Когда забудешь, позвони - Татьяна Лунина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эта информация нам ничего не дает, — спокойно заметил Данила Никитич, начальник охраны.
— Как знать, — задумчиво протянул Балуев, — как знать.
— Шантаж не годится при любом раскладе, — вмешался главный инженер. — Давайте лучше о своей проблеме пораскинем мозгами.
Пораскинули. Но толком ничего не решили. Договорились усилить охрану, быть начеку и держать язык за зубами, чтобы прежде времени людей не волновать.
— У меня дружок в частном агентстве, — сообщил Данила Никитич, — не последняя пешка, соучредитель. Бывший фээсбэшник. Башковитый мужик, надежный. Может, поговорить? Пусть возьмут нас под свое крыло?
Идея показалась разумной. На том пока и порешили. После обеда мастер наладил телефонную связь, слесарь заменил замки и привинтил оторванную петлю, Глебов привел в порядок документацию. И к вечеру воцарился полный порядок, а случившееся накануне стало казаться глупым, трусливым сном. В девять Борис щелкнул выключателем и переступил порог кабинета. Раздался звонок. Пришлось вернуться.
— Слушаю!
— Подумай, — тихо посоветовала трубка. И безучастно добавила: — Максимум месяц. — Спорить было не с кем: в ухо летели короткие гудки.
Вот ведь странно! Все время по дороге домой он размышлял не об этом угрожающем звонке, и не о наглости бандитских шестерок, и даже не о будущем «Стежки» — об удивительном, непредсказуемом, красивом человеке с именем, вырванным из школьного учебника по литературе. О человеке, похожем на других — две руки, две ноги, пара глаз и губы. Уникальном, единственном, неповторимом. Которого никогда не назвать своим. То, что случилось в отеле, было подарком судьбы. И ее насмешкой — над бестолковым, слепым, глухим одиночкой, прошляпившим свое счастье.
Он вошел в темную прихожую, к ногам бросился Черныш.
— Один да один — это уже двое! — ласково потрепал пуделя хозяин. — Правда, приятель? Пойдем, дружище, погуляем на сон грядущий. — Борис снял с вешалки кожаный плетеный поводок. В комнате зазвонил телефон. — Ну что, будем отвечать или плюнем и выйдем за дверь? — Пес не спускал с него черных внимательных глаз. — Молчишь, осуждаешь, что не спешу ответить? Совесть ты моя безъязыкая, — вздохнул хозяин, — ты еще упрекни, что, может, этот звонок о помощи просит, а я не тороплюсь.
Пес виновато опустил кудрявую голову.
— Да! — снял трубку Глебов.
— Борис Андреевич? — спросил женский голос.
— С кем имею честь? — сухо поинтересовался абонент.
— Это Любовь Ивановна, дочь Ивана Ивановича, который работал мастером в вашем институте. — Борис вспомнил золотые руки, хохляцкие поговорки, откровенный разговор за самоваром и плеск жереха по воде, закат. На душе стало тревожно. — Отец умер. Завтра похороны. Он много о вас рассказывал. — На том конце провода зависла тяжелая пауза. Она давила на голову, вызывая боль. — Вы придете?
— Да, конечно, обязательно.
Женщина назвала адрес, куда подъехать, и, коротко попрощавшись, положила трубку. Иваныча знали многие, обзвонить надо всех — не до бесед. Да и о чем говорить? Речи нужны живым, мертвым — тихая память. Не спуская во дворе глаз с Черныша, Борис думал о том, как скуп человек на добрые слова при жизни и как щедр, когда сказать их уже некому, только — о ком.
Иваныча хоронил почти весь институт. Кроме директора, его широкая мясистая физиономия не мелькнула нигде. Впрочем, Глебову было не до поисков. Глядя на неподвижное строгое лицо с закрытыми глазами и уникальные руки, помогавшие прежде не одной сотне людей и приборов, а теперь безжизненно лежащие одна на другой с вставленной между пальцев горящей свечой, Борис испытывал чувство вины. Не дослушал, не вник, недооценил — исповедь старого человека, у которого болела душа. Не за себя — за всех.
— Борис Андреевич, — рядом проявился бывший соратник, трус и карьерист, ныне занимавший его кабинет, Афанасий Крестовский, — Люба просила передать, что ждет вас на поминки.
— Кто? — не понял Борис.
— Дочка Иваныча.
— Вы хорошо с ней знакомы? — усмехнулся предшественник.
— Я помогал с организацией похорон, — коротко пояснил Крестовский. — Там и познакомился.
— Борис Андреевич, вы поедете с нами помянуть отца? — К ним подошла моложавая, пухленькая женщина лет сорока. Светлые волосы покрывал черный прозрачный шарфик, покрасневшие от слез глаза вопросительно смотрели на человека, которого отец считал своим другом.
— Да, конечно! — не задумываясь, ответил он.
— Простите, я на минутку. — Крестовский взял женщину под локоток, отвел в сторонку, что-то шепнул и опустил сложенный вдвое конверт в дамскую сумочку.
«Идиот! — разозлился на себя Борис. — Вместо гонора взял бы лучше доллары». Он достал бумажник, быстро исследовал содержимое — слава богу, не пустой, — незаметно выпотрошил и сунул деньги в карман пиджака, чтобы без суеты разом отдать все дочери Иваныча.
— Борис Андреевич, — рядом опять проявился Крестовский, — вы на машине?
— Нет.
— Поедемте со мной. Я знаю дорогу, и у меня свободно.
Борис медлил: ехать с этим перевертышем охоты нет никакой. Но вспомнил конверт, опущенный в черную сумку, и передумал. Бывает, люди и меняются, иногда даже в лучшую сторону.
— Поговорить надо, Борис Андреевич, — тихо добавил нынешний зам.
— Хорошо!
Пока шли к машине, встретил много знакомых лиц. Их радость была такой неподдельной, а традиционное «как жизнь?» таким искренним, что Глебов почувствовал себя растаявшим от тепла пломбиром.
— Помнит вас народ, Борис Андреевич! — улыбнулся Крестовский, усаживаясь за руль.
— Ну да, — буркнул Борис, — еще скажите: любят и чтут.
— Насчет любви не знаю, — развеселился «сменщик», поворачивая ключ зажигания, — а вот что ждут, доподлинно известно. — И плавно тронулся с места.
— А у вас, Афанасий Юрьевич, появилось чувство юмора, — хмыкнул пассажир, — с чем и поздравляю.
— Спасибо! — не остался в долгу «юморист». — Только это и помогло выжить, как вы понимаете.
— Нет, не понимаю. Потому как предпочитаю жить — не выживать.
— Человек предполагает, а Бог располагает, — туманно отозвался Крестовский, выруливая на шоссе. Потом посерьезнел и, пристально глядя перед собой в лобовое стекло, сразил: — Борис Андреевич, я уполномочен просить вас вернуться в институт.
— Здесь можно курить? — невозмутимо поинтересовался Борис.
— Да.
Глебов закурил. Предложение было таким нелепым и так по-детски прозвучало, что реагировать на него было бы смешно.
— Борис Андреевич, понимаю, такой разговор не ко времени и не к месту. Но дома вас не застать, рабочий телефон никому не известен, а ситуация промедления не терпит. Мы просим вас о встрече.