Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Древнее заблуждение сильных мира сего – пренебрегать “маленьким человеком”, считать его ничтожным, зависимым, слабым, глупым, неспособным на поступки. Каждый отдельный верноподданный никакой угрозы власть имущим не представляет. Но когда ручейки этих скромных, забитых нуждой и заботами людей сливаются в реки демонстраций, озёра митингов, когда аккуратная профессиональная рука заботливо управляет, раскачивает колебания толпы, добиваясь резонанса с дирижёрской палочкой, “маленькие люди” превращаются в неукротимое и беспощадное стихийное бедствие, сметающее на своём пути вековые государства.
Историки, глядя на буйство народного волеизъявления расширенными от ужаса глазами, ставят ошибочный диагноз: “Волна смертей и насилия, захлестнувшая революционные массы, ни от кого не зависела. Она пришла будто сама собой и смыла всё благодушие, все радужные перспективы всеобщего счастья.” Настоящие кричащие лозунги “чумного” года “Бей!”, “Дави!”, “Круши!” никто не чертал на полотнищах. Но неписаные, они оказались ужасной истиной, откровением в первую очередь для интеллигенции, домогавшейся революции с подростковой настойчивостью. А ведь всё начиналось с мирного требования хлеба для семей защитников Родины. Святое дело, совершенно не претендовавшее на потрясение основ. Большинство протестующих надеялось, что к успеху можно прийти мирным путем. Народ, мир, труд – что здесь плохого? Только хорошее.
Свобода. Земля. Обновление. Этого страстно хотели практически все. Строчка из гимна Французской революции стала лозунгом, желанным образцом. Но 24 февраля на демонстрациях рядом с привычными «Хлеба!» и «Нет войне!» везде и сразу замелькало «Долой самодержавие!»…
– Вот смотрите, Николай Михайлович, – прошептал Григорий, передавая генералу массивный морской бинокль, – отсюда прекрасно всё видно.
Потапов поудобнее устроился в проёме чердачного окна, приник к теплым окулярам, направив оптику на близлежащую площадь, запруженную народом.
– Видите красные башлыки и кубанки с малиновым верхом? Нетипичная одежда для пролетариата. Это и есть те самые «красные шапочки», заводящие людей и координирующие между собой управление людской массой. Они должны выделяться среди серой толпы, чтобы привлекать внимание окружающих и постоянно видеть, что делают другие активисты. Располагаются обычно на равных друг от друга расстояниях по принципу сот, как точки сочленения, направляя жужжащий улей «рабочих пчёл» в нужном направлении.
– Что они кричат? Отсюда не слышно.
– Как правило, что-нибудь ободряющее: «молодцы», «вы можете», «вы сделаете это» – ничего лишнего, только фиксация на уверенности в своих силах и благоприятном исходе. Люди жаждут оптимизма, тянутся к тем, кто излучает его, интуитивно симпатизируют и доверяют. Стать своим для незнакомцев – первый необходимый шаг профессиональных манипуляторов. Потом очень коротко – призыв к действию и опять духоподъёмные лозунги. Никаких посторонних слов, только логическая цепочка, побуждающая и убеждающая, что люди хотят, могут, сделают.
– Умно придумано, основательно, – цокнул языком генерал, водя биноклем. – Я насчитал восемь красноголовых. Это все, что есть?
– Конечно, нет! «Красные шапочки» работают в окружении «серых волков» – своих телохранителей. Они располагаются звездой вокруг ведущего – пятерка, боевой кулак.
– Как их отличить от простых митингующих?
– «Волков» видно сразу. Они обычно смотрят вокруг «красной шапочки», по периметру охраняемого объекта, практически не обращают внимания на сам митинг и на ораторов.
– И никаких отличительных знаков?
– Привлекать внимание к себе им нежелательно, поэтому они всегда в серых, нейтральных, не бросающихся в глаза одеждах, чтобы, в случае чего, раствориться в толпе.
– Телохранители бросают своих подопечных?
– При реальной опасности «красные шапочки» тоже снимают свои головные уборы и прячутся среди людей, но всегда могут вынырнуть и продолжить координацию действий, управление настроением и движением толпы.
– А если дело дойдет до стычки с полицией?
– В прямые столкновения с ними «шапочки» и «волки» не вступают, это в их обязанности не входит. Есть другие ребята, грозно называемые вепрями или быками. Их специализация – начинать погромы, учинять насилие, затевать свары с полицией, быть на острие атаки. Вступают в дело, когда «красноголовые» разогреют толпу и подведут к нужному объекту. Опытный взгляд их сразу выделит в толпе не по внешним отличительным признакам, а по специфическому поведению, даже когда они молчат. Пять секунд наблюдения, и становится ясно, кто из революционеров готов за демократию убиться, а кто – убивать.
– Глядя на современных демократов, проникаешься уважением к тиранам, – произнёс генерал Потапов, не отрываясь от бинокля. – Надеюсь, вас не затруднит пояснить источник столь глубоких познаний организации уличных беспорядков. Согласитесь, этот вопрос вполне уместен.
– Во Франции, – начал было Распутин и осёкся, но отступать было некуда, – мне пришлось очень тесно общаться с мастерами этого дела “жёлтыми жилетами” и пару раз участвовать в их мероприятиях.
Разведчик на удивление спокойно отнёсся к информации о путешествиях простого сибирского мужика за границу, его интересовало другое.
– Это анархисты или социалисты? Никогда не слышал такое название.
– Они просто не любят правительство.
– Кто из перечисленных зачинщиков вам кажется наиболее опасным? – Потапов вернулся к предмету разговора.
– Те, кого я еще не назвал. «Невидимые стрелки», специалисты по отстрелу «жертвенных козлов и баранов», почти по-Библейски – сакральных жертв, чтобы «навесить» на власть их кровь, создать ореол мучеников и подготовить всю остальную толпу к неминуемой кровавой развязке. Просто так, ни с того ни с сего, первыми начинать стрельбу не готовы даже подготовленные “быки”. Невидимые стрелки помогают собравшимся переступить порог ада, поднять народ на смертную схватку против угнетателей. Они – провокаторы реальной бойни. После окончания работы стрелков на первый план опять выходят “красноголовые” с гневными речами о преступности власти, фиксируют внимание на жертвах, завершают короткую речь криком «Убийцы!», разгоняют гнев толпы до состояния раскаленного металла. За ними выступают быки, нанося удар с криками “Месть!”. И понеслась… В смысле – весенний, бурный поток понёсся в половодье…
– Никогда еще не слышал, чтобы революцию описывали столь механистически, – передернул плечами Потапов. – Вы говорите о страшных вещах столь цинично, словно о покраске забора или плетении лаптей. В вашем рассказе даже библейская сакральная жертва преподнесена, как нечто обыденное, вроде пирога к чаю.
– А как надо? Восторженно и романтично? Зловеще и загадочно? – усмехнулся Распутин. – Обычно этим грешат сами революционеры, не замечая противоречия между декларированием марксизма, как сугубо материалистического учения, и сказочной идеалистической формой его описания. Революция – серьёзное военно-политическое и административно-хозяйственное
