Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова ) - Виктор Гюго

Вдали смутно слышались шаги патруля в английском лагере.

Гугомон и Ге-Сент продолжали пылать, образуя на востоке и на западе два широких очага пламени, соединяющихся, как рубиновым ожерельем, цепью огней английского бивуака, растянутым громадным полукругом вдоль холмов на горизонте.

Мы описали катастрофу в Оэнском овраге. Какая смерть постигла здесь стольких храбрецов — страшно и подумать.

Если есть что-нибудь ужасное, если есть действительность страшнее самого страшного сна, — так это вот что: жить, видеть солнце, обладать полной силой, пользоваться здоровьем и радостью, доверчиво смеяться, бежать навстречу славе, ослепительно сияющей перед вами, чувствовать в своей груди здоровые легкие, бьющееся сердце, разумную волю, говорить, мыслить, надеяться, иметь мать, жену, детей, видеть свет, — и вдруг на какое-нибудь мгновение обрушиться в бездну, упасть, быть раздавленным и давить других, видеть вокруг себе колосья, цветы, листья, ветки, не имея возможности удержаться ни за что, ощущать свой меч бесполезным, чувствовать людей под собой, лошадей над собой, тщетно биться, слышать, как трещат кости под копытами, вдруг чувствовать на лице каблук, который выдавливает вам глаза, с яростью грызть лошадиные подковы, задыхаться, хрипеть, извиваться в страшных муках и думать: только что я еще был жив!

Там, где хрипела эта горестная масса, теперь царствовало безмолвие. Овраг был завален конями и всадниками беспорядочной кучей. Страшная путаница! Не было больше обрывов по сторонам дороги, трупы сровняли дорогу с равниной и доходили до самых краев, как полная мера ячменя. Груда тел в более возвышенной части, целый поток крови в низменной: такова была эта дорога в вечер 18 июня 1815 года. Кровь лилась до самого Нивелльского шоссе и собиралась в широкой луже перед засекой деревьев, заграждавшей шоссе; это место до сих пор показывают. Если читатель помнит, кирасиры обрушились в пропасть в противоположном пункте, по направлению Женапского шоссе. Слой трупов был пропорционален глубине дороги. Посередине, на том месте, где дорога не так глубоко врезается в почву и где прошла дивизия Депорта, слой мертвецов был тоньше.

Ночной бродяга, которого мы описали, направлялся в ту сторону. Он рылся в этой громадной могиле. Он заглядывал повсюду, словно делал страшный смотр мертвецам. Он шел по колено в крови.

Вдруг он остановился.

В нескольких шагах перед ним, на дороге, в том месте, где прерывалась груда трупов и коней, высовывалась разжатая рука, освещенная луной.

На пальце этой руки сверкало золотое кольцо. Человек нагнулся, присел на корточки, и, когда поднялся с земли, кольца на руке уже не было.

Он, собственно, и не поднимался, а продолжал оставаться в неловкой испуганной позе, повернувшись спиной к груде мертвецов, пытливо оглядывая горизонт; он стоял на коленях, опираясь верхней частью тела на пальцы рук. Четвероногая фигура шакала удобна для известных подвигов.

Потом, вдруг приняв внезапное решение, он приподнялся. Но в ту же минуту подскочил как ошпаренный. Кто-то схватил его сзади.

Он обернулся; рука сжалась и схватила полы его одежды.

Честный человек испугался бы. Но этот только рассмеялся.

— Ишь, каков мертвец, — молвил он. — По правде сказать, уж лучше привидение, чем жандарм.

Между тем рука, схватившая его, тотчас же ослабла и упала.

— Что же это, наконец! — продолжал бродяга. — Жив, что ли, этот мертвец? Посмотрим-ка.

Он снова нагнулся, порылся в яме, устранил, что мешало, схватил руку, потянул ее, высвободив голову, потом туловище, несколько минут спустя он тащил во мраке оврага бездыханного человека, или, по крайней мере, в бесчувственном состоянии. Зто был кирасир, офицер, в довольно большом чине; густая золотая эполета выступала из-под лат; на нем не было каски. Сильный удар саблей рассек ему лицо, и оно было залито кровью. Впрочем, не было заметно, чтобы у него были переломы; по какой-то счастливой случайности, — если можно так выразиться, мертвецы образовали над ним как бы свод и предохранили его тело от увечий. Веки его были сомкнуты.

На нем был серебряный крест Почетного легиона. Бродяга сорвал этот крест, и он исчез в глубине его карманов. Затем он ощупал мундир офицера, вытащил часы и взял их себе; наконец, пошарил в жилете, отыскал кошелек и тоже сунул в карман.

Когда он дошел до этой стадии своей заботы об умирающем, офицер раскрыл глаза.

— Благодарю, — промолвил он слабым голосом.

Резкость движений человека, который тормошил его, свежесть ночи, восстановленная свобода дыхания вызвали его из забытая.

Бродяга не отвечал. Он насторожил уши. Послышался шум шагов на равнине; должно быть, приближался патруль.

Офицер прошептал едва слышным, умирающим голосом:

— Кто выиграл сражение?

— Англичане, — отвечал мародер.

— Поищите у меня в карманах, — продолжал офицер. — Там найдете часы и кошелек. Возьмите их себе.

Это уже было сделано раньше. Бродяга исполнил, что ему было велено, и сказал:

— Там нет ничего.

— Меня обокрали, — молвил офицер, — очень жаль. Эти вещи были бы для вас.

Шаги патруля раздавались все яснее и яснее.

— Сюда идут, — прошептал бродяга и собрался уходить. Офицер с усилием приподнял руку и остановил его:

— Вы спасли мне жизнь. Кто вы такой?

Бродяга пробормотал быстро и тихим голосом:

— Я принадлежал, как и вы, к французской армии. Я должен вас покинуть. Если меня поймают, то непременно расстреляют. Я спас вам жизнь. Теперь сами выпутывайтесь, как знаете.

— В каком вы чине?

— Сержант.

— Как вас зовут?

— Тенардье.

— Я не забуду этого имени, — сказал офицер. — И вы запомните мое. Меня зовут Понмерси.

Книга вторая

КОРАБЛЬ «ОРИОН» 

I.

Номер 24601 становится номером 9430

Жана Вальжана опять схватили.

На нас не посетуют, если мы не будем останавливаться на этих грустных подробностях. Ограничимся приведением двух заметок, появившихся в газетах того времени, несколько месяцев спустя после поразительных событий, случившихся в Монрейле.

Эти статьи довольно скупы. Не надо забывать, что тогда еще не существовало «Судебной газеты».

Приводим первую статью из «Белого знамени» от 25 июля 1823 года.

«Один из округов Па-де-Кале стал недавно ареной необычайного происшествия. Какой-то человек (не уроженец департамента), по имени Мадлен, несколько лет тому назад поднял, благодаря разным новым приемам, старинную местную отрасль ремесла — стеклярусное производство. Этим он нажил себе состояние и обогатил весь округ. В признательность за эти заслуги его выбрали мэром. Полиция открыла, что г. Мадлен не кто иной, как бывший каторжник, приговоренный в 1796 году за кражу; звали его Жан Вальжан. Жан Вальжан был снова отправлен на галеры. Говорят, что до его ареста ему удалось взять из банка г. Лаффитта сумму в полмиллиона, которую он раньше положил туда и, как оказывается, вполне законно заработал своей торговлей. Никак не могли разузнать, куда Жан Вальжан спрятал эту сумму перед возвращением его на тулонские галеры».

Вторая статья, несколько более подробная, заимствована из «Парижской газеты» от того же числа.

«Бывший, выпущенный на свободу каторжник, по имени Жан Вальжан, предстал перед судом Барского департамента при обстоятельствах, заслуживающих внимания. Этому злодею удалось обмануть бдительность полиции; он присвоил себе не принадлежащее ему имя и разными происками заставил избрать себя мэром одного из маленьких городков севера. В этом городе он учредил довольно обширную торговлю. Его наконец разоблачили и арестовали благодаря неутомимому усердию общественных властей. Он имел сожительницей публичную женщину, которая умерла от потрясения в момент его ареста. Этот негодяй, обладающий геркулесовой силой, сумел скрыться, но три-четыре дня спустя полиция снова арестовала его в Париже, в ту минуту, когда он садился в дилижанс, курсирующий между столицей и селением Монфермейлем (Сена и Уаза). Говорят, он воспользовался этими днями свободы, чтобы взять из банка принадлежащую ему значительную сумму. Сумму эту определяют в шестьсот-семьсот тысяч франков. Если верить обвинительному акту, он зарыл ее в месте, одному ему известном; как бы то ни было, Жан Вальжан привлечен к суду по обвинению в ограблении на большой дороге несколько лет тому назад одного из тех честных ребят, которые, по выражению патриарха фернейского, —

Приходят из Савойи каждый годИ сажею забитый дымоходИскусно в вашем доме прочищают.

Этот разбойник отказался защищаться. Благодаря искусному и красноречивому органу общественной власти дознано, что ограбление было совершено в сообщничестве с другими злодеями и что Жан Вальжан принадлежал к целой шайке воров на юге. Вследствие этого Жан Вальжан был приговорен к смертной казни. Преступник отказался подавать кассацию. Король, в своем неистощимом милосердии, соизволил смягчить наказание, заменив его каторжными работами пожизненно. Жан Вальжан был немедленно препровожден на тулонские галеры».