Телохранитель ее величества: Точка невозврата - Сергей Кусков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня получалось, сорок один процент попаданий на такой дистанции, на такой скорости и без системы прицеливания?.. Раньше и мечтать о подобном не мог! И от этих мыслей юноша, сидящий во мне, приходил в неописуемый восторг, как раз и позволяющий сидеть здесь, без еды и воды (а пить-то как здесь хочется! Матерь божья! Будто в пустыне сидим!) который час подряд.
— А что лучше для стрельбы, рельсовая винтовка, или линейная? — спросил я, пытаясь отвлечься и поддержать разговор.
Девушка пожала плечами.
— Они разные. И для разного.
Маркиза молчунья, из нее слова не вытянешь. Это я понял уже здесь, и не сразу. Тот день, когда мы гуляли с Хуаном Карлосом, был… Нет слов, чтобы описать степень его исключительности! Она говорит только по делу, сухо, сжато. Практически не сплетничает с девочками и не обсуждает других, что для представительницы ее пола вообще-то странно. В местных клубах по интересам не состоит, в увал «в город» не ходит. И даже учиться пошла на не особо популярное здесь техническое направление. Несмотря на то, что считается в доску своей, со всеми, в том числе с девчонками нашего взвода, держится отстраненно, соблюдает незримую дистанцию. Ну, с чужими ладно, но и с напарницами, с которыми связывает нечто большее, чем просто необходимость принять друг друга, такой барьер все равно существует. И это отклонение.
— Ну, а с точки зрения снайпера? Ты же снайпер? — продолжал я, чувствуя, что надо пытаться заговаривать ее. Чтоб оттаяла. Мне не нужны лишние барьеры, и начать надо хотя бы с таких вот бесед. — Какая лучше?
Она задумалась.
— Рельсовка мощнее. Гораздо мощнее! Чтобы стрелять с нее даже с половинной мощностью, нужен упор — в руках не удержишь. Но и выстрел будет такой, что… — Она покачала головой. — Как снайперка она лучше, я бы выбрала ее. Но для боя, для штурмовика, лучше Гауссовка. Ее можно настраивать, подстраивать под конкретные условия. Для дальних дистанций, для ближних, для средних. В зависимости от среды поглощения игл — например, если за спиной того, в кого стреляешь, стена купола или что-то хрупкое. И так далее. Можно скорость подстраивать, можно температуру иглы на выходе. Можно вообще плазмой стрелять!
Теперь головой покачал я.
— Это сложно. Уметь ее настроить. Я вот не всегда понимаю, что нужно делать. А иногда вообще не понимаю — тыкаю и всё.
Девушка покровительственно улыбнулась.
— Это придет. Со временем. Мне тоже не сразу пришло. Там всего четыре соленоида, четыре степени свободы — не так уж и много.
— А как твое настоящее имя? — резко перевел я тему разговора, посчитав вступительную часть достаточной. Сейчас? Почему бы и нет? «Дома», в каюте, или в столовой, на ней вновь будет непрошибаемый кокон, сейчас же разговорить ее на личные темы шансы имелись.
Маркиза смутилась, опустила голову. Помолчала. Но, видно, пришла к тому же выводу, что и я — пора наводить мосты. И тихонько, словно боясь, что кто-то посторонний услышит, произнесла:
— Гюльзар. Гюльзар Амир Селим. Как видишь, девочке с таким именем лучше быть просто «Маркизой»… — Далее последовала ироничная усмешка, полная горести.
Мне сразу стало жаль ее, я понял всё. Почему она так относится к имени, почему замкнутая и нелюдимая. Но в отличие от нее, я знал, что надо делать, чтоб это преодолеть. Однако действовать тут надо аккуратно, почти нежно — очень легко спугнуть, сломать статус-кво и сделать хуже.
— Они обижали тебя, да? Дразнили? — Я вложил в голос как можно больше сочувствия и поддержки.
— Да. — Есть, первая победа, она сходу не закрылась в себе. Воодушевленный, я продолжил:
— Просто потому, что ты не такая, как все?
Мог бы и не спрашивать!
— Меня тоже всегда дразнили, — раскрыл я свою «тайну». Чтоб создать атмосферу близости, общей беды. — А один препод, мудак первостепенный, и сейчас коверкает мою фамилию, целенаправленно. Хоть я учусь в спецшколе, где всё строго.
— Ты — русский, — парировала она, покачав головой. — Вас много, и вы вместе. Латинос не могут не считаться с вами. Мы же сами по себе.
Глаза ее вдруг опасно сверкнули.
— Русские тоже издевались, Хуан! Потому, что на них я тоже не похожа! Понимаешь? Так что не надо мне тут рассказывать! Ты не я! И никогда мною не был!
Она вскочила, схватила винтовку и дала очередь по мишеням. Не очередь, вру, одиночными садила, но на такой скорости, что в ушах все слилось в один сплошной гул. Клац, клац, клац…
— Я не они, Гюльзар, — попробовал возразить я, когда винтовка замолчала, а она начала возвращать контроль над эмоциями. — Ты же видишь это. И никогда таким не был.
Она молчала.
— И мне нравится, как тебя зовут, — добавил я, улыбнувшись. — Очень красивое имя! Что оно означает?
— Цветник. Сад роз. Не произноси это имя больше, хорошо?
Я отрицательно покачал головой.
— Буду. Впредь. Всегда. — Я поднялся и медленно подошел к ней сзади. — Потому, что ты не права. Больше никто не обидит тебя, Гюльзар. Здесь все свои. Здесь ВСЕ свои! — уточнил я.
— Да что ты знаешь о «своих»! — обернулась и закричала она в лицо, из глаз ее полились слезы. — Что ты вообще об этом знаешь?!
— Знаю!
Я в один шаг очутился рядом и схватил ее в объятья. Так, чтобы жест этот не нес эротизма, но чтобы не успела начать сопротивляться. Она попыталась, но поздно, я уже крепко держал ее. Провел рукой по волосам.
— Тихо, тихо, девочка!.. Тихо!.. Я знаю. Много знаю! А еще вижу. И чувствую.
Она обмякла. Я про себя улыбнулся.
— Ты живешь в собственном мирке, в стенах, которые сама себе выстроила. Отгородилась ими от всех, кому дорога, считая, что так и надо. Только знаешь, ТОГДА они были актуальны, твои стены. Необходимы. ТЕПЕРЬ же они мешают тебе, калечат. Не дают жить. Так нельзя, Гюльзар!
Она слушала, не вырывалась и не перебивала.
— Тебя не обидят, — продолжил я. — Никто. Никогда. А если попытаются — я размажу ту суку о внешнюю створку шлюза! — закончил я с эмоциями. — Веришь? А после Мишель вышвырнет ее на улицу! Потому, что иначе нельзя!
Дети злы, Гюльзар. Жестоки. Тем более в приютах. Здесь же всё не так. И ты пришла сюда, чтоб всё изменилось, чтобы стать сильной. Никого не бояться, никому не позволять смеяться над собой и своим происхождением. Так?
Робкий кивок в ответ.
— Так не бойся же! — закричал я и отпихнул ее. И продолжил кричать, прямо в лицо:
— Они — твоя семья! Семья, понимаешь?! Ты не доверяешь собственной семье! Самым близким людям! Как ты собираешься жить дальше, если сама отталкиваешь тех, кому дорога?
Я пришел сюда почти за тем же — чтобы стать сильным. Чтоб надо мной никто не издевался. Но я ДЕЛАЮ так, чтобы достичь этого. А что делаешь ты? Скрываешься за глупым прозвищем?
Она стояла, опустив голову, душа рвущиеся слезы. Ой, не переборщить бы! Слишком лихо начал!..
…А может так и надо? Так и только так?
— Ты — это ты! Понимаешь? — продолжил я, обретя новые силы. Да, наверное, только так. — Как бы тебя ни звали, какой бы позывной у тебя ни был. И любят они в тебе именно тебя, какая ты есть, а не твою маску.
Так позволь мне помочь тебе! — Я протянул руку, осторожно вытирая влажную каплю у нее на щеке. — Я не дам тебя в обиду, не позволю над тобой смеяться, но мне нужно, чтобы ты помогла мне. Помоги, Гюльзар! Помоги сама себе! — вновь перешел я на крик.
Она расплакалась, разрыдалась, но это были другие слезы. Что-то сдвинулось в ней, треснуло. Ее стены, не дающие идти на сближение с людьми. Пока только треснули, но и это прогресс.
— Пусти нас в свою жизнь, Гюльзар, — закончил я, — и ты увидишь, что всё совсем не так, как думаешь…
И снова притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, наоборот, подалась вперед и уткнулась в плечо.
Сколько мы так стояли — не скажу, но долго. Я понимал, что малейшее движение, и все испорчу, и не торопил события. Да и куда мне спешить-то? Она же постепенно пришла в себя, стихла. Успокоилась.
— Хорошо. Я попытаюсь.
И я почувствовал, что победил. Да, это победа, ибо я понял, что могу не только ставить на место таких сучек, как Долорес у фонтана, но и реально помогать людям. Это победа моей веры в себя, а на данном этапе она мне ой как необходима!
— А почему «Маркиза»? — улыбнулся я, решив закрепить успех.
Она отстранилась и смутилась, но только смутилась — негативной реакции не последовало.
— «Ногу убери! Расселась тут, как маркиза!» И матерное слово.
— В приюте? — Мне стало смешно. Ее глаза так же весело блеснули.
— Да.
— А ты?
— А я сказала, что я не маркиза. И прицепилось…
Мы рассмеялись. И смеялись долго, очень долго. У меня через смех выходило все, что скопилось негативного за последние два месяца, у нее…
…А у нее за последние незнамо сколько лет, с момента гибели родителей.
Что ж, мой приход сюда уже оправдал себя — кому-то от этого стало легче. Настроение продолжало подниматься.