Пепел и пыль (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Передо мной золотая водная гладь, тянущаяся далеко за горизонт. Её побережье поросло жёлто-красным ковром травы и пучками белых цветов, издалека напоминающих скопления зверюшек. Но самое захватывающее — это птицы фениксы, которых здесь бесчисленное количество.

— Нам точно можно здесь находиться? — спрашиваю я.

Это место напоминает святыню, посягать на которую будет преступлением. Но мне никто не отвечает. Я оглядываюсь и замечаю, что все ребята уже успели спуститься. Быстро нагоняю Лису и повторяю свой вопрос. Она глядит на меня сверху вниз, вопросительно выгнув бровь.

— А почему нет?

— И мы не нарушаем никаких священных границ, или что-то в этом роде?

— Здесь всего лишь живут фениксы. Такие же, как и я, только… — Лиса задумчиво осматривает местность. — Только они однажды умерли, а сейчас используют свой второй шанс.

Кажется, я понимаю, кого она так старательно выискивает взглядом.

— Твоя сестра тоже здесь? — спрашиваю я.

Лиса кивает. Рукой указывает в сторону, где берег соприкасается с водной гладью благодаря мощным и длинным веткам — когда-то наверняка принадлежащих красивым цветущим деревьям. Сейчас ветки усыпаны птицами.

По моему примеру, Лиса стаскивает босоножки и оставляет их рядом с моими кроссовками. Здесь, на пляже, песок не такой тёплый, как на той дороге, что нам пришлось прокладывать самим: наверняка виной всему отсутствие ветра.

Слышу в стороне какие-то восклицания и нехотя отвожу взгляд от горизонта. Предмет, вызвавший такую реакцию, вижу сразу. У животного, идущего вдоль берега, серебряная короткая шерсть, мощные лапы с чётким контуром мышц, вытянутая морда. На шее болтается чёрный шнурок, завязанный узлом наподобие галстука. Оранжевые глаза зверя, как два одиноких пламени, не отрываясь, следят за нами. Когда зверь проходит мимо, я задерживаю дыхание. На какую-то секунду мне чудится, что он может атаковать, посчитав меня за угрозу.

— Это Вуди, — говорит Лиса, когда зверь отворачивается. — Он охраняет край страны и заодно приглядывает за фениксами. Иногда они так и норовят сцепиться друг с другом в смертельной схватке.

— Кто он? — спрашиваю я. — Оборотень?

— Да. Платиновый лис. Правда, сейчас он, наверное, уже больше зверь, чем оборотень. Когда Лукас впервые привёл меня сюда, Вуди уже больше полусотни лет не трансформировался.

— Почему?

— Это был его выбор, — произносит кто-то с другой от меня стороны.

Из-за спины выходит Лукас. Голый по пояс, в одних только штанах, подкатанных до колен.

— Мама рассказывала, он был стражем. Как ты, — Лукас бросает на меня быстрый взгляд. — Защитником. Говорят, что-то с ним случилось… Что-то его сломало.

Я слежу за цепочкой оставленных на песке звериных следов, за тем, как медленно качается пушистый хвост Вуди, как он легко трясёт головой. После стольких лет, помнит ли он, каково это — быть человеком?

— Как долго живут оборотни?

— Если они ведут человеческую жизнь, то стареют лет на тридцать позже людей, — отвечает Лукас. — Отведённый таким, как Вуди, срок может исчисляться веками.

Его голос холодный и напряжённый. Существуя с фениксами бок о бок, я заметила, что они не очень любят демонстрировать эмоции: ни хорошие, ни плохие. Именно поэтому буйный Зоул вызывает на общем фоне настоящий диссонанс. Он словно единственный, кто по-настоящему понимает смысл слова «жить».

— Могу задать личный вопрос? — интересуюсь я, оборачиваясь через плечо и выискивая глазами Зоула.

Вот он, строит с Ваней что-то похожее на песочный замок.

— Конечно, — произносит Лиса.

— Кем был отец Зоула?

Такой юный, шустрый, с вечной улыбкой на лице, Зоул — будто призрак из прошлого: Кирилл и Даня в одной фигуре.

— Человеком, — отвечает Лиса. — И иногда мне кажется, что он был единственным мужчиной в жизни матери, которого она по-настоящему любила.

Не утруждая себя тем, чтобы хотя бы приблизительно высчитать по разнице во времени который сейчас у нас час, Дмитрий взрывает звонком на наладонник комнату, где мы спим, в середине ночи. Ругаясь, на чём свет стоит, я накрываю лицо подушкой. Слышу чьи-то шаркающие по каменному полу шаги, щелчок зажигалки и едва различимый треск фитиля свечи в лампе. Затем стук чего-то упавшего.

Приглушённое хихиканье. В ответ неразборчивое ворчание. И наконец знакомый писк кнопки приёма связи.

— Капитан? Что-то случилось? — это Ваня.

Как он может звучать так бодро?

— Вы спите, что ли? — удивлённо спрашивает Дмитрий.

В голове рождается куча колких замечаний, но мне не то, чтобы поднять руку с подушкой — рот открыть лень.

— Тут сейчас ночь…

— Очень поздняя, — подаёт голос Бен. Басит так, что я не сразу его узнаю. — Настолько поздняя, что уже вставать скоро. Кэп, у вас ни стыда, ни совести!

— Я бы не звонил, если бы это не было важно.

— Неправда. Вы бы позвонили, даже если бы у вашей собаки просто обнаружили блох.

Заставляю себя убрать подушку с лица и перевернуться на бок. Открываю один глаз, чуть погодя открываю второй. Нина спит, как ни в чём не бывало, уткнувшись лицом в подушку. Ваня уселся в кресле и старательно скрывает череду зевков за ладонью. Саша, закинув одну ногу на Нину, второй подпирает стену. Бен и вовсе закопался под одеяло.

— Вы все здесь? — спрашивает Дмитрий.

— Кроме Марка, Лизы, Рэма и кураторов, — отвечает Ваня.

Единственный, кто с серьёзным выражением лица слушает директора. Сейчас, с взъерошенными волосами и помятым лицом Ваня сильно напоминает мне Даню по утрам. Разве только очки лишние.

— Тогда то, что я вам скажу, им вы уже сообщите сами.

Спускаю ноги с кровати, ещё спустя секунду поднимаю корпус. Окончательно встать едва ли хватит сил.

Записи Христофа оказались интереснее, чем мы могли предполагать…

— Странно, что их хранят в штабной библиотеке, а не, например, сожгли во славу Сатане.

— Андрей!

Бен выглядывает из-под одеяла. Морщится, пока глаза привыкают к тусклому свету.

— У тебя по ночам всегда такое паршивое чувство юмора? — интересуюсь я.

Бен поворачивает голову в мою сторону.

— И всё равно лучше, чем у тебя.

— Капитан, — прекращая наш разговор, произносит Ваня. — Так что там с записями?

Отношения Дмитрия и Вани для меня всё ещё тайна под покрывалом. Иногда он называет его капитаном, иногда Дмитрием, но ни разу — папой или дядей. Хотелось бы мне взглянуть на них в домашней обстановке.

Похожи ли они хоть каплю на отца и сына?

— Мы нашли подробный план создания гибридов: от скрещивания видов до расчёта вероятности полного разрушения уже готового организма.

— Гибридов? — переспрашивает Ваня. — Капитан, вы ничего не путаете? Может, химер?

— Ваня, — снисходительно говорит Дмитрий. — Я знаю, о чём говорю.

— Но гибридов мы не встречали, — настаивает Ваня.

— А что насчёт того, который на меня напал? — спрашиваю я. — Та химера, — если это химера, — как я уже говорила, была очень сильная.

— Что? — вмиг голос Дмитрия становится ледяным. — Слава, на тебя кто-то напал? Ты ранена?

Могу представить, как он, нахмурив бровь, встаёт со своего удобного стула на колёсиках и начинает расхаживать по кабинету в ожидании если не ответа, то полного отчёта.

— Это было давно, — отмахиваюсь я. — Всё уже прошло.

Хорошо, что лица его не вижу. Задыхается, поди, от негодования.

— А в чём разница между химерами и гибридами? — спрашивает Лия.

Я верчусь на месте, чтобы увидеть подругу. Лия лежит на животе, трёт глаза и пытается подавить зевок.

— Если вкратце: химерами становятся, а гибридами рождаются, — отвечает Ваня.

— Верно, — подтверждает Дмитрий. — Христоф считал, что в какой-то момент его химеры смогут дать потомство и воспроизвести на свет сверхсущество — гибрида, обладающего силами нескольких видов сразу от рождения и без операционных вмешательств.

— Это невозможно, — усмехается Ваня. — Точно как ждать, что цвет крашеных волос родителей передастся детям.