Неизвестный Жуков - портрет без ретуши в зеркале эпохи - Б Соколов

Разве стал бы Жуков готовить план нападения на Германию, если бы не был уверен, что Красная Армия ни в чем не уступает вермахту? Ведь в случае неудачи отвечать пришлось бы головой. Разве стал бы подписывать в первый день войны, 22 июня, директиву о контрнаступлении трем советским фронтам с задачей уже к исходу 24-го числа овладеть Люблином? Если бы Георгий Константинович был твердо убежден, что Красная Армия к войне не готова, то должен был прямо заявить об этом не только наркому Тимошенко, но и самому Сталину. Он должен был предупредить их, что готовить наступление против Германии летом 41-го слишком опасно, что надо придерживаться оборонительного образа действий, отвести войска от границы, занять рубежи на некотором удалении от нее, чтобы части не понесли потерь от артиллерийского огня с неприятельской территории. И подать в отставку, если бы его предложения не были приняты. Но в мае-июне 41-го Георгий Константинович ничего подобного не делал. Наоборот, когда Москву покидали дипломаты стран, оккупированных Германией, с которыми советское правительство прервало дипломатические отношения, Жуков, по свидетельству Г. Гафенку, прощаясь с югославским военным атташе полковником Поповичем, загадочно заметил, что Югославия вскоре поймет подлинные чувства СССР по отношению к ней. Здесь был скрытый намек на то, что после начала советско-германской войны югославское эмигрантское правительство в Лондоне опять станет союзником Москвы.

В действительности, оптимальным вариантом действий для более слабой по сравнению с вермахтом Красной Армией была бы оборона, а не наступление. Еще в 20-е годы Л. Д. Троцкий прозорливо предупреждал, что в начальный период войны Красной Армии придется не наступать, а обороняться, и даже отступать в глубь страны, чтобы выиграть время для мобилизации всех сил и средств. Только потом, "имея за собой пространство и численность, мы спокойно и уверенно намечаем тот рубеж, где обеспеченная нашей упругой обороной мобилизация подготовит достаточный кулак для нашего перехода в наступление". Однако после смещения Льва Давидовича со всех постов и его высылки из СССР оборону стали рассматривать как сугубо второстепенный вид боевых действий. И Сталин, и Жуков думали о молниеносной войне, о достижении скорой победы, тогда как гораздо лучше было бы с самого начала ориентироваться на ведение длительной войны на истощение в союзе с Англией и Америкой, без чьей военно-экономической помощи такую войну Советский Со.юз выдержать не мог.

Красная Армия была более приспособлена для ведения относительно более простых видов боевых действий, вроде позиционной обороны на заранее подготовленных позициях. И танки советской стороне лучше было бы использовать для непосредственной поддержки пехоты небольшими группами, а не в составе крупных механизированных соединений. И больше полагаться на конную тягу, поскольку на наших дорогах автомашины и тягачи часто застревали и быстро выходили из строя. Вот и немцы вскоре после вторжения в Россию вынуждены были в большей мере, чем они рассчитывали, использовать лошадей для перевозки техники и грузов. Немецкий генерал Б. Мюллер-Гиллебранд, написавший историю сухопутной армии Германии, утверждал: "В середине ноября 1941 года возникла необходимость экономного расходования автотранспорта, например, путем замены автомашин лошадьми, поскольку из общего числа 500 тысяч колесных автомашин, находившихся в составе сухопутных сил на Востоке, до конца года вышло из строя 106 тысяч". Не так уж не правы были Буденный и Кулик, ратовавшие за сохранение значительной части артиллерии на конной тяге до тех пор, пока не появятся в нужном количестве подходящие автомобили и тягачи, не будут построены пригодные для них дороги. Окончательно проблема была решена только с появлением в России американских "студебеккеров", которые до начала войны никто поставлять советскому правительству, естественно, не собирался.

Красная Армия, по сравнению с вермахтом или армиями США и Англии, была армией прошедшей эпохи, эпохи Первой мировой войны. Тот уровень насыщения техникой, которого требовала Вторая мировая война, вступал в неразрешимое противоречие как с реальным образовательным уровнем большинства красноармейцев и командиров, так и с психологией основной массы советских граждан. Коммунистический режим, в отличие от нацистского, в гораздо большей мере успел нивелировать человеческую личность, отбить у подданных стремление к самостоятельности и проявлению инициативы, привив взамен приверженность к шаблону. Ведь к началу советско-германской войны большевики были у власти в России уже 24 года, а нацисты в Германии - только 8 лет, втрое меньше. Да и германские традиции эмансипации личности от власти государства были старше и прочнее российских. Капитан вермахта Вильфрид Штрик-Штрикфельдт, служивший офицером связи и переводчиком при командующем прогерманской Русской Освободительной Армии бывшем советском генерале Андрее Андреевиче Власове, свидетельствует: "И нацистский режим стремился к тоталитарной, всеобъемлющей власти, но она еще не достигла дьявольского совершенства сталинизма. В Третьем рейхе все же сохранялись какие-то основы старой государственной и общественной структуры; еще не были задушены полностью частная инициатива и частная собственность; еще было возможно работать и жить, не завися от государства. Немцы еще могли высказывать свое мнение, если оно и не сходилось с официальной догмой, могли даже, до известной степени, действовать так, как считали лучшим. Хотя партийное давление и увеличивалось все более ощутимо... но эта форма несвободы в Германии оценивалась большинством бывших советских граждан мерками сталинского режима насилия и потому воспринималась все же как свобода. И в этом была большая разница между нами".

Он же в специальной записке для верховного командования сухопутной армии под названием "Русский человек" отмечал:

"Испытание интеллигентности среди русских военнопленных показало очень интересную картину. Как и у большинства народов, так и у них эта картина приблизительно одинаковая, т. е. 50 процентов - среднего уровня, 25 процентов - ниже среднего и 25 процентов - выше среднего.

Хотя средний и ниже среднего уровня оказались значительно ниже германского уровня, зато 25 процентов ВЫСШЕГО УРОВНЯ ОБНАРУЖИЛИ ВЫДАЮЩИЕСЯ ЗНАНИЯ И ОДАРЕННОСТЬ, ПРЕВОСХОДЯЩИЕ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЙ УРОВЕНЬ".

Жуков, как и многие советские генералы, включая предателя Власова, по своим интеллектуальным способностям, несомненно, принадлежал к "верхним 25 процентам". Однако командовать-то ему приходилось главным образом "нижними 75 процентами", значительно уступавшими немцам и по интеллекту, и по образованию. К этому надо добавить и жесткое ограничение инициативы даже высших начальников в сталинской административно-командной системе. Во время оперативно-стратегических игр 41-го года Жуков был куда свободнее в принятии решений, чем в реальной практике Великой Отечественной войны, где на любые принципиальные передвижения войск приходилось получать санкцию Верховного Главнокомандующего. Учтем и явный недостаток у Георгия Константиновича как общего, так и военного образования. Все это сильно ограничивало возможности Жукова как полководца по сравнению с противостоявшими ему германскими генералами.