Комментарий к роману А С Пушкина Евгений Онегин - Юрий Лотман

Стоит ознакомиться с этим разнородным материалом, чтобы понять, что найти единую объединяющую формулу для интереса к нему так же трудно, как и объяснить сближение Онегина с декабристами интересом к Тиссо или Биша, равно как и к насмешившему Кюхельбекера Фонтенелю.

9-11 — И альманахи, и журналы… Где нынче так меня бранят… Восьмая глава писалась в обстановке резких нападок критики на П. Объединение таких различных, по существу взаимовраждебных критиков, как Булгарин, Греч, Надеждин, Полевой, в их едином осуждении поэзии П, превратило критику 1829–1830 гг. в журнальную травлю поэта. Сигнал был подан Булгариным, резко отрицательно оценившим в "Сыне Отечества" "Полтаву". Еще суровее осудил поэму в "Вестнике Европы" Надеждин. Разбирая "Полтаву", "Графа Нулина" и EO, Надеждин обвинял П в «нигилизме» и «зубоскальстве», поверхностной оппозиционности и мелкотемье. Обвинения эти имели не только эстетический характер: в критике 1829–1830 гг. все отчетливее звучали ноты политической дискредитации П. После рецензии Булгарина на седьмую главу EO, где обвинение в антипатриотизме было высказано прямо, полемика приобрела исключительно острый характер. Под знаком борьбы "Литературной газеты" А. Дельвига, деятельным участником которой был П, с обвинениями в "литературном аристократизме" и с потоком открытых и тайных инсинуаций прошли для П зима и весна 1830 г. Все эти впечатления были очень живы, когда поэт работал над восьмой главой EO. См.: Вас. Гиппиус. Пушкин в борьбе с Булгариным в 1830–1831 гг. — Пушкин, Временник, 6, с. 235–255.

XXXVI — Онегин как бы второй раз переживает свою жизнь: кабинетное затворничество повторяет затворничество в первой главе ("от света вновь отрекся он" (XXXIV, 8), "ему припомнилась пора" (XXIV, 10), чтение повторяет время, когда он "отрядом книг уставил полку, Читал, читал — а все без толку…" (I, XLIV, 5–6). XXXVI строфа дает повторное переживание третьей — пятой глав, погружение в мир народной поэзии, простоты и наивности, составлявших обаяние Татьяны в начале романа.

XXXVII — Идея повторного переживания жизни воплощается в этой строфе в образе фараона — азартной карточной игры. Воображение выступает как банкомет, который мечет перед Онегиным-понтером вместо карт сцены из прожитой жизни. В черновой рукописи банкометом оказывается Рок.

Итог игры горестен для Онегина:

Все ставки жизни проиграл(VI, 519).

Образ  п р о и г р а н н о й   ж и з н и  глубоко волновал П. Сложное отношение П к проблеме игры анализируется в работе: Лотман, Тема карт… Отождествление сцен из романа с рассыпанной по столу колодой карт, уничтожая момент временного развития, движения и упования на «хороший» конец, представляет предшествующее содержание EO в новом, безжалостном свете. Одновременно происходит и эмоционально-стилистическое переосмысление прежних сцен и эпизодов. Так, в четвертой главе встречалась литературно-пародийная картина:

Покоится в сердечной неге,Как пьяный путник на ночлеге,Или, нежней, как мотылек,В весенний впившийся цветок(VI, LI, 5–8).

В повторном просмотре образ трансформируется трагически:

…на талом снегеКак будто спящий на ночлеге,Недвижим юноша лежит,И слышит голос: что ж? убит(VIII, XXXVII, 5–8).

XXXVIII, 5 — А точно: силой магнетизма… — "Качество животного тела, которое делает его способным к влиянию тел небесных и взаимному действию тех, которые его окружают, явное в сходстве с магнитом, убедило меня назвать его животным магнетизмом <…> Действие и сила магнетизма, характеризованные таким образом, могут быть сообщены другим телам одушевленным и неодушевленным". (Определение Месмера. — Цит. по кн.: Долгорукий А. Орган животного месмеризма… СПб., 1860, с. 15). Магнетизм сделался в 1820-1830-х гг. модным словом для обозначения нематериальных влияний. Ср. употребление этого слова Смирновой-Россет (ответ на вопрос, как женщина чувствует возникновение для нее опасности), "…я сидела с Перовским в карете <…> Вдруг я почувствовала опасность.

— Как узнают опасность?

Воцарилось молчание и возник опасный магнетизм" (Смирнова-Россет А. О. Автобиография. М., 1931, с. 193).

6 — Стихов российских механизма… — Стих противопоставлен строкам из первой главы:

Не мог он ямба от хорея,Как мы ни бились, отличить(I, VII, 3–4).

12-13 — И он мурлыкал: В е п е d e t t a  иль  I d o l  m i o… — А. П. Керн вспоминает, что в Тригорском распевались строфы "Венецианской ночи" Козлова на мотив баркаролы "Benedetta sià la madre" (Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1, с. 387).

О популярности баркаролы см. в воспоминаниях О. А. Пржецлавского ("Русская старина", 1874, ноябрь, 462). Idol mio — вероятно, дуэттино итальянского композитора Виченцо Габуси: Se, о cara, sorridi (Если ты улыбнешься, милая…) с припевом: Idol mio, più расе non ho (Идол мой, я покоя лишен). Данные об этом см.: Лернер, с. 103, 105.

XXXIX, 11 — На синих, иссеченных льдах… — Зимой на Неве заготовляли большие кубы льда для ледников. С наступлением мартовских оттепелей их развозили на санях покупателям.

XLIV, 8 — Что я богата и знатна… — О понятии «богатства» см. с. 36–37. Знатна — быть знатным означает принадлежать к титулованной знати. Значительная часть русских древнейших боярских родов в начале XIX в. или исчезла, или потеряла титулы и выбыла из числа знати. Знать пушкинского времени в основном образовалась в послепетровскую эпоху. Выйдя замуж за князя N, Татьяна стала княгиней и сделалась знатна. Княжеский титул, в отличие от графского, был коренной, русский, и среди князей могли находиться потомки старинных фамилий, хотя значительная часть также относилась к «новой знати».

9 — Что муж в сраженьях изувечен… — Вопреки распространенному мнению, еще Н. О. Лернер (очерк "Муж Татьяны" в кн.: "Рассказы о Пушкине", Л., 1929, с. 213–216) показал, что муж Татьяны вполне мог быть нестарым человеком. Грибоедов писал в 1816 г. Бегичеву: "…ныне большая часть генералов таких у которых подбородок не опушился" (Грибоедов А. С. Полн. собр. соч., т. III. Пг., 1917, с. 122). Онегину, который родился в 1795 г. или около этого, весной 1825 г. могло быть неполных тридцать лет. Князь N его родня и приятель, с которым Онегин на «ты», мог быть лет на пять старше. Михаил Орлов стал генералом в 26 лет, что считалось карьерой ранней и блестящей. Но то, что член Союза Благоденствия Ф. Г. Кальм получил генеральское звание 36 лет, было для активного участника многих кампаний нормально. 28 лет сделался гвардии полковником (что равнялось армейскому генералу) Катенин. Изувечен — не означает «изуродован» или «сделался инвалидом», а лишь указывает на многократные ранения, что было обычно для поколения людей 1812 г.

XLVIII, 9 — Читатель, мы теперь оставим… — Решение оборвать сюжетное развитие EO, не доводя его до канонического для романа завершения, было для П сознательным и принципиальным. Каковы бы ни были биографические, цензурные или тактические обстоятельства, подтолкнувшие к такому решению, с того момента, как оно созрело, оно сделалось художественно осмысленным. Более того, каковы бы ни были обстоятельства, принудившие П отказаться от традиционных форм композиции, они натолкнули его на эстетическое открытие такой силы, что последствия его сказались на всем русском романе XIX в. П знал, что читатели и критика ждут от него традиционного «конца», в специальном стихотворном послании к Плетневу П собирался дать ответ «друзьям», убеждавшим его продолжить якобы неоконченный роман:

Вы говорите справедливо,Что странно, даже неучтивоРоман не конча перервать,Отдав его уже в печать,Что должно своего герояКак бы то ни было женить,По крайней мере уморить,И лица прочие пристрой,Отдав им дружеский поклон,Из лабиринта вывесть вон(III, 1, 397).

Однако такой подход для автора EO был теперь таким же архаизмом, как и требование, чтобы:

…при конце последней частиВсегда наказан был порок,Добру достойный был венок(III, XI, 12–14).

Поэтому все попытки исследователей и комментаторов «дописать» роман за автора и дополнить реальный текст какими-либо «концами» должны трактоваться как произвольные и противоречащие поэтике пушкинского романа. В. Г. Белинский писал: "Где же роман? Какая его мысль? И что за роман без конца? — Мы думаем, что есть романы, которых мысль в том и заключается, что в них нет конца, потому что в самой действительности бывают события без развязки <…> Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию? — Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотеть больше ничего знать…" (Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. VII. М., 1955, с. 469).