Аристократка - Вирджиния Спайс

Из горла Армана вырвался судорожный вздох, и его небесные глаза наполнились такой болью, что у Элизы сжалось сердце.

– Любовь моя, умоляю, скажи мне честно: де Грамон не успел причинить тебе вреда? Я до сих пор терзаюсь сомнениями, не напрасно ли оставил ему жизнь. Может, нужно было сразу прикончить мерзавца?

– Нет, нет, – поспешно проговорила Элиза, – не стоило брать греха на душу из-за этого жалкого подонка! Слава богу, он ведь так и не смог изнасиловать меня, хотя и пытался это сделать. Но самым ужасным было то, что он грозился отнять у меня Жанетту. Я не знала, что мне делать.

Содрогнувшись от ужасного воспоминания, Элиза закрыла лицо руками, и Арман снова крепко прижал ее к себе и успокаивающе погладил по спине.

– Прости меня за то, что я не смог уберечь тебя от этого, – прошептал он, зарывшись лицом в водопад ее распущенных волос. – И за многое другое. Я так отвратительно вел себя все это время. Все эти недели ты была несчастна по моей вине. Но, клянусь тебе, мой обожаемый ангел, я сумею залечить твои раны! Дай мне только немного времени.

Его голос, полный нежности и раскаяния, заставил Элизу отбросить последние колебания. Чуть отстранившись, она твердо посмотрела Арману в глаза и сказала:

– Пожалуйста, милый, будь ко мне добр и люби меня хоть немного. Потому что я сама люблю тебя так сильно, что больше не могу выносить твоей холодности.

Его глаза вспыхнули изумлением, а вслед за тем наполнились такой безудержной радостью, что Элиза не выдержала и нервно рассмеялась, вспыхнув, словно сухая травинка от огня.

– Что? Что ты сейчас сказала?! – срывающимся голосом пробормотал Арман, легонько встряхивая ее за плечи. – Ты любишь меня?! Я не верю своим ушам! Когда ты поняла это? Ради бога, дорогая, не скрывай от меня ничего, ты не представляешь, как это для меня важно.

Покачав головой, Элиза с мягким упреком взглянула на мужа.

– Боже мой, Арман, неужели ты так ни о чем и не догадывался? Я безумно влюбилась в тебя еще во время нашей первой встречи, а потом, когда мы снова встретились в Варшаве, поняла, что просто не могу без тебя жить. Но моя дворянская спесь – да, да – именно спесь! – помешала мне честно признаться в этом самой себе. Наверное, я смогла бы преодолеть свои предрассудки, если бы мы вместе поехали в Париж, и я познакомилась бы с Наполеоном и его двором. Но я узнала, что ты женат… И от этого чудовищного известия у меня помутился рассудок. Мне было так больно! Поэтому я и наговорила тебе столько жестоких слов, которые ты до сих пор не можешь мне простить. И из-за которых ты навсегда разлюбил меня.

Отвернувшись от Армана, Элиза закрыла лицо руками и судорожно разрыдалась. Усадив жену к себе на колени, Лаваль терпеливо ждал, пока она выплачется, а сам бережно ласкал ее волосы и дрожащие плечи. Когда Элиза вновь подняла к нему лицо, то утонула в его бездонных глазах, наполненных безграничной нежностью. Коснувшись губами соленых ресниц Элизы, Арман ласково улыбнулся и сказал:

– Если бы ты рассказала мне об этом еще в Эрфурте, скольких проблем мы могли бы избежать! Но я так и не сумел добиться правды от моей прекрасной гордячки.

– Как я могла признаться тебе в своей любви? – с горечью ответила она. – Ты ведь был влюблен в Жюли де Суланж и собирался на ней жениться!

– Это не так, Элиза, – возразил Арман, поморщившись, словно от боли, – я никогда не любил Жюли, я всегда любил только тебя. Но я не хотел жениться на женщине, которой, как мне казалось тогда, был совершенно безразличен. И ты даже не представляешь, как я обрадовался, когда узнал про Жанетту. Признаться, в тот момент мне было совершенно все равно, от меня ли ты родила ее. Я бы женился на тебе, даже если бы сомневался в своем отцовстве. Потому что это позволяло мне быть рядом с любимой женщиной, не роняя своего лица.

– Ты такой же упрямый гордец, как и я! – сердито воскликнула Элиза. – Наверное, я должна благодарить де Грамона за то, что он пытался похитить меня. Иначе боюсь, что мы так и не решились бы поговорить начистоту и открыться друг другу в своих чувствах.

Рассмеявшись, Арман отрицательно покачал головой.

– Нет, любовь моя, ты ошибаешься. Мы все равно все выяснили бы сегодня. Потому что я уже все понял и собирался откровенно поговорить с тобой после маскарада. Твои слова, сказанные в порыве отчаяния, открыли мне глаза на многое.

Поднявшись, Арман положил руки на плечи Элизы и окинул ее дразнящим взглядом.

– Любовь моя, ты прекрасна сегодня, словно греческая богиня. Я безумно хочу тебя с того самого момента, как только зашел в твою комнату. Умоляю, дорогая, не мучь меня больше. Позволь мне любить тебя и заслужить твое прощение. Иначе я просто сойду с ума!

– Наверное, сначала нам нужно проведать Жанетту, – неуверенно проговорила Элиза, с трудом умудрившись не застонать от его прикосновения к ее полуобнаженной груди.

Но Арман решительно покачал головой, не прекращая ласкать соблазнительные округлости жены.

– Наша дочь спокойно спит, и нет нужды тревожить ее до утра, – сказал он предостерегающим тоном. – Сейчас у нас есть более важные дела. Мы потеряли столько времени, что нам нужно хорошенько постараться, чтобы наверстать упущенное.

Его губы скользнули по шее Элизы к нежной ямочке под ключицей, и она откинула голову, постанывая от его ласк. Подхватив жену на руки, Арман перенес ее на кровать и в считанные мгновения избавил от одежды, а затем торопливо разделся сам. Но когда он потянулся к рубиновому кулону, чтобы снять его с Элизы, она издала протестующий стон и схватила его за руку.

– Нет, – прошептала она, устраиваясь поудобнее на просторном ложе, – не нужно делать этого. Я хочу, чтобы твой подарок остался на месте. Он так дорог мне, что я не желаю снимать его даже в эти минуты. В конце концов, – прибавила она, лукаво улыбнувшись, – ведь богиня всегда должна носить на себе символ своего могущества.

– Надеюсь, она будет милосердной к простому смертному и перестанет мучить его разговорами, – улыбнулся жене Арман, обрушивая на нее целый водопад пылких ласк.

Закрыв глаза, Элиза обняла мужа за плечи и мгновенно отрешилась от действительности, окунувшись в океан нежности и блаженства. С каждым всплеском наслаждения сердечная боль отступала, пока не растаяла совсем, словно лед под лучами теплого весеннего солнца.