Жестокий век - Исай Калистратович Калашников

– Смотрите, наш Монгол стал богачом!

Ли Цзян недоверчиво ощупал праздничную курицу, понюхал вино, помял сладости и облизал пальцы.

– Тебе, видно, стали платить большое жалованье?

– От вас, учитель, я получаю знания. И за них мне платят… Учитель, я говорил с Хушаху. Он помнит и любит тебя… Он говорит: «Достойный Ли Цзян ушел на отдых, но я его по-прежнему считаю на службе. Передай, говорит, Хо, вот это». – Хо достал мешочек.

Старик трясущимися пальцами растянул шнурок, высыпал слитки на ладонь.

– Меня, старого Ли Цзяна, нельзя забыть.

– Но это, учитель, еще не все. Хушаху сказал, что время от времени он будет через меня спрашивать у вас совета по наиважнейшим государственным делам. А значит, как я думаю, время от времени не обойдет вас и своей щедростью.

– Отец, мы никуда не поедем? – спросила Цуй.

– Не знаю, что и делать теперь. Им трудно без меня решать государственные дела… – заважничал Ли Цзян.

– Хо, ты принес счастливую весть! Какой ты у нас молодец, Хо!

– Дочь, кто неумеренно выражает радость, того ждет горе. Помолчи.

Бао Си стоял в стороне, и Хо все время ощущал на себе его пристальный взгляд, почему-то терялся, хотелось, чтобы Ли Цзян скорее убрал мешочек, но старик и не думал делать этого, ласкал пальцами серебро, напыщенно говорил о своих заслугах.

– Я пойду нарублю хворосту, – сказал Хо.

Сухой хворост хранился под дощатым навесом. Хо взял топор, попробовал пальцем остроту лезвия, принялся рубить кривые, суковатые палки. Подошел Бао Си, присел на чурбак.

– Хо, ты прямо с площади веселья пошел к Хушаху?

Он ждал, что Бао Си спросит о чем-то подобном, и все же замешкался с ответом.

– Не сразу… Хотя нет, сразу. А что?

– Просто так… И тебя по первому слову допустили к Хушаху?

– Да.

– И едва ты сказал о почтенном Ли Цзяне, он послал за серебром?

– Серебро было у него на столе.

– Значит, припас заранее? И он, конечно, очень жалел, что выгнал старика?

– Нет, он не жалел… – Хо начал теряться: чего хочет от него Бао Си?

– Так, не жалел… А серебра все-таки отвалил? Непонятный человек. Стены дома развалились, а он кроет его новой черепицей. Ваш Хушаху глупый?

– Почему же? Он совсем не глупый.

– Тогда ты всех нас считаешь глупыми. Старик тебе поверил потому, что ему хочется в это верить. Цуй в таких делах не разбирается. Но я-то вижу – тут не все чисто.

Хо отбросил топор, сел на хворост. Бао Си не поверил его выдумке. Что ж, может быть, это даже к лучшему. И он рассказал, как расстроил свадьбу Цуй и сына чиновника, и что за этим последовало для Ли Цзяна, и о своем замысле помешать старику уехать из города.

– Не думал, что ты такой хитроумный, – с осуждением сказал Бао Си.

– А что же мне делать? – понурился Хо. – Я никому не желаю зла.

– Но ты забыл, что от кривой палки прямой тени не бывает. Что будет дальше?

– Откуда я могу знать, что будет дальше!

– Вот видишь… Тебе, Хо, надо жениться на Цуй и жить как все люди.

Хо ушам своим не поверил. А может быть, Бао Си просто смеется над ним? Нет, непохоже.

– Старик никогда не согласится…

– Уговорить его – не самое трудное. Как будете жить дальше – вот о чем надо задуматься.

– Мы будем жить лучше всех! Мои руки все умеют делать.

– Это, конечно, хорошо…

Их разговору помешал Ли Цзян. Он подошел, важно выставив вперед тощую бороденку, играя за спиной пальцами.

– Хо, для праздничного огня подбери самых хороших дров. Сложи их вон там, перед домом.

Нарубленный хворост Хо сложил клеткой, в середину накидал тонких веток и щепок.

– Готово, учитель!

Ли Цзян, все так же играя пальцами за спиной, обошел вокруг клетки.

– Дров мало. Пусть пламя взлетит выше дома. Сегодня у нас поистине великий праздник. Бао Си, теперь ты видишь, как тут ценят меня?

– Да, вижу и радуюсь. За вас и за Хо. Он ваш ученик, и его тоже ценят. С кем-то другим Хушаху, я думаю, не стал бы и говорить.

– Ты прав, Бао Си. Я потратил немало трудов, чтобы из грубого варвара сделать хорошего служителя. Теперь его ценят.

– Его будут ценить еще больше, если он породнится с нами.

– Как он может породниться с нами, Бао Си? – Старик перестал играть пальцами.

– Пусть он женится на нашей Цуй.

Старик попятился, будто увидел перед собой тигра.

– Ты не в своем уме, Бао Си! Чтоб я таких слов больше никогда не слышал!

– Хорошо, я буду молчать. И все кончится тем, что я увезу Цуй. Там она выйдет замуж за ремесленника или земледельца. Вы этого хотите?

– Она будет женой большого сановника! Сейчас, когда я в такой чести…

– Этой чести добивался для вас Хо. И когда он перестанет заботиться о вас, вы будете забыты.

– Мне ли нуждаться в заботах Хо!

– Через кого же вы будете давать мудрые советы Хушаху?

– Мне все равно через кого.

– А если попадет глупый или, хуже того, недостойный человек? В дырявом мешке не доставишь просо до места, все растеряешь в дороге. Ваши мудрые советы в пустой голове превратятся в глупость.

– Но почему Хо уйдет от меня? Хо, разве ты можешь оставить меня?

– Нет, учитель, пока с вами Цуй…

– Небо не захотело, чтобы Цуй стала женой сына чиновника, – сказал Бао Си. – И вы теперь сами не знаете, чего хочет Небо. А я знаю. Сегодня был у гадателя. Он сравнивал восемь иероглифов, обозначающих год, месяц, день и час рождения Цуй и Хо. Гадатель сказал, что такое счастливое совпадение бывает очень редко.

– Кто тебе позволил гадать?!

– Но мне никто и не запрещал. А деньги гадателю я платил собственные… Сейчас могу показать вам счастливые совпадения иероглифов. Я все запомнил.

Старик пожевал бледные губы, быстрой, семенящей походкой ушел в дом.

Ночь надвигалась на землю. Ветви деревьев сада на темном небе казались нарисованными черной тушью. Под крышей дома шеборчали воробьи, укладываясь спать. Бао Си положил тяжелую руку на плечо Хо:

– Не бойся, все будет хорошо.

– Ты вправду гадал?

– Конечно. Когда ты ушел, я поговорил с Цуй. И понял: если ты женишься на ней, всем будет хорошо. Ну, пошли.

Идти в дом Хо сейчас не хотелось. Он боялся, что старик его выгонит и навсегда захлопнет за спиной дверь. Но Ли Цзян, видимо, уже успокоился. Он стоял перед изображением бога домашнего очага, прикреплял к стене маленькое бумажное седло, уздечку из красного шелкового шнура, клок сена – для священной лошади Цзао-вана, на которой тот должен отправиться к владыке неба. Цуй, разрумяненная жаром очага, зажигала свечи и фонарики. Дом наполнился переливчатым, радостным светом.

Приближался час проводов Цзао-вана. Он поскачет к верховному владыке Юй-хуану, чтобы рассказать о добрых и злых делах семьи. Ли Цзян переоделся в свой лучший халат, поставил перед изображением Цзао-вана чаши с рисом, печеньем и сладостями. Потом принес маленькую чашечку с медом, обмакнул в ней палец, мазнул по губам Цзао-вана: пусть говорит верховному владыке только сладкие слова. Постоял в раздумье, налил в чашечку вина и, окуная в него палец, «напоил» Цзао-вана. На всякий случай. Если бог домашнего очага, несмотря на смазанные медом уста, вздумает сказать кое-что владыке, он не сможет этого сделать из-за опьянения.

Хо невесело усмехнулся. Люди хитрят не только друг с другом, но и с богами.

Ли Цзян снял изображение Цзао-вана, медленно, торжественно направился во двор. Хо развел огонь. Сухой хворост занялся быстро, пламя поднялось рыжим кустом, вскинув в небо тучи искр. Жмурясь и прикрывая от жара ладонью бороденку, Ли Цзян положил в огонь изображение Цзао-вана. Бумага вспыхнула, сворачиваясь и рассыпаясь, черные хлопья, подхваченные пламенем, взлетели