Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович

— Я с тобой объясняться в любви и не собираюсь. Поняла? И подарки делать тоже. И в кино — тоже!

Он вынул из кармана билеты и со злостью разорвал их. Потом мстительно добавил:

— А от Жорика твоего завтра пух и перья полетят. И от всех других тоже.

— Уж не ты ли его щипать собрался?

— Найдутся поумнее.

Таран искал, что ему сказать Кире напоследок.

Больше он с ней никогда не встретится. Все! Хватит! Был дураком, да не остался. Пусть катится к своему Жорику и вообще куда хочет. Василий даже не подозревал, что он может так презирать какую-нибудь девушку, тем более такую хорошенькую.

Кира по-своему объяснила его молчание. Она усмехнулась, вплотную подошла к Тарану, почти прижалась к нему и, подняв глаза, лукаво спросила:

— Ревнуешь?

Но Таран в ответ обжег ее таким взглядом, что, невольно отпрянув от него, Кира всхлипнула:

— Прямо псих какой-то бешеный… Ну тебя!..

В этот момент дождь хлынул сплошным потоком.

Но Кира, не задумываясь, кинулась бежать через дорогу.

Внезапно взвизгнули тормоза, и большая грузовая машина резко вильнула в сторону, чуть не задев девушку. Кира испуганно вскрикнула, отскочила к тротуару и, поскользнувшись, упала.

Таран в два прыжка оказался около нее. Вся мокрая, Кира лежала на боку, обхватив руками неестественно вывернутую ногу, и тихо плакала от боли. И такой жалкой, беспомощной и одинокой показалась она Тарану в этот момент.

— Эх ты, неудачница!..

Он без всяких усилий поднял девушку на руки и оглянулся. Под деревьями темнели силуэты людей.

Кто-то уже бежал к нему на помощь.

В сером плаще подошел милиционер.

— Отнесите ее вон туда, в подъезд, — он указал на один из домов. — Справитесь? А я сейчас «Скорую помощь» вызову. Перелом, видно…

Таран кивнул головой. Один, легко и бережно, он понес Киру.

На следующий день в бригаде Вехова произошло чп: Коля Маленький «запорол» важные детали.

Потный и огорченный, стоял он у станка, вытирая ветошью перепачканные в масле руки, и угрюмо прислушивался, как Николай и Куклев вместе с мастером обсуждали, можно ли исправить бракованные детали.

С Колей Маленьким никто не говорил, его просто не замечали. И он прекрасно понимал почему. Проклятый второй разряд! Ну, ладно. Все! Что он, рыжий, да? И Коля Маленький с искренним ожесточением предупредил самого, себя: «В будущем месяце лопнешь, а сдашь на третий».

Подошел Костя Петухов. В цехе он, как тень, всюду следовал за своим учителем Куклевым, уважительно прислушиваясь к каждому его слову.

А Куклев тем временем уже принялся за дело и включил станок. Костя протиснулся поближе и замер в тревожном ожидании. «И надо ему за чужой брак отвечать, — с досадой подумал он. — А если не исправит?» И, не выдержав, он проворчал:

— Одни портачат, а другие потей за них.

— Со всяким, брат, может случиться. Тут взаимная выручка — закон. Понял? — со спокойной уверенностью сказал Куклев, не отрывая глаз от станка, где в бурном масляном потоке, как живая, дрожала и билась от напряжения, сверкая блестящими свежими бороздами, новая деталь.

Костя не ответил. Он, словно завороженный, следил, как уверенно, точно и красиво, почти вдохновенно, управлял Куклев могучим и, казалось, непостижимо мудрым, но удивительно послушным сейчас станком. И, перехватив его жадный и восхищенный взгляд, Куклев, усмехнувшись, добавил:

— Будет из тебя мастер, помяни мое слово.

И Костя, впервые, кажется, оробев, подумал: «А вдруг не брешет? Вдруг и по правде буду?» И ему, тоже впервые, захотелось вдруг стать таким же умельцем, как этот неторопливый, широкоплечий парень с сильными, чуткими руками и умным взглядом неулыбчивых, но добрых глаз.

А станок все гудел и гудел, и рождались одна за другой теплые блестящие детали.

Между тем во дворе, у проходной, Николая нетерпеливо поджидали Борис Нискин и Таран.

Таран с досадой посматривал на часы.

— Все! — наконец объявил он. — Опоздали.

— Ничего, — утешил Борис. — Самое интересное начнется в миттельшпиле.

— Что, что?..

Борис снисходительно пояснил:

— Это значит — в середине игры. Учишь тебя, учишь… А в данном случае я хочу сказать, что самое интересное начнется после доклада Рогова.

— Так и говори, — проворчал Таран. — Но мы свободно можем и на твой миттельшпиль опоздать.

Наконец из цеха выбежал Николай, за ним Илья Куклев и Коля Маленький. Они успели уже принять душ и переодеться. Мокрые волосы их блестели на солнце.

— Полный порядок, — бодро сообщил Николай.

Вид у всех троих был такой, словно самое трудное испытание уже позади.

— Полный или нет, это еще бабушка надвое сказала, — заметил Таран. — Шире шаг, хлопцы! Опаздываем.

…Ребята, запыхавшись, появились в огромном и светлом актовом зале университета, когда Андрюша Рогов уже заканчивал свой доклад.

Зал был переполнен.

Первым отыскал себе место Коля Маленький.

Он юркнул куда-то между рядами и через секунду подмигнул друзьям: я, мол, уже оформился! Николай и Таран пробрались вперед и уселись вдвоем на один стул. Борис и Илья Куклев задержались у двери.

Отдышавшись, Николай стал незаметно осматриваться вокруг. Вскоре он увидел Жору Наседкина.

Тот с независимым и ироническим видом откинулся на спинку стула. Он был в черной с серебряной нитью нейлоновой рубашке и узких кремовых брюках.

Черные, навыкате глаза его насмешливо щурились, на пухлых губах под тонкой ниточкой усов блуждала улыбка. Рядом с ним сидел какой-то толстый рыжеватый парень с коротким бобриком на голове и черным галстуком-бабочкой.

Невдалеке от этой пары Николай заметил светловолосого паренька в белой рубашке с отложным воротничком и закатанными выше локтя рукавами.

Лицо паренька было очень знакомо. «Да ведь это же тот самый, которого ранили! — вспомнил вдруг Николай. — Мы у него в больнице были». Он толкнул в бок Тарана и указал на паренька.

И в этот самый момент Николай неожиданно увидел Машу. Она сидела с Аней Артамоновой. Обе внимательно слушали. С другой стороны рядом с Машей сидел долговязый Валерий Гельтищев в пестрой рубашке навыпуск и, время от времени наклоняясь к девушке, шептал ей что-то на ухо. Маша улыбалась и один раз погрозила ему пальцем.

Николай поспешно отвел глаза. Как он будет выступать теперь, если здесь Маша? Он почувствовал, как напряженно замер рядом с ним Таран. Николай оглянулся. Василий неотрывно смотрел в ту сторону, где сидели девушки.

— Брось, понял? — через силу сказал Николай. — Чего уж там!..

Оба как будто очнулись и, смущенно оглянувшись на соседей, принялись слушать.

Андрюша Рогов заканчивал свой доклад, заканчивал горячо, с азартом, не заглядывая в написанный текст.

— …А для чего же мы живем тогда? — донесся до Николая его звенящий, взволнованный голос. — Ведь не трава мы? Ведь мы думаем, мыслим, ведь мы всегда ставим в жизни какие-то цели. Какие же это должны быть цели? Как же надо жить?..

«Правда, как надо жить? — подумал Николай и тут же себе ответил: — Жить надо счастливо. Все должны жить счастливо. Нет счастья одному. А в чем счастье? В работе, только настоящей, вот как, например, сегодня Илья, чтобы людям была польза, чтобы они тоже почувствовали, что это такое за радость — работа! И еще счастье… в Маше! — Он невольно поглядел опять в ту сторону, где сидела она, и упрямо подумал: — В ней. Для меня — только в ней!.. Нелегкое только это счастье. За него еще драться надо…»

До Николая опять долетел голос Рогова.

— …И у нас на факультете есть, к сожалению, люди, запальчиво говорил Андрюша, теребя в руках листки своего доклада, — которые вот так бездумно, из желания быть во что бы то ни стало оригинальными, не похожими на других, увлекаются пошлыми танцами, объявляют себя сторонниками абстракционизма в живописи. А этот самый абстракционизм есть не что иное, как ядовитая буржуазная диверсия против истинного искусства всех народов!

Ведь он не объединяет, он разъединяет людей и твердит о заумных «сверхчеловеках», которые, мол, только и могут его понять. Наконец, абстракционизм не помогает узнать и любить жизнь. Нет, он уводит от жизни, он оплевывает ее!