Дуэт смерти - Нора Робертс

— Послушайте, вы не понимаете. — Он развел руками, словно говоря: вы же видите, я человек разумный. — Я должен увидеть моего мальчика. Я должен убедиться, что с ним все в порядке. Вы… с ним что-то не так. У него что-то с головой. Боюсь, он мог что-то сделать. Он мог сделать что-то ужасное. Я старался заботиться о нем, но он всегда был…

— И ты думаешь, я куплюсь на все это дерьмо? — Ева дала себе волю, позволила ярости выплеснуться наружу. Она схватила его за грудки и вздернула на ноги. — Ты мерзкий ублюдок, это ты его создал. А теперь хочешь его поджарить? Как ее поджарил, лишь бы спасти свою шкуру.

Ева швырнула его обратно на стул.

— Ты даже представить себе не можешь, что бы мне хотелось с тобой сделать. Вот этими самыми руками. Так что не морочь мне голову. Это ты сделал его чудовищем, ты извратил его душу, наполнил ее ненавистью, отвращением и ложью. Откуда вы беретесь, такие отцы, как ты? Отцы, творящие такое со своими детьми?

Она отступила на шаг, отвернулась, посмотрела на себя в зеркало. Ее сердце билось слишком бурно, ей еле удавалось сдерживать дрожь в руках. Она чувствовала, что теряет самообладание. Нет, так нельзя. Надо взять себя в руки.

Ева подняла руку и приложила ладонь к стеклу. С ее стороны это было зеркало, с другой — прозрачное стекло. И она вообразила, что с обратной стороны к стеклу прижата ладонь Рорка.

Он ее знает, напомнила себе Ева. В этом все дело. Он там, за стеклом, он никуда не уйдет. А она справится. Она может справиться с чем угодно.

«Порядок, — твердила она себе. — Я в порядке».

Еще секунду она смотрела в свои глаза в зеркале.

— Она тоже не любила сына. А если любила, то слишком мало. Для нее он был на втором месте. Она была зациклена на тебе. — Восстановив равновесие, Ева повернулась к нему лицом. — Она защищала тебя, а на него и не взглянула. Не обернулась лишний раз. А ты, когда вздумал тягаться с «Жеребцами», да и наложил в штаны, подставил ее. Она была для тебя на втором месте, главное — твоя драгоценная задница. А она… ее можно было использовать. Вот кем она была для тебя. Разменной картой в игре.

— Это неправда. — Он говорил тихо, его голос охрип, в глазах заблестели слезы. — Я любил мать моего сына.

— Ты даже по имени его назвать не можешь. Ты же не знаешь, каким именем воспользоваться. На самом деле у него никогда не было имени, — добавила Ева. «Вот и у меня не было, — подумала она. — Мне не дали имени, чтобы я осталась ничем». — Он нам все сказал.

— Он не мог этого сделать.

— Еще как смог! — Ева чувствовала себя страшно усталой, измученной, она уже не в силах была скрывать свою усталость, но пустила ее в ход, выдав за нечто вроде скуки. — В его свихнутых мозгах ты представлялся ему героем. — Она вернулась к столу и наклонилась к Паули: — Он хвастался тобой, Вэнс. Как ты его всему научил, все ему рассказывал. Как вы с ним вместе выискивали жертв. Как ты взял на себя слежку, изыскания. Как вы с ним вместе работали. Как вы с ним все это планировали. Но даже если бы у меня всего этого не было — под запись…

Ева принялась извлекать предметы из коробки.

— Диски с данными на двух девушек, которых он убил. На женщину, которую собирался убить сегодня, на ту, что собирался убить на следующей неделе, и так далее. На их семьи, привычки, друзей… Ничего не упустили.

Она подтянула к себе стопку фотографий.

— А вот и видеоряд, включая фото Дины и Карлин, сделанные после того, как он с ними покончил, чтобы разделить свой триумф с тобой. И это еще не все. У меня много чего есть. У меня тут целое море доказательств. Я знаю одну прокуроршу… она обрыдается на радостях.

— Я могу предложить сделку. — Он сделал широкий жест. Прямо как политик, подчеркивающий свою основную мысль, подумала Ева. — Вы еще многого не знаете… Я дам вам информацию.

— Надо же, какое щедрое предложение! Но нет, спасибо, у меня и так есть куда больше, чем нужно, и, черт побери, у меня выдался длинный день. Тут полно твоих отпечатков. Они повсюду. Так и кишат.

Он потер рукой рот.

— Я проявляю раскаяние. Это он втянул меня в это. Он мой сын, ему нужна моя помощь. Я его сам воспитал, один. Только он и я. Смерть его матери… Мы так страшно ее потеряли… Это наложило отпечаток на нас обоих. Я хотел уговорить его сдаться полиции, обратиться за помощью…

— И когда это должно было случиться? После того, как он убил бы сегодня мать судьи Мимото? Или после пары следующих?

— Я не знал насчет сегодняшнего. Насчет Мимото. Я… думал, он на работе. Он работает консультантом в «Биоденте». Аналитик данных. Я думал, он на работе.

— О господи, Вэнс. — Ева сделала нарочитую паузу и рассмеялась утробным смехом. — Ты полный идиот. У тебя сегодняшнее дело в календаре отмечено, в твоем гребаном ежедневнике как поход к дантисту.

— Я не мог его остановить.

— Что ты собираешься делать? До утра бросать это дерьмо об стенку, пока что-нибудь не прилипнет?

— Я никогда никого не убивал. Это же должно хоть что-нибудь значить! Да, я ему помогал, я не отрицаю. Да, я помогал ему готовиться, но это все. И я проявляю раскаяние. Вы могли бы сделать мне послабление. Я никого не убивал.

— Нет, убивал. — Усталость как рукой сняло, скука превратилась в ледяное бешенство. — И если бы я только могла, обвинила бы тебя не только в убийстве Иларии Скунер, но и трехлетнего пацана, который умер, чтобы стать тем, чем ты хотел его сделать. Хочешь послабление? Ладно, вот тебе послабление. Я рекомендую, чтобы на Омеге тебя поместили в другой сектор, и тогда тебе не придется контактировать с сыном. Потому что рано или поздно он обо всем догадается: я дала ему достаточно материала для старта. А когда догадается, он тут же применит свои таланты к тебе. Так что, считай, ты получил послабление, Вэнс. Ты будешь жить.

— Мне нужен адвокат.

— Допрашиваемый потребовал представительства. Допрос окончен.

— У меня есть деньги, — сказал он, когда Ева выключила записывающее устройство на столе и начала собирать вещдоки в коробку. — У меня много денег. В надежном месте. Я могу вам все компенсировать, если вы потеряете эти улики. Вы не пожалеете о потраченном времени.

— Правда? Мое время стоит дорого.

— Пять миллионов.

— Я правильно поняла? Если я уничтожу улики и ты выйдешь, ты дашь мне пять миллионов долларов?

— Наличными.

— Спасибо. — Ева похлопала себя по лацкану жакета. — Похоже, ты не обратил внимания на мою камеру. Добавим покушение на дачу взятки полицейскому офицеру к остальным обвинениям. До кучи.

Он заорал ей вслед, пока она выходила, осыпал ее площадной бранью. Грязные ругательства прозвучали музыкой в ушах Евы.

— Отнесите это на склад хранения вещдоков, — попросила она, передавая конвойному коробку с уликами. — Да, и препроводите этот гнойный пузырь в камеру, пока не лопнул. Он требует адвоката.

С этими словами Ева двинулась вперед. Рорк встретил ее, протягивая банку пепси.

— Черт, это было здорово. Теперь я чувствую себя отлично. — Она с треском оторвала крышечку и сделала большой глоток. — Вот теперь я готова к чему-то радостному.

— Звонила Пибоди, хотела проверить, как дела. Я ей сказал, что ты скоро заканчиваешь, как мне показалось. Она просила передать, что Трина тебя ждет.

— Черт! Это было гнусно с твоей стороны.

Рорк пошел по коридору вместе с ней.

— Ты отлично поработала. Ты его… уничтожила.

— Ты был в наблюдении? Я почувствовала.

— А где ж мне еще быть?

На этот раз Ева взяла его руку, сплела пальцы. «Вот так, рука в руке, — подумала она. — Он всегда рядом, всегда будет рядом».

— Знаю, это звучит по-дурацки, но, когда мне стало плохо, когда я поняла, что могу не выдержать, что уже к горлу подходит — и этот гнус, и мой папаша, — я вдруг почувствовала тебя. Наверное, можно сказать, что я оперлась на тебя. Мне это помогло успокоиться.

Рорк поднес ее руку к губам.

— Давай-ка мы с тобой займемся чем-то радостным.

ЭПИЛОГ

В комнате пахло цветами, а щебет стоял такой, будто тут приземлилась целая стая птичек. А может, цикад. «Ну почему, — подумала Ева, — стоит женщинам собраться вместе для одного из своих ритуалов, как они тут же начинают чирикать?»

Она села, потому что сказала себе: это ее работа — сидеть в этой комнате, которую Пибоди жизнерадостно окрестила покоями новобрачной, пока Трина намазывала ей лицо черт знает какой гадостью.

Волосы Трины, выкрашенные в огненно-рыжий цвет, были уложены в невероятно сложную прическу из множества косичек и еще каких-то непонятных завитков. Она деловито наносила черт знает что на лицо Евы.

— Кончай ерзать!

— Ради всего святого, когда ты это прекратишь?

— Когда закончу. Этот продукт поможет приглушить и замаскировать синяк под глазом. Могла бы хоть ради приличия попытаться не кровавить себе лицо перед самой свадьбой.