Варяжский сокол - Сергей Шведов

– Подсчитываешь барыши, Сухорукий? – спокойно спросил вошедший, без церемоний присаживаясь к столу.

– Тебя прислал бек Карочей?

– Нет, Паук, меня прислал кудесник Сновид. Пришла пора вернуть упыря в Навий мир, откуда он вырвался на нашу беду.

Когда-то давно, почти в другой жизни, Сухорукий знал человека, сидящего сейчас перед ним, а потому, порывшись в памяти, он его опознал, хотя и с большим трудом. Все-таки десять минувших лет сильно изменили внешность не только сына князя, но и сына смерда.

– Шутишь, сын Данбора.

– Боготуры не шутят с упырями, Паук. Ты сам взял себе это имя. Под этим именем ты и уйдешь из нашего мира, чтобы даже тень твоей вины не упала на славный род, имевший несчастье дать жизнь одному из самых опасных гадов на свете.

– Я тебе заплачу, Осташ сын Данбора, – горячо зашептал Борислав, приподнимаясь со своего места и нащупывая ногой рычаг потайного хода. Ему осталось всего одно мгновение, чтобы ускользнуть от смерти. Тело Паука действительно рухнуло в открывшийся люк, но голова осталась лежать на столе, заливая кровью драгоценный пергамент. Осташ брезгливо вытер этим пергаментом меч. Золото Паука его не интересовало, тело тоже, а вот о голове следовало позаботиться. Он взял ее за волосы, завернул в подвернувшийся кусок материи и небрежно бросил в холщовый мешок. А потом вытащил жертвенный нож и прочертил на столешнице извилистую черту. След ползущего гада, оборванный боготурской рукой. Стальной клинок воткнулся как раз в то место, где у змеи была голова. Теперь Пауку не будет покоя и в Навьем мире, где, по слухам, презирают безголовых.

Череда казней и пышных похоронных церемоний завершилась, и Карочей наконец-то вспомнил о дядьке Бориславе. Двигала им, разумеется, не любовь, а беспокойство о немалых деньгах, которыми владел его родственник. Неужели Паук, хапнув большой куш, решил раствориться на просторах Ойкумены? С этого, пожалуй, станется. Карочей не мог поверить, что человек, более десяти лет проживший в самых жутких трущобах на городском дне, мог вдруг в решающий момент расслабиться и потерять жизнь вместе с обретенным богатством. Увы, худшие опасения бека оправдались. Едва переступив порог убогой хибары, он понял, что для неуловимого Паука все уже кончено в этом мире. Дрогнувшей рукой бек возжег светильник. Стол, за которым Карочею доводилось сиживать, весь был покрыт запекшейся кровью. Такие же пятна проступали на разбросанных кусках пергамента. Один из них Карочей даже взял в руки. Увы, читать скиф так и не научился, но заляпанный кровью обрывок все-таки сунул за широкий пояс. Глубоко вошедший в столешницу нож хоть и не сразу, но привлек внимание бека. Он с удивлением уставился на извилистую черту, оборванную стальным клинком. Наконец до бека дошел тайный смысл этого знака, начертанного бестрепетной рукой жреца, и он в страхе отшатнулся, задев при этом рычаг, находившийся под столом. Люк открылся столь внезапно, что Карочей едва удержался на ногах. Спускаться вниз было страшновато, но и уходить от дядькиного схрона, нечаянно обнаруженного, не проверив содержимого, ему не хотелось. Дабы механизм не сработал в самый неподходящий момент, Карочей подложил под люк полено, подобранное в лачуге. Обезглавленное тело гана Борислава он обнаружил сразу же, как только сделал первый шаг по лестнице. Однако трогать его бек не стал. Паук был проклят и обезглавлен Велесовыми волхвами, а значит, любой человек, прикоснувшийся к останкам Сухорукого, рисковал разделить его участь и в мире этом, и в мире том. Впрочем, это убежище, хорошо оборудованное для тайной жизни, вполне годилось и для склепа. Стены подземного дворца гана Борислава были выложены камнем и завешаны кусками роскошной материи. А стоящему посреди зала ложу позавидовал бы и каган. Впрочем, ложе Карочея не интересовало – его внимание привлек огромный сундук, обвитый железными полосами. Сняв со стены секиру, Карочей попробовал его открыть. Это оказалось не таким уж легким делом и потребовало от скифа много сил. Тем не менее силы эти были потрачены не зря. Сундук хранил те самые денарии, которые Карочей сам передал дядьке несколько дней назад. Видимо, на счастье сестричада, Паук еще не успел рассовать полученную плату по тайным схронам. Прихватив один из увесистых мешков с серебром, Карочей покинул убежище Паука. Люк плавно встал на место, как только скиф убрал полено, удерживающее его. Вокруг лачуги, хранящей бесценные сокровища, все по-прежнему было тихо. Наверняка обитатели соседних хибар уже успели побывать в логове Паука, но страшный знак, оставленный боготуром, отбил у воров всякую охоту соваться сюда в ближайшее время. Какая удача, что Карочей успел стать иудеем, а значит, проклятье, наложенное на Паука, вряд ли ляжет тяжким бременем на душу его законного наследника.

Скиф, потерявший много времени в поисках пропавшего родственника, все-таки успел на пир, устроенный каганом. На пир были приглашены все участники Большого ганского круга, отдавшие свои голоса и сердца новому верховному вождю. Теперь им предстояло еще и богатыми дарами подтвердить эту любовь и преданность. Новый каган в дарах вождей не нуждался, но древним обычаем пренебрегать не стал. Обадия сидел во главе длинного стола, но на возвышении, позволявшем ему смотреть на участников пира сверху вниз. Дары вносились через распахнутые настежь двери служками, облаченными в серебристые одежды. После чего громко произносилось имя дарующего и дар переходил в руки бека Авраама, который и демонстрировал его пирующим. Последние приветствовали дар либо криками одобрения, либо гулом осуждения. Впрочем, ныне одобряющих криков было куда больше, чем осуждающих, ибо ганы и беки из кожи лезли, чтобы угодить Обадии, сумрачно взирающему на все происходящее. Взволнованный Карочей, сидевший в головке стола, между беками Красимиром и Вениамином, на глупую церемонию внимания не обращал, занятый своими мыслями.

– А почему нигде не видно бека Борислава? – полюбопытствовал у него Вениамин, кося завидущими глазами на вносимые дары. Завидовал он, разумеется, не кагану, а тем бекам и ганам, которые сумели ему угодить. Сам Вениамин немало поломал голову над тем, чем бы удивить пресыщенного Обадию и пустить пыль в глаза конкурентам. И теперь он был почти уверен, что его дар надолго западет в память как кагану, так и всем ганам и бекам, присутствующим на пиру.

– Борислав проклят волхвами Велеса и казнен как существо, связанное с Навьим миром, – глухо произнес скиф.

Бек Красимир испуганно ахнул, бек Вениамин вздрогнул и уставился округлившимися глазами на Карочея:

– Ты сам видел его тело?

– Тело видел, но у этого тела не было головы.