье — даже не почувствовала, когда игла кожу проткнула, лишь услышала тихое «готово».

— Руку не сгибать, капельницу побыстрее не делать! Лежи, отдыхай.

— Спасибо, — несутся мои слова ей в спину.

Закрываю глаза и даже не замечаю, как проваливаюсь в сон. Понимаю, что спала, лишь когда открываю глаза и припоминаю сновидения: мы снова поссорились с Марком, только слова его звучали куда грубее, чем тогда, а потом и мама появилась и кричала, что я ей больше не дочь. Да уж, отдохнула, называется, будто и не спала вовсе. Капельница уже заканчивается, а мне, на удивление, почти не хочется в туалет.

— Проснулась? — едва не подпрыгиваю на кровати от звонкого Иркиного голоса.

— Ты что здесь делаешь? — спрашиваю подругу, удобно устроившуюся на каком-то стуле. И откуда она его взяла, ведь не было же ничего?

— Вер, ну как я могла не прийти? — удивленно тянет Ирка, — ты же ничего не объяснила. А новостью ошарашила! Я, говорит, в больнице. Ты сказала в первой, в терапии. Ну я и…

— Ладно, поняла, — прерываю я, прежде чем ее занесет.

— Ты не сказала, что случилось, и я не знала, что тебе принести. Но решила, что бананы в любом случае можно. Там же эндорфины и все такое…

— Спасибо, Ир, — искренне благодарю я подругу.

— Вер, — как-то неуверенно говорит Ирка и замолкает.

— Что? — спрашиваю,