Осколки четырех миров - Елена Кондаурова

Вайгар подошел к оставленным лошадям, повесил портал и шагнул в него, ведя обеих лошадей под уздцы. Кван еле успел ухватиться за хвост одной их них, и, проклиная про себя день и час, когда он связался с этим ненормальным, вывалился из портала и кубарем покатился по земле. Потом встал и, пригнувшись, побежал прочь от Вайгара, полностью отдавая себе отчет в том, что эту грозу лучше пережидать где-нибудь в другом месте. Но не слишком далеко, а то все-таки вокруг лес, дикие звери и все такое.

Сам же Вайгар, разумеется, не мог не заметить улепетывающего Квана, но удерживать его не стал. Меньше всего на свете он хотел сейчас обсуждать то, что произошло между ним и Кинари, и в очередной раз выслушивать, какой он дурак. Тем более что и сам готов был убить себя за собственную глупость и несдержанность. Какого, спрашивается, черта он решил, что имеет право требовать у Кинари объяснений? Дурак! Кретин! Недоумок! Она выставила его и правильно сделала! О боги, каких гадостей он наговорил ей! Теперь она точно никогда не захочет его видеть. Вайгар застонал сквозь зубы. Ну надо же было быть таким олухом!

Погруженный в эти нерадостные мысли, Вайгар на скорую руку расседлал лошадей и отпустил их пастись. А сам, побросав седла и сумки, подошел к своему недавно обретенному отцу, сел рядом с ним и прижался спиной к его стволу. Трехтысячелетний исполин окутал своего блудного сына любовью и светом, даруя ему свою молчаливую поддержку и осторожно залечивая свежие раны его души.

Конечно, боль Вайгара никуда не ушла, но она стала более терпимой и не мешала ему думать.

Думать и вспоминать Кинари. Вспоминать, как счастье накрыло его с головой, стоило ему только увидеть ее. Да, его счастье было горьким и больным, но это было счастье. Глупо было пытаться это отрицать, равно как и пытаться перестать любить Кинари. Видят боги, ему это не под силу, как бы он ни старался убедить себя, что сможет это сделать. И хотя Вайгар никогда особенно не верил в богов, сейчас, когда он уже не знал, куда деваться от отчаяния, ему пришло в голову, что, наверное, Илерна, их светлая богиня любви, его за что-то невзлюбила. Обычно тех, кто вызывал ее гнев, она карала полным отсутствием взаимности. Но как бы там ни было, а теперь ему придется смириться и ждать, благо что это ему не впервой и жизнь уже научила его этому нехитрому, но требующему большого терпения ремеслу. По большому счету это единственное, что он умеет делать по-настоящему. Рано или поздно он все равно найдет способ снова увидеть Кинари. И неважно, как это будет: наедине или ему придется для этого смешаться с толпой ее подданных. Он горько усмехнулся. Тяжело любить королеву. Тяжелее, чем просто красивую гайре из дома Тенг.

Но как она сегодня была красива! Дед был прав, она похорошела с тех пор, как взошла на трон. И эти чертовы белые кружева! Вайгар почувствовал, что понимает Заргона.

Сейчас, в воспоминаниях, он мог сделать то, на что не решился там, во дворце. Запустить руку в ее роскошные черные волосы. Прижать к себе. Вдохнуть ее одуряющий запах. Накрыть губами ее нежный рот девочки-лакомки. Вайгар застонал и откинул голову назад, нарочно ударившись о ствол дуба. Получилось совсем не больно, наверное, отец позаботился, поэтому унимать бешено бьющееся сердце пришлось другим способом.

«Никто не отнимет ее у меня! – подумал Вайгар немного погодя. – Потому что я никому ее не отдам. Она свободная женщина, она всегда была свободной, даже когда была под заклятием Заргона, и глупо было пытаться подчинить ее себе. Она может любить того, кого захочет. Но я все равно не откажусь от нее».

Внезапно словно что-то ударило его в сердце. Накатил ужас и ощущение безысходности. Захотелось то ли выть, то ли бежать куда глаза глядят. Вайгар не понимал, что с ним происходит, откуда пришло чувство потери и тоски. После нескольких безуспешных попыток справиться с этим состоянием Вайгар отчетливо понял: что-то случилось. С Кинари. Он лихорадочно заметался в темноте, не зная, куда бежать и что делать, потом сел и постарался успокоиться. Молясь про себя, чтобы получилось, Вайгар обратился к своему деревянному отцу с просьбой о помощи. Дуб откликнулся, и Вайгар с его помощью и помощью других деревьев мысленно перенесся в дворцовый парк, где тоже еще росли старые деревья. Он заскользил взглядом по дворцу и наткнулся на дикую суматоху вокруг покоев Кинари. Проникнуть внутрь он не смог, они были запечатаны, и он не стал тревожить чужие заклинания, опасаясь лишнего шума. Просто метался вокруг, пытаясь понять, что происходит. И то, что он понял... Если быть до конца честным с самим собой, то он предпочел бы не дожить до этого.

После того, что он узнал, ему стало наплевать на лишний шум. Не совсем, конечно, но почти. Он осторожно пробрался внутрь и услышал все, о чем говорили отец и сын. И как бы ему ни хотелось расставить все точки над i прямо сейчас, надо было ждать до утра.

Вайгар застыл в ожидании восхода, и вместе с ним застыл его древний отец, и лес вокруг, и парк, окружающий дворец Заргона. Ни звука, ни шороха не раздавалось среди деревьев, только молчание, тревожное и напряженное, царило между ними.

Утро наступило, но тревога, за ночь постепенно окутавшаяся всю Ценету, не рассеялась. Даже люди почувствовали это тяжелое, гнетущее ожидание, словно разлитое в воздухе, и сердца их наполнились дурными предчувствиями.

Вайгар так и не пошевелился. Он ждал, когда Заргон оставит Кинари и уйдет общаться со своими подданными. Тот медлил, то ли не желая расставаться с ней, то ли тоже что-то предчувствуя. Ушел он только тогда, когда за ним пришел его отец и увел его из спальни Кинари буквально за руку.

Тогда Вайгар понял, что пора, и поднялся с земли. И тут же ветер зашумел в кроне старого дуба, а весь остальной лес вздрогнул, сбрасывая с себя оцепенение. Вайгар открыл портал прямо в спальню Кинари, благополучно наплевав как на все заргоновские защиты, сильно подпорченные им за вчерашний день, так и на общую защиту дворца, поставленную Дешэ. В данный момент ему было не до вежливости, особенным пристрастием к которой он и ранее никогда не страдал.

Кинари лежала в кровати на боку, кое-как накрытая одеялом, и у Вайгара возникло стойкое ощущение, что она жива и просто спит. Глядя на нее, так хотелось поверить, что он ошибся и не было всего этого кошмара. Она устала вчера и потому заснула не раздеваясь, а под утро накрылась одеялом, потому что всегда мерзла на рассвете.

Да, несомненно, все так и было, если бы не одно «но». Она не дышала.

До боли сжав зубы, чтобы не завыть, как Заргон, Вайгар подхватил на руки прохладное тело Кинари, на котором не было благодаря стараниям ее мужа никаких следов окоченения и уж тем более разложения, и повернулся, чтобы уйти, но у него неожиданно появилась компания. В дверь вломился целый десяток, не меньше, истинных гайров, половина из которых была чистокровными воинами. В Вайгара полетели самые разные заклинания, которые могли бы уничтожить кого угодно в течение пяти секунд, но на него они не подействовали. Он просто стоял под ними, держа на руках Кинари, и не делал никаких попыток уклониться. Возможно, прискорбное нежелание жить, овладевшее его бывшей женой накануне, передалось и ему, и потому он в этот критический момент повел себя как отпетый самоубийца, теперь уже трудно сказать. Вот только покончить с собой ему на этот раз не удалось. Его еще какое-то время бомбили заклятиями, но потом нападающие потихоньку остановились и начали переглядываться, не понимая, что происходит.