Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков

– Ну да, подряпали на зорьке шертанов подстерегать…

Большой Тракт, как и следовало ожидать, был пуст, мы, равняясь на Грайта, двинулись размеренной рысью. По обе стороны дороги тянулись возделанные поля. Понемногу стемнело, справа над полями появился ярко-коричневый месяц рожками вверх, чуточку прибавивший в толщине, – а вот выщербинка на желтом кружочке определенно стала больше.

Чуть позже на небе проступили звезды, особенно крупные и яркие, как всегда вдали от городов, главным образом привычно-белые, но попадались и синие, алые, желтые. Ни одного знакомого созвездия я не увидел, чему нисколечко не удивился. Только Млечный Путь, совершенно такой же, знакомо протянулся наискось по всему ночному небосклону от горизонта до горизонта, блистая неисчислимой россыпью звезд, прекрасной и далекой.

Ехали молча. Прошло довольно много времени, прежде чем Алатиэль сердито бросила:

– Каков мерзавец!

– Покойный был прав в одном-единственном, – сказал Грайт. – Молодые частенько не учитывают всех сложностей жизни. Он не был мерзавцем, Алатиэль, он искренне верил в свою правоту, вот только его правота оставалась правотой только для него самого, а с великой целью была категорически несовместима, и потому он не имел права жить. Это будет для тебя жестоким, но необходимым уроком. Теперь ты знаешь, что в Братстве есть и такие – те, кто придерживается иных, своих взглядов на цель и методы. И порой они становятся для нашего дела смертельно опасны. Мы и раньше прекрасно знали, что кое-кто из старых полностью надежных членов Братства придерживается подобных взглядов, но я никак не ожидал, что и Знахарь…

– Почему же их не перережут? – воскликнула Алатиэль горячо.

Я ничуть не удивился, услышав слова Грайта о том, что подобные фракции прекрасно известны: конечно же, серьезное подполье просто обязано завести, пользуясь нашими терминами, партийную контрразведку…

– Потому что до определенного момента такие люди не опасны, – подумав, все же ответил Грайт. – Приносят гораздо больше пользы, чем вреда. При других условиях такую позицию можно было назвать циничной, но эти бытовые определения не годятся в нашем непростом деле…

– И вы нам, молодым, ничего об этом не говорите…

– Так уж заведено с самого начала. Испытал на себе – меня тоже не сразу посвятили во все сложности… Одно успокаивает: если мы добьемся своей цели, прежние сложности внутри Братства перестанут существовать сами по себе…

Но сами по себе появятся новые, быть может, окажутся еще тяжелее и опаснее, мысленно продолжил я. Очень уж часто победители становились непримиримыми врагами. Но, может быть, он прав, и такие вещи до поры до времени не следует знать ясноглазым девочкам, яростным, целеустремленным. Понемногу открывать им глаза на сложности жизни, воспитывать, как воспитывают детей. Никогда не был подпольщиком, нацеленным на ломку прежней системы, так что не могу судить со своей колокольни…

Алатиэль сказала с жалобной ноткой:

– Теперь на душе будет грустно оттого, что вдруг столкнулась с таким…

– Это и называется «взрослеть», – хмыкнул Грайт. – Тебе, право слово, легче, Алатиэль. У тебя на душе всего лишь грусть из тех, что проходят быстро. А вот мне горько, и эта горечь так скоро не пройдет. Мы были знакомы со Знахарем больше двадцати лет, он меня и привел в Братство, был наставником, примером, образцом… Но не было другого выхода. Усомнившийся сплошь и рядом кончает предательством… – Он помолчал, потом воскликнул с веселостью, показавшейся мне напускной: – Не самый подходящий для коротания дорожной скуки разговор! Вообще не стоит болтать. Дорога пуста, ехать еще долго, так что следует подхлестнуть коней. Быстрее доедем – дольше поспим, а с рассветом нам уже нужно быть в седлах… Эгей!

И он первым пустил коня в галоп.

Вновь размеренный дорожный аллюр: короткий галоп, через примерно равные промежутки времени (явно определенные для себя Грайтом заранее) сменявшийся столь же размеренной короткой рысью. В один из моментов, когда мы как раз шли на рысях, я обратил внимание, что в окружающем мире произошли существенные изменения (правда, не таившие никаких опасностей): по обе стороны от нас скользили наши тени, как им и полагалось: одна, от ярко-коричневого серпика, протянулась не так уж далеко справа налево, другая, от желтого кружочка, соответственно, слева направо, еще короче. И обе были довольно жидковатые, что ли. Но с некоторых пор прибавилась третья тень, гораздо длиннее, четче и гуще. Если те две можно было сравнить с крепко разведенной водой черной акварелью, то третью – с черной тушью, где не было и капельки воды. Третья тень летела впереди нас. Чтобы понять, откуда она взялась, достаточно было оглянуться, что я и сделал.

Над горизонтом, над покинутым второпях городом поднималась к зениту третья луна. Зрелище было впечатляющее: безукоризненно ровный, словно на токарном станке выточенный диск цвета яркой и сочной весенней травы, самое малое в два раза больше привычной мне луны нашего мира. Я не присматривался, но с первого взгляда было видно, что на нем не в таком уж малом количестве имеются темные полосы, фигуры вроде неправильных незамкнутых кругов. Я не стал задавать вопросов – космогония этого мира (который, если все пойдет благополучно, удастся вскоре с превеликим облегчением покинуть) совершенно меня не интересовала, как и все остальное, не имевшее прямого отношения к нашей поездке в неизвестность…

Потом я подметил, что с некоторых пор Грайт внимательно приглядывается к верстовым столбам – вернее, надо полагать, не к ним самим, скучно-одинаковым, как горошины из одного стручка, а к загадочным знакам на них, остававшихся для меня китайской грамотой, о чем я нисколечко не сожалел. Он даже, вопреки несомненно составленному им для себя расписанию пути, не перевел кавалькаду на галоп, когда пришло для этого время, а по-прежнему пустил рысью, даже чуточку более медленной, чем обычно. Походило на то, что он ожидает, когда покажется какой-то прекрасно знакомый ему ориентир.

Так и есть: когда до следующего верстового столба оставалось совсем немного и он уже виднелся впереди, отбрасывая, как все вокруг, три тени, Грайт вовсе перешел на шаг, а там и остановил коня – молча, но мы с Алатиэль дисциплинированно последовали его примеру.

Возделанные поля закончились, по обе стороны дороги тянулось редколесье. Грайт сказал:

– Ну вот, опять поедем лесом. Если я не заблужусь – не беспокойтесь, не должен, – часа через два доберемся до удобного места, где можно устроить привал. Места сравнительно безопасные. Против зверей есть средства, а разбойники в такой глуши ночью не шастают за отсутствием подходящей добычи. Устраивать засады на случайных охотников – дело безнадежное, не обещающее выгоды… Вперед!

И первым поехал к лесу. Мы