Лучший экипаж Солнечной - Олег Дивов

– Шеф, мы пошли, – сказал техник с забинтованной головой, подхватил с пола инструментальную сумку и, увлекая за собой товарища, выскочил за дверь.

Ива плакала. Эндрю гладил ее по волосам и шептал на ухо ничего не значащие ласковые слова. Экран боевой рубки показывал удаляющегося чужого, вернее – то немногое, что от него осталось.

– Жалость какая, – пробормотал Эндрю, глядя одним глазом на экран. – Даже не сходишь посмотреть, как чужие живут. Интересно, сколько там у них сейчас рентген. И сколько градусов. Ива, солнышко, ты же всех нас спасла. Ну что ты плачешь?

– Это я от радости, – прохлюпала Ива. Эндрю покопался в кармане и достал ей салфетку. – Спасибо… Я так испугалась. Ты же никогда на месте не сидишь, все время ползаешь где-то… Я подумала – а вдруг тебя?..

– Родная… Ты не беспокойся. Когда тяга, я всегда пристегнут. С чем бы ни работал, прямо к этому и пристегнут.

– А лбом ударился все-таки. Дай посмотреть.

– Да ничего, просто ссадина. Усилитель треснул, разорвал подкладку. Бывает.

– Тебя не подташнивает? – деловито спросила Ива, утирая слезы. Вид у нее был уже не испуганный, а скорее озабоченный. – Голова не кружится?

– Нет, – соврал Эндрю, глядя на Иву в полном умилении. С ним еще ни одна женщина так заботливо не разговаривала. Если не считать матери, конечно. Но мать, как правило, еще и злилась на ребенка за то, что он причинил себе вред. А Ива просто беспокоилась о его здоровье, совершенно искренне. – Видишь, меня уже Эпштейн обработал, – еще раз соврал Эндрю, тыча пальцем себе в лоб.

– Я его потом спрошу, – пообещала Ива. – И не надейся, что забуду. Представляю, какой это был удар, если ты разбил налобный щиток. Еще могу представить, что осталось от прибора, об который ты бился. – Она вдруг улыбнулась. Ей тоже приходилось по долгу службы врезаться головой в различные жесткие предметы. Стоимость некоторых из них у Ивы даже вычли из жалованья.

– Да я промазал. В стену попал, – в третий раз соврал Эндрю. На самом деле он расколотил лбом бронированное стекло монитора здесь, в боевой рубке. Но монитор уже стоял новый, и доказать ничего было нельзя. А по виду микросхем, которые валялись под ногами, трудно было понять, куда именно он въехал коленом. Панель комбайна управления огнем Эндрю тоже успел поменять. Но что творилось сейчас под этой панелью… Если бы Фоксу пришлось стрелять из боевой рубки, а не из ходовой, у него могло бы возникнуть серьезное затруднение, известное на флоте под кодовым названием «облом системы».

Причем наметки этого самого «облома» Эндрю и заметил в тот момент, когда «Тушканчик» напоролся на чужого. Обрадовался, что возможная неприятность обнаружена вовремя и на данной стадии легко устранима. Немного ослабил ремни, чтобы дотянуться до нужного контакта. Тут судно крутануло, и система управления огнем была обломана механически путем ударения об нее лейтенанта Вернера.

– Чужой пришел на нуль-Т? – спросил Эндрю, переводя разговор в другую плоскость.

– Угу, – кивнула Ива. – И по-моему, это у него слабое место. Я бы успела отскочить. В смысле – земной корабль успел бы. А этот дурак вообще не шевелился. Наверное, он сразу после выхода в обычное пространство двигаться не может. Хорошо, конечно, что он маленький был. Раза в три меньше, чем те, которых видел Файн.

– Ты чудо, – сказал Эндрю. – Ты герой. Можешь крутить на «парадке» дырку под Звезду.

– Не-а. За что? Крест дадут в лучшем случае… Интересно, кто. Некому ведь больше давать. Мы же сейчас вне закона.

– А Рашен своей властью. У него бланков наградных должен быть полный сейф. А когда все наладится, Адмиралтейство утвердит.

– Энди, милый, – сказала Ива очень серьезным тоном. – Проснись. Ничего уже не наладится. Вообще. Никогда.

– Почему? – удивился Эндрю. – Кто это тебе сказал? Паникер Боровский?

– Ты подумай головой. Вот этой умной, любимой моей головой… – Ива осторожно поцеловала Эндрю в лоб. Задумчиво облизнула губу. И вдруг схватила Вернера за шиворот и принялась трясти.

– Ой! – воскликнул Эндрю. – Не так резко! Солнышко, за что?

– Тьфу! – Ива поняла, что делает не совсем то, что положено вытворять с человеком, у которого сотрясение мозга. – Вставай! Если можешь… Погоди, дай помогу. Ну? Руку!

– Да что такое?! – притворно возмутился Эндрю, но руку Ивы все-таки принял. Встал и заметно пошатнулся.

– К Эпштейну! – приказала Ива, обхватывая Эндрю за талию. – Не бегом, но очень быстро. Пошли! Ты чем голову заклеил, врунишка? Ну как тебе не стыдно, а?!

– Интересно, откуда девушка знает вкус силиконового герметика? – спросил Эндрю окружающее пространство, осторожно переставляя ноги. Мало того, что у него кружилась голова, так он еще и слегка хромал. – Что-то я о таких извращениях еще не слышал.

– Я знаю вкус медицинского клея, дурак! – сказала Ива в сердцах.

– А его где лизала? – поинтересовался Эндрю невинным тоном.

– Мордой билась, – объяснила Ива грубо, но по существу. – Зашивать времени не было, плеснули клея, чтоб губа не висела. Я когда очнулась, у меня полный рот этой дряни был.

Из бокового прохода им навстречу появились давешние техники. Головы оказались забинтованы уже у обоих.

– Кретины!!! – рявкнула Ива на них. – Уроды!

– Виноват, мэм? – спросил тот, у которого руки остались целы. Он опять, как и в боевой рубке, тащил за собой второго за здоровую конечность. Этот на злобную реплику старшего по званию никак не отреагировал. Похоже, его серьезно мутило.

Ива вознамерилась объяснить, почему техники кретины и уроды, но Эндрю ее перебил.

– Закончите там, – сказал он. – Сейчас же.

– Да, сэр! – кивнул дееспособный техник и быстро уволок индифферентного коллегу подальше от разъяренной женщины-навигатора.

– Тактические характеристики, – объяснил Эндрю. – Не имеем права. Должны. Полностью восстановить, – речь его вдруг стала прерывистой и затрудненной. Видимо, пока он был занят своим делом, у него хватало сил держаться. А теперь силы кончились.

– Иди, – сказала Ива, внутренне содрогаясь. – Не останавливайся.

– Даже если резерв в порядке. Ребята обязаны. Дать все двести процентов. Бедные ребята. Как их побило, – бормотал Эндрю. – Слушай. Может, отдохнем? Секунду… – и начал валиться на пол. Ива поймала его и осторожно уложила. Почувствовала, как дрожат губы, и этот признак надвигающейся истерики заставил ее действовать. Подбородком она нажала рычажок на воротнике.

– Эпштейн! – закричала Ива в микрофон, с беспомощным ужасом глядя в закатившиеся глаза Эндрю. – Эпштейн! Док! Отзовись! Да отзовись же, чтоб ты сдох!!!

Через сутки чужой превратился в крошечную точку на кормовом сегменте обзорного экрана. Положение останков чужака на всякий случай обозначал специальный маркер. Ива и Фокс то и дело на него озирались. Слишком уж много неприятностей принес «Тушканчику» этот красный треугольничек с быстро увеличивающимся числом метров сверху.