Иов, или Осмеяние справедливости - Роберт Хайнлайн

А мое беспокойство все росло. И хотя я строго выполнял просьбу Марги не нажимать на нее, я стал молиться вслух каждый вечер и в ее присутствии, стоя на коленях. И наконец к моей великой радости, моя любимая присоединилась ко мне и опустилась на колени рядом. Она не молилась вслух, и я тоже замолчал, позволив себе сказать лишь в конце: «Во имя Христа, аминь». Но мы все еще предпочитали не вести на эту тему никаких разговоров.

Эту лошадь и повозку (Боже, какой душный день! «Циклональная погода», сказала бы моя бабушка Хергенсхаймерша) я получил в результате успешной деятельности по очистке стойл в одной платной конюшне. Как обычно, я уволился на другой же день, сказав моему временному хозяину, что нам с женой нужно поскорее попасть в Джаплин, так как ее мать заболела.

Он сказал, что у него есть двуколка, которую надо вернуть в ближайший город по той же дороге. Дело в том, что у него скопилось слишком много всяких тарантасов и кляч как своих, так и чужих, иначе он подождал бы, пока сможет отправить повозку обратно, отдав ее внаем какому-нибудь заезжему коммивояжеру. Я вызвался доставить лошадь и повозку с условием, что мне заплатят за один рабочий день по той же низкой ставке, по которой он платил мне за то, что я выгребал лопатой навоз и чистил лошадей щетками.

Хозяин заявил, что и так делает мне одолжение, поскольку нам с женой все равно надо в Джаплин.

На его стороне была и логика, и сила — и я согласился. Но его жена тайком сунула нам какую-то еду, да еще покормила завтраком после ночи, проведенной в сарае.

Поэтому, погоняя лошадь, я не чувствовал себя таким уж несчастным, невзирая на погоду и на наши беды. Мы ежедневно на несколько миль приближались к Чаплину… а моя родная девочка начала молиться. Стало казаться, что мы наконец уже вплотную приблизились к местам, где сможем чувствовать себя в безопасности.

Мы только что достигли предместья этого городишки (Лоуэлл? Расин? жаль, не могу вспомнить), как тут же наткнулись на молитвенное собрание, будто возникшее из воспоминаний моего детства: сборище под открытым небом, старинное евангелическое бдение. По левую сторону дороги находилось старое кладбище, довольно ухоженное, хотя трава на могилах уже начала желтеть; прямо против него, по правую сторону дороги, на лугу был раскинут ярмарочный шатер для бдений. Я подумал, случайно или намеренно такое расположение друг против друга кладбища и евангелического собрания? Если бы в этом деле участвовал преподобный Фанни, я бы знал, что это спланировано заранее: есть люди, которые не могут видеть могилу, чтобы тут же не подумать о вечности, которая их ожидает.

Возле шатра теснились коляски и фермерские фургоны, а за ними был устроен временный крааль для скотины. Столы для пикников из плохо обструганных досок стояли по другую сторону шатра; на них еще лежали остатки ленча. Это было серьезное многолюдное евангелическое собрание из числа тех, что начинаются поутру, с перерывом на ленч, продолжаются до полудня, затем, без сомнения, прерываются на обед и кончаются лишь тогда, когда проповедник решит, что больше душ, нуждавшихся сегодня в спасении, не осталось.

(Я презираю современных городских проповедников с их пятиминутными «божественными откровениями». Говорят, Билли Санди мог молиться по семь часов, выпив всего один стакан воды, а затем продолжать молиться весь вечер и даже следующее утро. Не удивительно, что варварские секты вырастали там, как грибы после дождя.) Поблизости от шатра стоял запряженный парой лошадей фургон вроде циркового. На его стенке было написано: «Брат „Библейский“ Барнаби», а спереди красовался матерчатый плакат, укрепленный на растяжках и стойках:

Стародавняя религия!

Брат «Библейский» Барнаби

Исцеляет на каждом бдении

Утром — в десять, днем — в два, вечером — в семь.

Ежедневно с воскресения пятого июня до

!!!СУДНОГО ДНЯ!!!

Я прикрикнул на кобылу и натянул вожжи.

— Дорогая, взгляни-ка сюда.

Маргрета прочла плакат и ничего не ответила.

— Восторгаюсь его смелостью, — сказал я. — Брат Барнаби ставит на кон свою репутацию, обещая, что Страшный суд состоится еще до начала нынешней жатвы… которая, судя по жаре, в этом году начнется рано.

— Но ведь и ты думаешь, что Судный день скоро наступит?

— Да, но я не рискую своей профессиональной репутацией… а всего лишь бессмертной душой и надеждой на райское блаженство. Марга, каждый знаток Библии толкует пророчества по-своему. А иногда даже очень по-своему. Большинство нынешних толкователей ожидают наступления дня не раньше двухтысячного года. Мне хотелось бы выслушать аргументацию брата Барнаби. Может быть, в ней что-то есть. Ты не будешь возражать, если мы задержимся на часок?

— Мы останемся так долго, как тебе хочется. Но… Алек, ты хочешь, чтобы я тоже зашла туда? А надо ли мне?..

— Хм… (Да, дорогая, я страстно хочу, чтобы ты зашла в шатер вместе со мной.) А ты предпочла бы подождать в коляске?

Ее молчание говорило само за себя.

— Понятно. Марга, я вовсе не собираюсь выкручивать тебе руки. Но меня тревожит одно… мы еще ни разу за несколько недель не разлучались, исключая случаи крайней необходимости. И ты знаешь, почему мы так поступали. Эти превращения, которые случаются чуть ли не каждый день… Я ужасно боюсь, что нечто подобное произойдет тогда, когда ты будешь сидеть здесь, а я — там, внутри, далеко от тебя… З-э… мы могли бы постоять у входа в палатку, не заходя внутрь Я вижу, что ее парусиновые стенки снизу приподняты.

Она расправила плечи:

— Я просто дурочка. Нет, мы зайдем в шатер. Алек, только я обязательно должна держать тебя за руку. Ты прав — превращения происходят мгновенно. Однако я не могу требовать от тебя, чтобы ты не ходил на собрание своих единоверцев.

— Спасибо, Марга.

— Алек, я буду стараться.

— Спасибо. Большое спасибо тебе. Аминь.

— Не надо меня благодарить. Если тебя возьмут на небо, я хочу быть вместе с тобой.

— Ну так пойдем же в шатер, дорогая!

Я поставил двуколку в дальнем конце площадки для экипажей, а кобылу отвел в крааль; Марга не отставала от меня ни на шаг. Когда мы вернулись ко входу, я услышал пение:

…В углу не сиди, спесив!Огонь разожги, поярче угол свой осветив!Кто далеко от гавани — пусть к свету идет через риф.

И сразу же я успел подхватить:

…Огонь разожги, поярче угол свой осветив…

И почувствовал, что счастлив…

Все музыкальное сопровождение состояло из органа, приводимого в действие ножным приводом, и тромбона. Последний меня немного удивил, но все же понравился: нет другого инструмента, который мог бы так отлично справиться со «Святым градом», как тромбон; он почти незаменим в гимне «Сын Божий выходит на бой».