Отстойник - Сергей Чичин

Пришлось, пригибаясь, чтобы не сбило с ног воздушным потоком, добежать до машины и вброситься в салон. Пилот не оказывал сопротивления, хотя на боку у него висела кобура, а рядом с собой я обнаружил небольшую оружейную пирамидку. Но и вырубать двигатель не торопился, задрал руки и зажмурился, вероятно, ожидая грубости.

Вырубай машину! — рявкнул я ему на ухо, содравши предварительно наушники.

Не могу!

Вот тебе на. Как можно уметь летать, но не мочь выключить двигатель? Все норовят меня надуть, пользуясь моей честностью и неиспорченностью.

Вырубай, тебе говорят! — для убедительности я слегка треснул усача локтем в затылок, отчего его мотнуло вперед и шлепнуло лбом о приборную доску.

Не могу! — завопил он с той же мажорностью, хорошо хоть, ответно в морду не въехал. — Умру я тогда!

Вот еще новости. Какой–то он предубежденный.

Фирзаил приказал!

На лицо дядьки живо вспрыгнула тень надежды.

Сам Фирзаил? Так и приказал?!

Так и приказал, а если не заглушишь, выгружу тебе такой пиздец!…

Какой именно пиздец выгружу — я толком не придумал и озвучивать не стал, и хорошо, потому что где–то на середине тирады внезапно проникшийся покладистостью усач вырубил таки двигатель, и вопль мой в той части, что про пиздец, ничем более не заглушаем, разнесся далеко над адскими пейзажами. Вот так всегда — выдернется из контекста какая ни на есть фраза, да так и попадет в мировые хроники. Куда, мол, ни сунься — везде грубиян Мейсон громогласно сулит кому–то небывалый по красочности пиздец. А мне с этой репутацией жить приходится.

Ты бы, мужик, начинал уже въезжать в реальность, — пожелал я пилоту не без сварливости. — Учти, еще раз мне такое закатишь — умрешь гарантированно.

Не виноват я, — тоскливо пробубнил усатый, ощупывая пострадавшую голову. — Не могу я выполнять чужие приказы… магия их сраная, чтоб ее! Условие договора!

Мне сразу припомнился грозный огнеметный перец, с подачи которого мы сюда и прикатили. С тем тоже вышла какая–то занятная история, связанная с наложенным на него заклинанием. Что ж, попробуем распросить Фирзаила — он тут, по всему, в статусе бугра.

Пистолет отдать можешь, или тоже помереть опасаешься?

Не знаю, — дядька печально оглядел заляпанные кровью из носа пальцы. — Сам забери, так надежнее будет.

Я не стал его напрягать, рассказывая о судьбе того, памятного самоубийцы — ему не пришлось выполнять никаких предательских действий, хватило и полной его беспомощности. Выволок из пилотской кобуры старую добрую беретту, тут же в салоне ее бросил — спереть вроде некому.

Вылезай, и пошли побеседуем с Фирзаилом.

А…

А если хочешь, чтобы я тебя и на это собеседование доставил на своем горбу, то носить тебя я буду по частям, чтоб не надорваться.

Ты чего, не понимаешь?!

Я, блядь, все понимаю, кроме математического анализа. Шевелись давай, и утешай себя мыслью, что умрешь прикольно, от магии, а не от засунутого в жопу ружья, которое случайно выстрелило. Между прочим, где тут у вас пиво?

Нету тут. На базе есть.

О, да у вас еще и база?

Пилот прикусил язык заодно с завидным своим усом и, кряхтя, выбрался из кабины. На земле он оказался совсем непредставительным — низкорослый, пузатый, за что только его наняли? Ах, ну да — он умеет вертолетить, чему Мик при всей своей фактурности так и не научился.

Пошли, — я добавил ему решительности, подтолкнув стволом дробовика.

Это, кажись, пушка Стиви, — вяло заметил пилот. — Всегда знал, что он нарвется.

Да ты прорицатель.

Был бы прорицатель, не стал бы связываться.

Возразить нечего. А по Стиви, в принципе, с первого взгляда видно было, что он все время нарывается — весь вопрос был в том, когда наконец нарвется по–крупному. Конечно, тяжелый броник — снаряжение на любителя, да и полезность его сомнительна, но хоть бы майку какую надел, чтобы не пугать меня голым брюхом. Еще помогает сменить работу, например, на сантехника. Если верить кинопрому дружественной Германии, жизнь у этих ребят точно так же преисполнена сюрпризов, но существенно более приятного свойства.

Похоже, моему пленному не грозило помереть в результате ухода с рабочего места. От осознания этого он повеселел, тащился уже не так понуро, даже нахально задержался над телом Стиви, чтобы перекрестить его и прикрыть ему глаза. Дикие они все. Неужели не слыхали, что прыжок военнопленного на месте приравнивается к провокации?

Мик в колдунской комнате ругался с Фирзаилом. Эльф трагически заламывал руки и мотал головой, а при виде меня чуть на шею не бросился.

Что еще случилось? — уточнил я устало, стволом сгоняя обоих пленных в уголок.

Он хочет от меня странного! — Фирзаил опасливо указал на фона.

Если для этого не надо снимать штаны, то дешевле уступить.

Но я не хочу его бить! Да и не умею!

Поступила информация из доверенных источников, что умеешь и лучше всех, — Мик насупился. — Что даже старение победил.

Окстись, Мик. То старение, а то ты.

Мы победили старение, — с достоинством согласился эльф. — Но какое отношение это имеет к битью? Наше искусство касается созидания, увеличения и управления внутренними энергиями, это в вашем мире из него выкромсали рудименты прикладного плана и возвели их в абсолют.

Дураком назвал? — уточнил фон обиженно.

Не называл. Совершенно не желаю ссориться. Я друг!

Да нафиг мне такой друг, который даже в морду стукнуть не может!

Фирзаил возвел на меня тоскливый взгляд.

Я стукну, — прекратил я распри. — И за себя и за того парня. Могу даже подстрелить, чтоб дружба в кровное родство переросла. Давно хочу — подстрелить, не породниться.

Я знал, что на тебя можно расчитывать. Пойти привести Айрин?

Стоит ли?

А что мы теряем?

Ну а какой от нее толк все это время? С тех пор, как она кормила нас рисом, одни проблемы с коммуникацией, да и Эла нету, чтобы не позволять ей меня пинать.

Мейсон, ты все–таки ослиная задница. Мне кажется, что она, как целевая фигура всех этих событий, имеет право быть в курсе происходящего.

А потом ты начнешь прислушиваться к ее мнению?

А почему нет?

А потом — проводить демократические голосования?

А почему нет?

Потому что демократия — это система не для эффективного решения проблем, а для распределения на всех ответственности за личный идиотизм каждого. Извини, брат, я не согласен подыхать только потому, что Айрин что–то не то решила.

Предпочитаешь сдохнуть по итогам собственной монопольной глупости?

Безусловно.

Ну так и она тоже. Несравненное право — помнишь такое?

Я–то помню, а он что, тоже русских пиитов изучал? Фон как та карта — сколько ни размечай, всегда останется до хрена белых областей, где обитают странные звери.

Ладно, тащи ее, и Чарли заодно. Да, раз уж там будешь, собери оружие и прочее.

Они все убиты? — печально уточнил Фирзаил. — Что ж, жаль… но у вас не было другого выхода — полагаю, они при первой же возможности убили бы вас.

А чего ж ты, раз уж друг, им не запретил?

Я друг. Если бы я знал, что здесь мы встретим людей вашего мира, я бы запретил… но не уверен, что они послушались бы меня. Они всегда были плохо управляемы и чересчур агрессивны.

А этот очень хорошо управляется, — я кивнул на пилота. Тот уселся в уголке, поджав под себя ноги, и печально хмыкнул, когда Фирзаил обратил на него внимание.

Джаспер не солдат, — объяснил эльф охотно. — Он хороший водитель… винтокрылой машины, но ему чужда агрессивность бойцовых особей. Те, которые знают свою силу, всегда испытывают судьбу. К тому же Джаспер преувеличивает силу наложенного на них заклятия — оно срабатывает только в критических ситуациях, когда у пациента не остается ни единого шанса не нарушить приказ… это сложно объяснить в терминах вашего языка.

Что–то ты мне этого никогда не уточнял, — обиделся усатый Джаспер. — Это я что же, зря трясся над каждым чохом?

Тебе это только на пользу, — Фирзаил осторожно примостился рядом, аккуратно, как кузнечик, сложив ноги и руки. Фигура у него была, надо признать, вполне человеческая, вот только размерами маловата — ростом чуть больше пяти футов и сухощавая, в полную противоположность немеряной туше Хранителя. Такое ощущение, что и весу в эльфе было от силы фунтов сто, и ему вполне хватало. На пальцах рук, как мне показалось, суставов было больше, чем положено человеку, а лоб отличался непропорциональной высотой. Венчик снежно–белых волос огибал блестящую лысину и, переходя в баки, сбегал по щекам до самой груди — козырные такие пейсы, Агасферу впору. Брови тоже белые, косматые, гораздо мощнее, чем обычно встречается у людей. Глаза же, то ли очень светло–серые, то ли грязно–белые, врезаны были в лицо под сильным углом внутрь, отчего лицо Фирзаила напоминало толстое лезвие колуна от Fiskars, на котором все элементы сбегались к кромке–носу. Тот еще кросафчег.

Приступать к допросу в отсутствие кворума было как–то недемократично, так что я тоже уселся напротив арестантов, положив ружье на колени, и полюбопытствовал для начала на нейтральную тему: