Дрозд и малиновка - Марианна Красовская

Проклятый фэйри попал точно в цель: Мэй думала так же. Несмотря на то, что мать поменялась, что она все чаще говорила, что любит ее, заботилась, обнимала, много времени проводила рядом, Мэй знала: это ненадолго. Совсем скоро она больше не будет любимым ребенком. Ей дано в жизни так мало материнской любви!

Да, она могла понять. Дети, младенцы, требуют неусыпного внимания. Мать не сможет отложить новорожденного в сторону, не сможет отдать его, к примеру, матушке Ши, та слишком стара уже. И Мэйгут даже не сердилась, разве что самую малость. Но заранее готовилась к боли: не так уж легко быть нелюбимым ребенком.

И осталась бы… Но было и другое.

— Я учусь, отец. Мне нельзя надолго пропадать. Мне важно стать хорошим лекарем, я хочу спасать людей.

Гарманион качнул ветвистыми рогами. Интересно, тяжело ему? Голову не ведет при таком жесте? Да о чем она думает вообще?

— Хорошо. Я понимаю. Но обещай мне, что вернешься, потом, когда-нибудь. Я хочу тебя узнать, показать свой лес, рассказать о твоих предках.

— Да, я вернусь. Обещаю. Отец… я хотела тебя попросить о подарке.

— Люди! — усмехнулся демон. — Вы ничего не делаете просто так! Что ж, проси. Чего ты хочешь? Вечной жизни? Здоровья? Немыслимых богатств? Может быть, умения находить клады, или понимать язык животных, или летать как птица? Ну же, говори.

— Верни мне моего брата.

— Брата? – на лице Гарманиона отразилось искреннее удивление. — Но я не забирал! Или ты просишь его воскресить? Это мне неподвластно.

— Вот, — Мэй пихнула ногой очень тихого волка. — Он оборотень. Человеческая ипостась заперта у тебя в этом… болоте.

— Проклятое болото? Любопытно. Идем, поглядим.

Он решительным шагом, чуть пошатываясь, направился к арке. Интересно, его шатает, потому что рога перевешивают? А спать с ними как? Мешают же. А волосы он моет?

Мэй приходится перейти на несолидный бег трусцой, и она очень радуется, что отправилась в путь в мужском костюме. В длинном халате она наверняка где-то грохнулась бы. Тайхан цокает когтями рядом, надо признать, очень осторожно. Он вообще здесь ведет себя скромно и робко, видимо, урок усвоил.

Длинные коридоры, высокие залы, арки и двери… Сама Мэй сто раз бы уже заблудилась. Но вот они вышли в лес, сделали едва ли сотню шагов… И деревья вокруг гневно зашумели, зашевелили листьями, застонали.

— Тихо, — холодно и спокойно произнес Гарманион, поднимая руку.

И наступила тишина.

Деревья были живыми. Сучки, трещины в коре, изгибы стволов складывались в лица: спокойные, искаженные болью, иногда смеющиеся. Неизвестно еще, что было страшнее. Мэй тихо ойкнула и почти прижалась к демону.

Тайхан же уверенно прошел к одному из деревьев и сел рядом. Да, свою человеческую ипостась он нашел мгновенно.

— Это он? — уточнил Гарманион. Шагнул вперед, задевая рогами ветви. Досадливо смахнул со лба упавшие капли воды.

— Да.

— Он тебе не брат.

— Приемный. Названный, — почему-то Мэй никак не могла найти слов. Горло перехватывало, дыхания не хватало. Интуитивно она понимала, что лучше не болтать.

— Никто и никогда не покидал Проклятого болота, это закон, — сказал Гарманион. — Но не так уж и давно одна маленькая рыжая девушка сказала мне: “Ты и есть закон”. Забирай своего брата. Надеюсь, он больше не будет тут буянить.

Волк поглядел на демона, потом на Мэй, растерянно сжимающую пальцы, тихо рыкнул и прыгнул в дерево. Не ударился, не впечатался туда лобастой головой, а проскочил сквозь него: кувыркнулся и поднялся с земли уже человеком. Высоким юношей с раскосыми черными глазами и растрепанными волосами, в обычном ильхонском мужском кимоно.

— Тай! — выдохнула Мэй негромко и бросилась ему на шею. Тот неловко стиснул ее в объятиях, поцеловал в волосы и оттолкнул от себя.

— Фу, — хрипло прошептал. Потрогал тощую шею, поклонился Гарманиону и махнул рукой в сторону тропы. Разговаривать он, видимо, за полгода заточения совершенно разучился.

— Уже уходите? — вежливо спросил демон. — Мэй, ты больше ничего не хочешь спросить? Сказать?

— Хочу, — решилась она. — Твои рога… Мама про них не рассказывала. Надеюсь, у меня такие не вырастут? А они отпадают по осени, да, как у оленей.

Узкие глаза Гарманиона округлились, он вдруг искренне расхохотался. Замолкал, глядел на недовольное личико дочери, утирал слезы и снова заходился смехом.

— Это моя корона, детка, — наконец, выдавил он из себя. — Мать твоя не видела, потому что она не моя подданная. Чем больше рога, тем выше власть. У тебя не вырастут, ты полукровка. И никак не можешь быть наследницей, никогда.

— Я не единственный твой ребенок?

— Нет. У тебя есть братья и сестры. Ты увидишь их потом, когда-нибудь.

— Хорошо. Нам пора. Мама очень волноваться будет.

— Долго идти?

— Дней семь.

— Я подвезу, хочешь? Заодно навещу сестру, давно ее не видел.

Мэй переглянулась с Тайханом и кивнула.

Ее усадили на оленя: на колени к Таю. Сама девушка без седла ездить не умела. А потом они помчались так быстро, что ветер своими ладонями зажал ей рот и нос. Она совершенно ослепла, если бы Тайхан не держал ее за талию своей крепкой рукой, то непременно свалилась бы. Уткнувшись в его грудь, вцепившись в одежду, Мэйгут малодушно зажмурилась и начала повторять в голове медицинский трактат. Так было почти не страшно.

А когда все закончилось, они оказались уже в Дивном лесу, совсем недалеко от той калитки, из которой она, крадучись, выходила неделю назад.

Ее, разумеется, искали. Ругали. Целовали. Снова ругали.

Таю досталось не меньше, но он только молчал и жмурился, а потом хриплым шепотом сказал одно только слово:

— Мыться.

Не разговаривал он еще долго и привык к себе — человеку — не сразу. Урок он усвоил отлично, научившись не только сдерживать свои порывы, но и молчать.

Правда, когда Мэйгут вместе со своей заклятой подружкой Юракай вздумали сбежать в Ниххон, где все же разразилась гражданская война, он много чего сказал. Но тогда все говорили, не он один...

От автора: про Мэй будет своя книга. Когда-нибудь.