"Фантастика 2023-154". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Барон Алексей Владимирович

И старые воины непременно сыпали соль на раны новичкам.

Но что делать, если первая рана — смертельная?

Они сожгли на имперском побережье несколько рыбацких поселков, убив всех жителей, разрушили Свайный город и верфи и, оставив позади себя пылающие корабли, устремились по лесным дорогам в сторону Альмарейна.

Армия Мортис двигалась так стремительно, что деревья, кустарник, трава чахли и засыхали только лишь вдоль дороги, а лес в глубине сохранял жизнь нетронутой. Но все равно в ужасе убегало зверье, кричали птицы, устремляясь на запад.

Охотники и углежоги, торговцы, моряки и крестьяне, успевшие бежать с побережья, собрались в маленькой крепости на берегу мелкой речонки и попытались дать отпор нежити, но были раздавлены и растерзаны за несколько часов. Командовавший отрядом рыцарь был умерщвлен и поднят рыцарем смерти.

Он выл по ночам так, что кровь стыла в жилах.

Но днем, столкнувшись с отрядом имперских рыцарей, новообращенный кинулся в гущу сражения с такой яростью, что рассек отряд надвое и самолично убил троих.

Да, этот возненавидит гномов всем сердцем.

Берегитесь, Горные Кланы!

Трепещи, король гномов Стурмир Громобой!

Но кто такой король Стурмир Громобой?

Нет, не было ненависти к гномам в сердце Даргана, несмотря на шипение Прушина. А вот ненависть к Зитаару с каждым днем разрасталась в переставшем биться сердце.

Издалека завидев рыцаря смерти, Дарган сжимал кулаки. В отличие от прочих, Зитаар сам воззвал к Мортис, сам передал безмясой свое тело и душу, лишь бы она дала ему шанс отомстить и завладеть любимой. Можно ли променять жизнь на любовь? Даргану казалось, что такого обмена быть не может. Ведь соединиться с любимой мертвый Зитаар мог только после ее смерти. То есть рыцарь смерти готов был убить любимую, чтобы только заполучить ее. Дарган был уверен, что Лиин жива, и надо было лишь найти ее, сберечь, спасти, а потом самому вернуться к жизни. Один вопрос — как?

— Лиин жива, я верю, что Лиин жива, — шептал Дарган. — Но ты ее не получишь. Никогда!

Лиин, где же она? Дарган пытался вспомнить, что произошло в Тагении. Но в памяти вставали лишь какие-то обрывки. Его разум, ослепленный отравой чумы, хранил только тени воспоминаний. Вот Лиин склоняется над ним, вот ловит его последний выдох, пьет дыхание. Несомненно, она провела обряд, о котором сам же Дарган и рассказал ей — она сохранила его душу и заключила в талисман. То, чего так страшились все предки Даргана, он осмелился, наконец, свершить.

Именно силой своей души теперь и жил Дарган — «Светом души», а не магией Мортис, в отличие от всех других в армии нежити. Но кто знает, не подчинит ли эльфийский медальон себе душу, навсегда заключенную в темнице из белого металла? При этой мысли Дарган содрогался и невольно прикладывал руку к тому месту, где под одеждой и нагрудником сберегался талисман.

Неужели Дарган смелее других и умнее других? Почему никто из его предков не осмелился попросить потомков поместить его душу в медальон? Все они предпочитали знакомое посмертие алкмаарцев неведомой магии эльфов. Но, самое главное, ни отец, ни дед не ведали, как вернуть подлинную жизнь сохраненной в талисмане душе.

Одно было ясно — талисман сберегал тело Даргана — его мертвая плоть не гнила, оставалась такой же, как и в день смерти. Но и по-настоящему живым Дарган уже не был. Его дух породнился со смертью, и с каждым днем все меньше ужасала окружавшая его нежить. Юноша почти с наслаждением вдыхал мерзкий запах гниения, плывущий со всех сторон. Но точно так же (Дарган видел это с каждым днем все яснее), что и те из адептов Мортис, кому она сохранила тела живыми, точно так же сживаются, срастаются со смертью. Уже без прежней брезгливости обращались они с мертвецами, уже не морщились, глядя на гнилую плоть, не отворачивались, когда ветерок бросал им в ноздри смрад разложения, сами порой протягивали флягу с водой и не брезговали пить после того, как горлышка фляги касались мертвые губы.

Теперь, когда мать и сестра остались в песчаной траншее, Дарган все чаще думал о побеге. Но мысль, что где-то среди людей и нежити бродит его Лиин, тут же лишала его воли. Вопреки всякой логике он все еще надеялся, что Лиин где-то здесь, что она жива, и лишь неведомое волшебство скрывает ее от Даргана. Странное это было чувство. Иногда оно почти пропадало, и тогда Дарган вполне отчетливо сознавал, что Лиин никак не могла остаться в живых, а если она и избегла Песчаной траншеи, то не потому, что осталась жива.

Дарган видел, с каким восторгом служат Мортис ее высшие слуги. Бессмертие — даже в таком непотребном обличье, даже на службе у самой смерти — казалось им высшим и бесценным даром. Но Дарган не верил, что Лиин тоже оказалась такой — способной принять это сотворенное магией смерти существование. Сам он всей душой сочувствовал тем, кто, очнувшись после смерти, в отчаянии рвал на себе волосы и пытался отказаться от насильно дарованного бессмертия с обязательством служения Мортис.

После каждого такого обращения Дарган старался уйти как можно дальше от лагеря — насколько позволяли зоркие часовые.

Вскоре само собой выяснилось: чем дальше Дарган уходил от походных шатров, тем отчетливее осознавал, что Лиин нет в армии Мортис. Тогда еще сильнее разгоралось желание бежать. В такие мгновения вспыхивала в его душе, заключенной в волшебном медальоне, надежда. Совершенно непонятная, смутная, надежда на то, что Лиин каким-то чудом избегла всеобщей участи, что уцелела и ждет его, Даргана, неведомо где. Чтобы лучше понять движения своей души, Дарган клал руку на медальон и плотнее прижимал подарок бога эльфов к своей груди. Тогда голос Прушина смолкал окончательно, воля Мортис превращалась в смутную, почти нестрашную тень, побег казался не просто допустимым, а вещью вполне возможной. И надо было только все обдумать и найти подходящий момент. Правда, в такие мгновения медальон жег кожу в прямом смысле слова, оставляя на теле Даргана темные пятна.

Большинство мертвецов полагали, что Дарган — один из рыцарей Мортис, поскольку сохранил свою волю не до конца подчинимой, а плоть — полностью нетленной. Живые, по всей видимости, смотрели на него точно так же, как и мертвые: видели в нем рыцаря смерти, которому по какой-то причине не досталось чудо-коня.

Впрочем, бродить без дела Даргану доводилось не часто: дядюшка поставил его во главе отряда мертвых воинов и поручил истреблять упырей, что все время толклись подле армии Мортис. На вид — нежить нежитью, но при этом упыри никому не подчинялись — ни воле Мортис, ни шепоту Прушина, и нападали на всех подряд — на живых и на мертвых с одинаковой яростью. Даргану доставляло особое удовольствие истреблять нежить руками нежити. Это было что-то вроде страшной и опасной игры, в которой не жаль ни своих, ни чужих. Задача была лишь одна: победить, а после победы сожалеть о потерях казалось нелепым. Дядюшка тут же оценил подвиги племянника, не просто хвалил, а захваливал, назвал «нашей надеждой» и «пустынным барсом» и стал отличать куда больше Морана.

Может быть, все не так плохо, и даже среди мертвецов можно отыскать свое место?

Вскоре под началом Даргана уже было две дюжины мертвецов.

— Эй, ребят, не робей! — подбадривал нежить Дарган, возвращаясь с расчистки очередного кладбища. — Со мной не пропадете, мигом до зомби дорастете.

Получилось в рифму. Он засмеялся. Мертвецы скалились, как всегда. Можно считать, что они тоже смеялись.

— А от зомби до скелета…

Дарган замолчал на полуслове.

У поворота лесной дороги перед ним стоял рыцарь Зитаар — верхом на коне смерти.

Несколько мгновений смертельные враги стояли друг против друга, не двигаясь, глядя в глаза и осознавая, что это наконец случилось. Глаза Зитаара, и без того холодные, теперь превратились в два куска льда, а уголки губ хищно приподнялись, такой улыбки — глумливой и одновременно злобно-торжествующей — Даргану еще не доводилось видеть.