Екатерина Великая - Николай Павленко

Из письма к Панину явствует, что во время путешествия Екатерина занималась делами. Одно из них — дело Хитрово, о котором подробнее рассказано выше, не доставило ей радости; оно свидетельствовало о недовольстве в придворной среде слухами о ее намерении скрепить отношения с фаворитом Григорием Орловым брачными узами, а также о ропоте некоторых участников переворота, обойденных наградами. Большой опасности эти разговоры не представляли, но они отвлекали императрицу от вмешательства в дела администрации Ростова, Ярославля и других городов. Кстати, Ярославль, явившийся последним пунктом путешествия, оставил у императрицы благоприятное впечатление: «Город Ярославль всем весьма нравится, и я почитаю его третьим городом из тех, которые я видела в России»[206].

В следующем 1764 году императрица выразила желание познакомиться с западными провинциями империи — Прибалтикой. Из Петербурга она выехала 20 июня, причем эта поездка, как и первая, омрачилась взволновавшими ее тревожными известиями из столицы.

Прибалтийские города радушно встречали императрицу. В Нарве ей довелось выслушать приветственные речи, произнесенные от эстляндского рыцарства и нарвекого бургомистра, а в Ревеле в ее честь были сооружены триумфальные ворота с ласкавшей глаз надписью: «Екатерине II, матери Отечества, несравненной». Императрица не удержалась поделиться своей радостью с главнокомандующим в Петербурге И. И. Неплюевым: «Здесь весьма мне рады и не знают, что затеять, чтоб показать свое удовольствие. Я звана к рыцарству, а другой день к мещанству, и все поистине с великим усердием».

В Ревеле путешественница провела несколько дней, а затем отправилась осматривать Балтийский порт (Рогервик). Путь оказался утомительным — колеса кареты погружались в песок, и 40 верст пришлось преодолевать шагом при изнурительной жаре. Свое раздражение императрица выразила словами: «Уже скучно становища так долго таскаться в дороге».

О путевых невзгодах можно было бы позабыть в Риге, где императрице вновь оказали торжественную встречу, если бы не одно обстоятельство, основательно ее потрясшее. Н. И. Панин прислал ей сообщение о трагедии, разыгравшейся в Шлиссельбурге, где в ночь на 5 июля при попытке освобождения из заточения был убит законный претендент на престол Иоанн Антонович.

Это известие, надо полагать, вызвало у императрицы два противоположных чувства: чувство радости — навечно исчез главный и последний претендент на трон, но радость, глубоко скрываемую от посторонних, омрачало и подавляло чувство страха, уверенность (как позже выяснилось, необоснованная) в том, что Мирович действовал не один, что в заговоре участвовало множество офицеров.

Казалось бы, императрица, получив тревожное известие, должна была немедленно мчаться в столицу, чтобы предотвратить грозившую беду. Екатерина, однако, проявила свойственную ей железную выдержку — она мобилизовала волю, продолжала расточать улыбки, выслушивать приветственные речи, выражать полное спокойствие. В ответе Панину, от которого Екатерина не скрывала одолевавших ее страхов и сомнений, она писала: «Искра кроется в пепле, то не в Шлиссельбурге, но в Петербурге»[207].

Новое донесение Панина, полученное Екатериной 11 июля, казалось, должно было внести некоторое успокоение: Панин извещал, что Мирович на первом же допросе признался в отсутствии у него сообщников, что он действовал в одиночку, на свой страх и риск. Но это сообщение не развеяло полностью страхов и сомнений императрицы. Сколь глубоко они засели в ее голове, явствует из вопросов, которые надлежало выяснить Панину. «Написано в допросе, — писала она, — что окроме маленьких шлюпок впускать злодей не велел, что подает причину думать, будто он сикурса ждал. Брата утопшего Ушакова также допросить надобно, не ведал ли он братниных мыслей. Еще упоминается в артиллерийском рапорте о канцеляристе, который приказывал пушку с зарядами везти, о чем в расспросах не упомянуто».

И все же события в Шлиссельбурге вынудили императрицу несколько сократить время пребывания в Риге, покинуть столицу Лифляндии раньше намеченного срока. «Я ныне более спешу, — уведомляла она Панина, — как прежде возможно возвратиться в Петербург, дабы сие дело скорее докончать и тем дальних дурацких разглашений пресечь». Из Риги она выехала 15 июля, а в Петербург прибыла 18-го.

Как явствует из писем императрицы, вторая половина ее путешествия в прибалтийские губернии была скомкана, интерес к делу Мировича затмил все остальное, и дорожные впечатления исчезли из корреспонденций Екатерины.

Путешествие по Волге в 1767 году отличается от предшествующих прежде всего тем, что его не омрачали привходящие обстоятельства и ничто не отвлекало императрицу от решения задач, ради которых она садилась в карету. Это путешествие совершалось до обнародования «Наказа» Уложенной комиссии и накануне созыва последней — именно в это время Екатерина находилась под наибольшим влиянием идей Просвещения, и ей предоставлялись широкие возможности проявить «матерное милосердие» и заслужить репутацию государыни, пекущейся о благе подданных, в число которых включалось не только столичное дворянство, но и широкие круги населения, жившего в глубинке.

Путешествие по Волге отличалось от предшествующих как продолжительностью, так и протяженностью пути: оно заняло время со 2 мая по 16 июня, то есть продолжалось полтора месяца, в течение которых было преодолено 1410 верст.

Поездка Екатерины была обставлена гораздо более пышными церемониями, нежели ее предшествующие путешествия, — сопровождать императрицу впервые были приглашены иностранные дипломаты, и это обстоятельство, с одной стороны, повышало престиж путешествия и самой коронованной путешественницы, а с другой — придавало мероприятию развлекательный характер.

Утром 28 апреля 1767 года во время выезда из старой столицы императрицу провожала «вся Москва». Вечером следующего дня кортеж карет прибыл в Тверь, где императрице предоставилась первая возможность проявить благотворительность: в мае 1763 года почти весь город выгорел. В этой связи Екатерина писала генерал-прокурору А. И. Глебову: «С крайним сожалением усмотрела я разорение по воли Божией города Твери. Старайтесь о вспоможении сим несчастным людям. Я думаю, что многим не печально, что дела почти все сгорели»[208]. В результате погорельцам была оказана существенная помощь[209]. Екатерина обстоятельно осмотрела застройку города и осталась довольна вновь воздвигнутыми зданиями.

2 мая императрица отправилась в путь по Волге. О размахе путешествия можно судить по тому, что караван состоял из 25 судов, сооружение которых началось в Твери еще в 1766 году, а число лиц, сопровождавших путешественницу, по ее словам, достигло «близко двух тысяч человек». Самую многочисленную группу участников похода составляли гребцы. Хотя флотилия двигалась по течению, для ускорения использовались весла, однажды даже подняли паруса, а в другой раз воспользовались бечевой. Среди обслуживающего персонала находились доктор и лекарь, фрейлины, повара, на четырех галерах везли съестные припасы и утварь для приготовления еды. Свиту императрицы составили вельможи: графы Иван и Захар Григорьевичи Чернышовы, Александр Ильич Бибиков, Дмитрий Васильевич Волков, граф Александр Петрович Шувалов, а также братья Орловы во главе с фаворитом Григорием. Императрицу, кроме того, сопровождали иностранные послы: испанский, австрийский, датский, прусский и саксонский.