Монументы Марса (сборник) - Кир Булычев

– А остальные?

– Их ищут.

– А как же он мог выйти, а они нет?

Давид посмотрел на круглые электрические часы над лестницей и принял кардинальное решение.

– Слушайте. Два часа назад на дороге, в сорока километрах от города, был найден Бесо Гурамишвили. Его нашел шофер грузовика и хотел было отвезти в больницу, в район, он ехал от Тбилиси, но, пока шофер пытался помочь Бесо, появилась машина спасателей. И они узнали Бесо. Они его не трогали, пока не приехала «Скорая помощь» из города. Теперь ясно?

Я сказал, что мне ничего не ясно, а девушка хотела было сказать то же самое, но не посмела.

– Что не ясно? – удивился Давид.

– Почему спасатели искали Бесо. Он альпинист?

– Нет, он спелеолог. Ты, конечно, не читал. Ты ничего, кроме развлекательной литературы, не читаешь. В прошлом году спелеологи начали прохождение пещеры, всего в сорока километрах отсюда. Об этом писали везде. Это большая экспедиция.

– Восемнадцать человек, – уточнила девушка.

Она немного успокоилась. Я представил себе, каково ей было мчаться сюда по ночному городу, когда ее возлюбленный в больнице и неизвестно еще, жив ли он.

– Они в прошлом году начали, шестнадцать километров на карту нанесли. Вы не представляете, как там интересно. Он меня той осенью брал, только до базы. Там такой сталактитовый зал… Алеша!

Оказывается, она увидела рыжего бородатого детину в штормовке, из той довольно скучной породы людей, которым всегда надо залезть в такие места, куда нормальных людей не тянет.

Девушка бросилась к Алеше, словно пустынник к воде. Давид уточнил:

– Спасатель.

– Ну и что дальше? – говорю я. – Где мы появляемся на сцене?

– Бесо – один из спелеологов. Группа работала под землей уже вторую неделю. У них там врач. Есть связь с землей по рации, а наверху контрольная группа. Сегодня днем было землетрясение. В общем, вход в подземелье завалило, связь прервалась, и, что случилось со спелеологами, никому не известно. Представляешь, до самой ночи спасатели пытаются бурить завал, ищут, нет ли других входов в пещеру, и вдруг на дороге, в десяти километрах от основного входа, оказывается Бесо Гурамишвили.

– А он ничего не может рассказать.

– Правильно. Он ничего не может рассказать, и есть основания полагать, что привести в сознание его сегодня не удастся. А когда удастся…

– Вход сильно завалило?

– Видно, сильно. Спроси у Алеши. Он привез Бесо. Он его друг.

– Сам спрашивай. Моей помощи там не потребуется.

– Наша с тобой помощь может потребоваться.

– Каким образом?

– Установка.

– И как с ее помощью добраться до спелеологов?

– Идем наверх, по дороге ты будешь думать, Гиви. Может, догадаешься.

Я шел по лестнице. Передо мной покачивалась широкая мягкая спина Давида, и я все не мог придумать, как с помощью нашей установки можно откопать спелеологов. Сразу восемнадцать человек, нет, семнадцать, один из них как-то выкарабкался…

– Слушай, Давид, а не могло так быть, что этот Бесо выбрался наверх до обвала?

– Не могло, – ответил Давид. – Он был в пещере со всеми.

– А может, его как-то выкинуло наверх?

– Не мели чепухи.

– Значит, он выходил потом?

– Потом.

Мы подошли к кабинету Лорда. Лорд был там. Он разговаривал с незнакомым мне мужчиной, на котором белый халат сидел неловко, словно плохо подогнанный маскарадный костюм доктора Айболита.

– Понял, – сказал я. – Значит, Бесо знает, как к ним спуститься, не разбирая завала.

– Ты почти гений, – ответил Давид серьезно. – Эта мысль пришла Пачулия, когда он вез Бесо в Тбилиси на «Скорой помощи».

Мы стояли в дверях кабинета Лорда. Лорд нас не замечал.

– Гурамишвили – мастер спорта по альпинизму, – объяснил человек в неловко сидящем халате, обращаясь к Лорду, как будто бы отвечая на мой следующий вопрос. – В первой десятке скалолазов республики. Логично, что, если у них была возможность добраться до какой-то трудной щели, пошел Бесо. Второго такого среди них не было. А он молчит.

Человек сказал это с осуждением, как будто Бесо молчал назло ему. У него были большие черные усы и рыжие печальные глаза.

– Итак, молодые люди, – обратился к нам Лорд. – Вот, присутствующий здесь товарищ Кикнадзе полагает, что мы можем ему помочь.

– Не мне, – поправил его товарищ Кикнадзе. – Тем, кто ждет помощи.

Лорд фыркнул. Лорд не терпит, когда его поправляют.

– Мы должны узнать, – продолжал Лорд после некоторой паузы, – как найти спелеологов. И очевидно, никто, кроме нас, этого сделать не сможет.

– Никто, профессор, – согласился товарищ Кикнадзе, осознавший свой промах.

Давид спросил Лорда:

– Будем готовить установку?

– Я уже распорядился, – сказал Лорд. – Меня интересует другое – кто будет принимать?

– Я, – сказал Давид.

Лорд посмотрел на него в глубоком сомнении. Я понимал Лорда. Давид – мальчик из хорошей семьи, которого много и вкусно кормили в детстве и не заставляли заниматься спортом. Давид получился мягкий, теплый, округлый, но, на удивление родственников, работящий. Он близорук, из-за чего его возили ко всем окулистам Москвы, Ленинграда и чуть ли не Владивостока. Любой другой на месте Давида возненавидел бы медицину, а он, наоборот, полюбил ее. За муки, что ли?

– Если получится, – сказал Лорд, – то ведь придется туда идти…

И он обратил свой взор ко мне, из-за чего я непроизвольно расправил плечи. Теоретически у меня в роду все должны были быть долгожителями, но мои дяди и тетушки умудрялись погибать в молодости или максимум в допенсионном возрасте. Они уходили на войну, падали со скал, а один дядя утонул в Атлантическом океане. Мне тоже было суждено погибнуть в молодом возрасте, и никто, кроме меня, в этом не сомневался.

– А ты как, Гиви, об этом думаешь? – спросил меня Лорд.

– Я думаю, что можно приступить, – сказал я.

Давид замурлыкал что-то о своем опыте и готовности… Лорд уже шел к лаборатории.

– Давид, – попытался я его утешить, – каждому свое, как говорили греки.

– Римляне, – поправил меня образованный Давид.

– Каждому свое, – повторил я. – Кто-то должен работать головой, а кто-то бегать ножками.

Я люблю нашу установку, наверно, потому, что за эту любовь мне платят зарплату и иногда дают премии. И еще потому, что понимаю в ней куда меньше Лорда и даже меньше Давида. Хотя никто не понимает ее целиком. Она настоящая женщина: непредсказуема и капризна. Она может одарить тебя потрясающими данными, а затем обидеться на что-то и отказаться с тобой сотрудничать. Она занимает половину второго этажа и подвал, куда уходят инженеры, относящиеся к нам, медикам, как к людям второго сорта, годным лишь на то, чтобы губить их изобретения. Инженеры сделали установку, мы разработали методику ее применения, и все друг другом взаимно не удовлетворены. Хотя в этом есть определенная доля кокетства.