Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета - Лиан Гийом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зачем мне читать книги своего мужа? Я и так знаю все его мысли, ведь я вижу его и днем, и ночью.
Про нее злословили так же часто, как и про Нижинского, судача о предполагаемой «глупости». Отсутствие у танцоров здравого смысла и образования – предрассудок широко распространенный. Да разве сам Петипа не написал однажды в письме: «глуп, как балерун»? Лично я всего раз в жизни столкнулась с образчиком такого рода – Жозефиной Ковалевской, танцовщицей из «Русских балетов» и любовницей Ага Хана. В обществе открыто насмехались над ее невежеством и наивностью, сочетавшимися с большой претенциозностью. Однажды во время турне мы оказались в Париже в юбилей кончины Наполеона, и когда громкоговоритель на Вандомской площади торжественно провозгласил: «Сегодня умер Наполеон», Жозефина, бия себя в грудь, вскричала: «Боже мой, вот утрата для Парижа!» На следующий день ей шутки ради сообщили, что теперь умер брат Наполеона. И Жозефина снова принялась бить себя в грудь: «Боже, какая утрата для Парижа!» Ага Хан неустанно умолял Дягилева дать ей главную роль. Единственное, в чем Шиншилла ему уступил, – он позволил Жозефине выйти на сцену во время представления в парадном черном платье в сцене, где весь кордебалет выступал в белых пачках. И надо было видеть, какой павой лишенная комплексов Жозефина разгуливала по сцене в окружении кордебалета!
Ничего общего с Лидией, которая как раз не умела воспринимать себя всерьез. Прирожденная оптимистка, непосредственная, импульсивная, моя подружка была из тех глубоко чувствующих, но стремительных и подвижных душ, из тех основанных на инстинкте темпераментов, для которых излишни размышление и рассудительность. Паскаль различает дух геометрии и дух тонкости. Лидия явно была склонна ко второму в ущерб первому. Кейнс прекрасно владел и тем и тем, но он боготворил свою супругу и утверждал, что интуиция – это украшение ума. На самом же деле Лоппи, этот блуждающий огонек, всегда следовала только одному зову: собственной фантазии. Я, всегда ведомая Разумом и Долгом – и в лучшем, и в худшем, – смотрела на нее, от удивления разинув рот.
Лоппи не родилась «с серебряной ложкой во рту», но ее до самого конца вела счастливая судьба, о которой она подчас даже не подозревала. Говорят, немного расставленные резцы приносят удачу. А у Лидии и впрямь были «счастливые зубки» – деталь облика, сперва так меня изумившая. Мне все еще памятна наша первая встреча. Я приехала на парижский вокзал встречать ее как новую танцовщицу «Русских балетов». Дело происходило в 1910-м; ей, должно быть, не больше восемнадцати лет. Я увидела, как из вагона выпрыгнула крошечная трепещущая фигурка, вся обвешанная пакетами. Едва успев выйти с вокзала, она чуть в обморок не упала, увидев красоты французской столицы.[87]
В компании ее веселость, смешливость, шутки, как и, впрочем, резкие перепады настроений, не давали нам передохнуть. Я, со своей стороны, любила Лидию как сестру – настолько меня трогала ее поверхностная восприимчивость ко всему на свете. В «Моей жизни» есть фраза, исчерпывающе описывающая ее, – не могу найти иных слов для характера моей подруги: «Танцевала ли она или просто говорила – все ее тело трепетало от возбуждения».
Рассказывают, что, будучи представлена философу Людвигу Витгенштейну, Лидия обратила его внимание на красоту какого-то дерева.
– Что вы имеете в виду под «красотой»? – глубокомысленно осведомился автор «Логико-философского трактата».
И тут Лоппи навзрыд разрыдалась – это очаровало Витгенштейна и дало ему повод заметить, что любой другой ответ был бы неадекватным.
С 1910 года Лидия, легкая как перышко, совершенно неотразимая с ее светлыми глазами и строптивым норовом, прославилась в роли Коломбины, так прекрасно подходившей к ее ребяческой грации и живости. Слава распахнула ей объятия – но, поддавшись одному из обычных для нее импульсивных порывов, она дернула в Соединенные Штаты, где нешуточно вскружила голову нескольким очень серьезным господам самого зрелого возраста, а потом в 1916 году вернулась во Францию, – и там снова покорила публику, станцевав вместе с Нижинским как раз перед тем, как он впал в безумие.
По счастливой случайности Лидия оказалась в Париже в 1918-м – когда Мясин ставил «Женщин в хорошем настроении» и потом «Лавку чудес» для «Русских балетов». На долю бойкой Лоппи выпали роли, исполненные ею чудеснейшим образом, с ее всегдашними юмором и непринужденностью. Особенным успехом пользовался «Французский канкан» в «Лавке». Европейская интеллигенция во главе с блумсберцами открыла в ней квинтэссенцию футуристического балета, и Лоппи провозгласили музой современного танца. Именно таким окольным путем, на пуантах или на цыпочках (в ее случае это выражение очень подходит), двигаясь по стеночкам, она и проникла в такой замкнутый кружок, как Блумсбери. Члены кружка, а особенно женщины, презирали Лидию за недостаток культуры, недоразвитость, слишком «бабью», на их вкус, гиперчувствительность и за ее неспособность хладнокровно приводить доводы. Однако в конце 1922 года им пришлось пересмотреть свои суждения, когда один из самых выдающихся, самых ученых, самых почитаемых членов Блумсбери влюбился в нее: это был Джон Мейнард Кейнс.
«Мы недооценивали ее», – поспешил заявить Эдвард Морган Форстер. А Вирджиния Вулф изобразила некоторые четы Лидии в образе привлекательной Реции, в самой известной – и моей самой любимой – повести «Миссис Дэллоуэй». Повесть вышла в 1925-м, и в том же году Мейнард (так Кейнса звали свои) с Лидией поженились.
Этот верзила, любитель поразглагольствовать с ученым видом и непредсказуемая крохотуля Лидия, не способная ни секунды усидеть на месте, поистине являли собою одну из самых необычных пар. Мейнард и сам-то веселил нас своим мясистым прожорливым ртом и носом, походившим на тупое рыло, – когда он жевал, нос так и ходил на лице вправо-влево. Муж с женой любовно подкалывали друг друга, оба хохоча как дети. В одном из рассказов Вирджиния Вулф изобразила комическую пару Кейнсов как «Ляппена и Ляпинову».
У них не было детей – но они прожили счастливую жизнь, путешествовали, посещали сильных мира сего. Все ценили Лидию за ее способность разряжать самую накаленную атмосферу. Кейнс потом скажет, что ровно в полдень никогда не знал, что его жена скажет в пять минут пополудни. Да я и сама была свидетельницей следующей сцены: на светском ужине, куда она явилась в экстравагантной шляпке и туфельках из своей немалой коллекции, Лоппи нагнулась к соседке по столу, совсем ей не знакомой, и ни с того ни с сего спросила:
– Кажется, у летучих мышей ведь тоже бывают менструации, как у нас, вы не знаете?
А
