Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Хотя ветер с северо-востока был почти попутным для нас, собаки постоянно пытались развернуться совсем по ветру. Их можно было понять: летящий снег залеплял их влажные от дыхания морды, и они просто-напросто порой теряли ориентацию в пространстве. Стоило мне оторваться от первой упряжки, как вожак упряжки Кейзо поворачивал в «удобном» для себя направлении. Поэтому мы двигались, останавливались чуть ли не каждые 200 метров. Смена лидирующей собаки должного эффекта не имела. Я предложил изменить курс ближе к ветру с учетом того, что нам все равно предстояло поворачивать к западу. Сначала все согласились, а потом решили все-таки сменить лидирующую упряжку и пустить вперед Тьюли. Тьюли еще раз доказала нам, что порой в критических ситуациях некоторые женщины превосходят мужчин. Вожак упряжки Кейзо в назидание был привязан за веревку к стойке нарт Джефа. Так нам удавалось сохранять единство в наших рядах почти полчаса! Затем вновь остановка, и я узнал, что все упряжки собрались вместе и ребята о чем-то совещаются. Я не поехал к ним и остался ждать. В результате вперед снова выпустили упряжку Кейзо, но с новым вожаком. Это был легендарный, овеянный всеми ветрами Арктики Сэм — ветеран уилловской упряжки. Я узнал его издали по характерной только для него манере бега. Он бежал как-то боком, и, казалось, что в душе его происходит постоянная борьба между желанием улизнуть куда-нибудь в сторону и чувством долга, повелевающим ему тянуть упряжку вперед. Равнодействующая этих двух стремлений направлена от кончика хвоста к кончику носа, вследствие чего направление его тела постоянно составляло небольшой угол с направлением движения, но Сэм, как и большинство других ветеранов, был трудолюбив и надежен. Вот и сейчас он уверенно взял след и бежал за мной, правда, немного сбоку, но Сэм всегда предпочитал выбирать дорогу самостоятельно. Перерыв на обед был краток и бессодержателен. Погода отбивала всякий аппетит, ветер еще и усиливался. Я намерил 22–25 метров в секунду и температуру минус 20 градусов. Согласитесь, что эти цифры не располагают к приятному времяпровождению. Однако во время обеденного перерыва мы единодушно приняли весьма важное решение, которое несомненно, содействовала и непогода. Мы договорились перейти к трехпалаточному варианту, как более удобному для всех без исключения, тем более что прозорливый Уилл прихватил чехол для третьей палатки и вез его с собой на всякий случай. Правда, тот же прозорливый Уилл выкинул в снег третий примус, но у нас были небольшие аварийные печки, которые можно было использовать. Это решение вдохновило, я думал, всех из нас, особенно если учесть, что впереди еще было около пяти месяцев путешествия и прожить их надо было так, чтобы не было мучительно трудно и неудобно. Движение после обеда напоминало по своему ритму известное маршаковское: «Шаг — остановка! Другой — остановка…» Видимость в сильных порывах ветра падала до 50 метровой мы с Кейзо то и дело стояли, поджидая остальные упряжки. Часа через три такого рваного движения темп окончательно упал. Чувствовалось, что собаки выдохлись, и мы решили остановиться лагерем пораньше. По новому палаточному расписанию я оставался с Этьенном, а Дахо уходил к Уиллу. Пока мы с Этьенном ставили палатку, Дахо сменил меня на месте управляющего собаками Уилла и стал разводить их вдоль доглайна. Здесь важен был определенный порядок, сообразный с политическими взглядами каждой собаки. Однако когда я подошел к Дахо, чтобы помочь ему отсортировать собак по принципу мирного сосуществования, все они уже были привязаны совершенно произвольно. К счастью, непогода и ветер сгладили резкие политические противоречия между отдельными из них, оказавшимися рядом волею пока не искушенного в этих делах профессора. Поэтому сегодня это было неопасно. Далее я показал профессору, каких собак опасно оставлять в постромках на ночь. Когда я снимал совершенно заледеневшие, твердые как камень постромки с Тима, то обнаружил на его переднем левом колене большую кровоточащую рану — это Тим поработал зубами, выгрызая лед из шерсти. Пес выглядел подавленным и от еды отказался. Я сообщил об этом Уиллу. Тот сказал, что все знает и с завтрашнего дня освобождает Тима от работы.

Мы с Этьенном отказались от собственного примуса в пользу Уилла и Дахо и взяли в свою палатку две маленькие печки, представлявшие, по существу, горелки, соединенные гибким коротким шлангом с топливными баллончиками. Не знаю, как Этьенн, а я, во всяком случае, когда мы отказывались от примуса, был уверен, что у нас где-то в запасном имуществе есть небольшой, покрытый металлической сеткой фанерный ящик, который предназначался как раз для этих маленьких горелок. Такие приспособления мы использовали в Гренландии, и они были так же удобны, как и фирменные примусы. Но к вечеру оказалось, что этот невесомый ящик вышвырнут в снег рукой прозорливого Уилла вместе (а может быть, и отдельно) с третьим примусом! Это открытие меня немного обескуражило. Теперь при любых перемещениях внутри палатки мы должны были сохранять предельные внимание и осторожность, чтобы не опрокинуть на себя кастрюлю или чайник с кипятком. Комбинация последних с миниатюрными горелками с полным основанием могла бы быть отнесена к комбинациям из цикла «Чудо равновесия». Чтобы как-то компенсировать отсутствие в этот вечер в нашей палатке кулинарного гения Дахо, мы с Этьенном решили отведать деликатесов: сардины, сырое мясо и лапша — таков был ужин двух голодных, уставших мужчин. За этот трудный день мы продвинулись только на 6 миль. Лагерь в координатах: 74,02° ю. ш., 69,1° з. д. В короткой записке, посланной Этьенном через спутник в этот день, значилось: «Это когда-нибудь кончится?!»

Утро, полное сомнений. Не мной и не сегодня подмечено одно любопытное обстоятельство: чем теплее и уютнее спать, тем больше сомнений в том, вылезать из мешка или нет, особенно если за стенами палатки ветер поет на разные голоса: «Не вы-хо-ди-и-и! Убью-ю-ю!» Поэтому, проснувшись в 5.45, я продолжал лежать в мешке, прислушиваясь к недвусмысленным угрозам ветра. В 6 часов из спальника показался Этьенн. День начался, как всегда, с очистки стен от инея. Я выбрался наружу. Когда же действительно это кончится?! Нет ответа! Метель, вновь метель. Правда, с восточной стороны горизонта тоненькая синяя полоска, но где уж ей справиться с таким мощным натиском белого цвета! Уилл, пребывавший, очевидно, после двух беспокойных ночей в тесной для троих пирамидальной палатке в слегка расслабленном состоянии духа, заявил мне через стенку палатки: «Подождем до 11 часов, посмотрим, что будет с погодой». Джеф был настроен более решительно: «Выходим!» Проведя такой краткий референдум, я вернулся домой, где мы с Этьенном быстро сговорились в том, что надо выходить, ибо ждать погоды на Антарктическом полуострове, как мы убедились, — дело бесперспективное. В 10 часов мы выбрались из палаток и, собрав за два часа лагерь, выступили. Первый час заструги и белая мгла. Кейзо довольно образно охарактеризовал свои ощущения при движении по застругам при плохой видимости: «Идешь, как будто ты находишься внутри огромного шарика для пинпонга». К середине дня видимость несколько улучшилась, и сразу стали видны все три упряжки. Я видел, как Дахо, стабильно повторяя все замысловатые зигзаги моей лыжни, идет следом. Затем видимость вновь ухудшилась, и я начал терять его из вида. Остановился и стал ждать. Внезапно вместо профессора из белой мглы вынырнула упряжка Кейзо и стала быстро ко мне приближаться. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы от нее уйти. При этом я мчался, едва разбирая дорогу и уповая лишь на то, что впереди не будет слишком крупных застругов. Упования мои сбылись, и в хорошем темпе мы двигались до 18 часов. Ветер понемногу стих, и мы решили продлить сегодняшний день на час.