Все прелести Технократии - Максим Волосатый

– Ну хоть что-то, – облегченно выдохнул космоштурм. – Хоть кто-то. Что с ними?

Он кивнул головой на Степу.

– Ничего, – пожал плечами сакс. – С ним, ничего.

– Я жив, – еще раз подал голос Донкат.

– Все вы живы, – горько отозвался Соловей. – Только толку с того?

– То есть? – Степа подвынырнул из своего страдания. – Это что, не только с нами произошло?

– Если бы, – с той же горечью ответил космоштурм и резко развернулся к нему. – Так ты в порядке?

– Ну да, – Степа развел руками. – Я же сказал.

– И что ты сказал? – Соловей в любой ситуации останется собой.

Ну, почти в любой. На твоей могилке он, конечно, уронит скупую космоштурмовскую слезу, но раз все в порядке, то никаких скидок на душевные муки не жди.

– Это все говорят, – в голос Соловья вернулась привычная полуирония. Только с оттенком горечи. – И ведь не придерешься – на самом деле живы. Вот только как-то не радуется с этого. Это не люди уже. А ведь это были не просто лю….

Он осекся, округлил глаза и опять начал натягивать на ухо пластину супер-фона.

– Гриша, Тимофея мне дай, – попросил он, не отрывая взгляда от глаз Донката.

Степа честно тоже продолжал смотреть ему в глаза. Соловей моргнул и сфокусировался на чем-то внутри Степиной головы.

– Ты жив? – проникновенно спросил Соловей, и Степа недоуменно пожал плечами, мол, только что же разговаривали. И только потом понял, что космоштурм спрашивает не его.

– Угу, угу. Понял, – Соловей кивал в такт рассказу в супер-фоне, не отпуская взглядом Степу. – Давай рассказывай. Это я не тебе, – кивнул Соловей и Донкат окончательно запутался, кто и с кем разговаривает. Вместо этого он прикоснулся к руке Селены. Теплая. И мягкая. Вот только внутри никого нет. Все ушли. Знать бы еще куда….

– Чего молчишь? – подтолкнул его Соловей. – Рассказывай. Долго тебя ждать?

И вот на этом толчке Степу и сорвало.

– А не пойти ли вам орбитой, господин полковник? – змеиный шип против воли вырвался из сведенных судорогой челюстей. – Какого хрена вы тут распоряжаетесь? Это частная территория, и приказывать мне не может тут никто….

Он бы еще долго разорялся, и неизвестно, до чего бы дошел, но небольшая корректировка информации о праве собственности на помещения в виде отеческой длани Декстера приостановила льющийся поток негатива.

– Эть, – Степа кивнул головой от несильного, но увесистого подзатыльника….

И тут же, не дожидаясь дальнейших «комментариев», выстелился в ответном ударе. Истерика, она лучше всего срывается на своих. Проверено. Сакс согнулся от удара в колено, и Донкат уже совсем было вознамерился воткнуться в открытый бок Декстера, но его перехватили прямо в полете. В отставке там Соловей, или не в отставке, но хватка у «бывшего космоштурма» была железная, и навыки рукопашной он и не думал терять.

Намертво обездвиженный Степа попытался, было, трепыхнуться. Не вышло. Он рванулся еще. И еще. И еще. С тем же результатом. От стены за всем этим действом безразлично наблюдали две пустые оболочки, за которые двое из присутствующих тут собирались как минимум умереть. А третий собрался рассказать им, где это можно сделать с максимальной самоотдачей.

– Не психуй, – Соловей даже дыхание не сбил, обездвиживая далеко не маленького Степу.

– Молодец, – просипел со своей стороны сакс, массируя колено. – Удар у тебя отличный….

Донкат молчал. Во-первых, прижатым к полу сильно не поболтаешь, а во-вторых, истерика прошла. Совсем. Как и не было. Прошла, оставив за собой острое сожаление о сделанной глупости.

– Шойс, прости, – отчетливо произнес Степа из-под колена Соловья, прижимающего его к полу. – Я не знаю, что на меня накатило.

– Да ладно, – Декстер протянул руку, помогая ему подняться. – Бывает.

– Зато я знаю, – Соловей аккуратно приподнял ногу, давая свободу «бунтарю». – Это тебя исключительностью придавило. Непростая штука, доложу я вам.

Донкат хотел было обидеться, но вовремя вспомнил, что Соловей редко болтает языком попусту. Соловей приподнял уголок рта, обозначая невеселую улыбку, и продолжил.

– А исключительность твоя заключается в том, что таких, как ты, во всей Федерации осталось всего двое (сколько по галактике неизвестно, если вообще есть). И это факт.

Он замолчал, предоставляя возможность Степе c Декстером делать выводы самостоятельно.

– Можно с подробностями? – мрачно попросил Донкат, уже понимая, что ничего хорошего он не услышит.

На ухе Соловья шевельнулся супер-фон. Он принял звонок, и его взгляд стал отсутствующим. Декстеру со Степой ничего не оставалось, как ждать, лелея тщетную надежду, что около стены вдруг оживут две пустые оболочки. Прошла минута, другая.

– Можно, – отчетливо произнес Соловей. И замер, глядя на Донката.

Степа таращился на него в ответ, четко понимая, что космоштурм его не слышит и не видит.

– Я сказал, что с подробностями можно, – Соловей покачал ладонью перед глазами не ожидавшего ничего подобного Степы.

– А? Что? Конечно, – Донкат очнулся.

– Но не здесь, – уточнил Соловей и показал на стоящих девушек. – Забираем их, и дальше все комментарии у меня на борту.

Он вдруг посуровел и по очереди посмотрел на Степу и Шойса.

– И учтите, из-за массового распространения картин ситуация прибрела характер пандемии. Так что в дальнейшем любые пацифистские высказывания будут приравниваться к неисполнению приказа в боевой обстановке. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Все понятно?

Выражение его лица говорил само за себя, поэтому ни Степа, ни Декстер язвить по этому поводу не решились. Вместо этого они встали по стойке «почти смирно» и отдали честь каждый на свой манер.

– Так точно.

– Отлично, удовлетворился Соловей. – Забираете девушек – и ко мне на борт. Всё: и сказки, и были, всё – там, на месте. А сейчас – поехали.

Глава 25

Полумрак больше не был полумраком. Сейчас здесь было светло, как днем. По полу разлилось море светящихся бликов. Мягко мерцающий туман висел в воздухе (или что тут вместо него?), заставляя глаза щуриться от обилия света. Искрящийся шар качался перед уходящей вдаль дорогой. Дорогой домой. Барок заворожено смотрел на это великолепие, не в силах сделать ни шагу дальше.

– Бари, что это? – рядом с Бароком застыл в изумлении Рудольф, приглядываясь и прислушиваясь. После туманного пространства сознания и серого полога, светящийся мир, заменивший собой полумрак, резал глаза. Все пространство заполнял едва слышный гул. Как будто в одном огромном зале собралось очень много людей.

Пока они запускали сложнейший механизм активации узоров, пока их сознание корчилось, пропуская через себя огромный поток эмоций, им было не до красот потустороннего мира. А вот сейчас все кончилось. Кончилось? Сейчас?