Владычица небес - Дункан Мак-Грегор

Итак, придя к согласию, спутники встали и дружно вышли на улицу.

Только базар тут был точь-в-точь таков, каков он и во всех других городах света. Длинные торговые ряды, купленные состоятельными торговцами, пестрели разнообразными товарами.

Повсюду разносились пленительные запахи восточных сластей, благовоний, тут и там высились горы свежих фруктов и овощей; равномерный шум порою прерывался истошным визгом обманутого или обворованного; люди сновали взад-вперед, толкались, останавливались у одних столов и равнодушно миновали другие; к палаткам гадальщиков неизменно стояли длинные очереди.

Трилле базар интересовал по одной лишь причине: по опыту он отлично знал, что здесь довольно легко можно что-нибудь украсть. Правда, ныне у него не было необходимости заниматься столь малопочтенным ремеслом, но натура требовала своего. Он достаточно долго — почти луну — был честным парнем. Хватит. Пора приниматься за дело. И он тут же, не теряя драгоценного времени, запустил руку в чужой карман. Мигом позже Трилле стал богаче на три золотых.

Таким образом покончив с бездельем, он повеселел. Грусть уже и не думала возвращаться в его душу — наоборот, приятная истома охватила все члены Повелителя Змей. Он хотел любви, вина и почтения. Ни того, ни другого, ни третьего ему до сих пор не приходилось вкушать сполна, потому он и обратил сейчас взор на пышнотелую красавицу с кротким выражением белого румяного лица.

Застонав от вожделения, бродяга оставил Клеменсину и ринулся к своей избраннице. Увы. Едва пальцы его коснулись ее нежной шейки, как чей-то грозный рев раздался прямо у его уха, а сразу вслед за тем в то же ухо врезался гиппопотам, свалившийся с неба. Лишь через несколько мгновений Трилле пришел в себя и сообразил: за тушу гиппопотама он принял огромный волосатый кулак дородного крепкого мужа, коего он, по простоте душевной, рядом с красавицей не приметил.

Сейчас тот вопил во все горло, что коварный чужеземец намеревался задушить его невесту, за каковое преступление его надо немедленно отвести в темницу. В темницу Трилле не хотел. Поэтому, наверное, он схватил Клеменсину за руку и пустился наутек, сбивая с ног каждого, кто попадался на его пути.

У выхода с базарной площади они остановились. Красные от быстрого бега и крайнего волнения, долго не могли отдышаться, опасливо поглядывали по сторонам. Наконец Клеменсина, устремив на спутника взор, полный негодования, произнесла:

— Какая муха тебя укусила? С чего вдруг ты на нее накинулся?

— Любви алкал… — мрачно ответил Повелитель Змей, отворачиваясь.

— Тьфу! И это ты называешь любовью? Я видела — о-о-о, я видела! — что Конан вытворял с той похотливой туземкой. Но то была вовсе не любовь! Энарт никогда не стал бы…

При воспоминании об Энарте глаза девушки увлажнились. Грусть, что покинула Трилле, теперь вошла в ее душу; она была легка и светла, как южный ветерок над морем. Клеменсина подавила вздох.

— Да, — сказала она тоном спокойным и задумчивым. — Энарт никогда не… Взор ее скользнул по длинной улице, отходящей от базарной площади, и…

— Энарт…

— Да слышал я, — отмахнулся Повелитель Змей. — Энарт никогда не стал бы этим заниматься. Ну и что в этом хорошего? Очень даже странно, вот что я тебе скажу. И если бы на меня не набросилось это чудовище, роковым образом оказавшееся женихом той красотки, я бы ни за что не упустил…

Он не успел закончить свою мысль.

— Энарт! — вдруг закричала Клеменсина и кинулась бежать.

К сумеркам Конан вернулся в караван-сарай злой, как сто Нергалов. В зале он выпил большую кружку фруктового сока и поднялся наверх, в свою комнату.

Достав из дорожной сумы предусмотрительно прихваченную с собой бутыль с аргосским красным, он выхлебал сразу половину, лег на низкую, ему по щиколотку, тахту, и совсем уж было собрался вздремнуть, как в дверь его постучали.

— Ну? — ответил по обыкновению варвар.

— Ко-онан… — Голос Трилле был тих, но в нем явственно слышались торжествующие нотки.

— Чего еще?

— Пойдем… Пойдем скорее в комнату Клеменсины.

— Что я там не видел? — фыркнул Конан, вообще никогда не бывавший в комнате Клеменсины.

— Кое-что-о-о… — пропел чрезвычайно довольный собой Повелитель Змей.

— Прах и пепел…

Однако киммериец поднялся и пошел, немало заинтригованный хихиканьем бродяги. Конечно, он не надеялся увидеть в комнате девушки связанного Кар-машана или сам Лал Богини Судеб, но вряд ли Трилле осмелился бы потревожить его без какой-либо цели.

Пройдя вслед за приятелем пять шагов по коридору, Конан ступил в крошечную светлую каморку с окном во всю стену. Здесь он узрил Клеменсину (зеленые глаза ее сверкали и искрились, как никогда прежде, а нежная кожа окрасилась чудесным румянцем) и красивого темноволосого юношу, сидящего рядом с ней и крепко держащего ее руку.

— Конан! — воскликнула Клеменсина, завидя варвара. — Я нашла Энарта! Посмотри на него! Это мой Энарт!

— Гм… — сказал Конан, усаживаясь в единственное кресло, где до него, видимо, восседал Повелитель Змей — судя по кислому выражению лица последнего, так оно и было. — Энарт, говоришь?

Подозрительный киммериец, услышав имя погибшего возлюбленного Клеменсины, сразу вспомнил все, что он слышал о воскрешении мертвецов. Не иначе — мелькнула неприятная мысль — как здесь поучаствовал мелкий колдунишка, знакомый с таинствами черных магов. А может, не такой уж и мелкий…

Но при взгляде на Энарта подозрения рассеялись. Юноша был не просто жив — он сам и был жизнь. Его темные глаза в длинных пушистых ресницах сверкали и искрились точно так, как у Клеменсины, а румянец на щеках горел и того пуще; он улыбался Конану открыто и светло; его белая чистая кожа не имела еще и признака какой-либо растительности. Он был настолько свеж, хорош и невинен, что киммериец вдруг почувствовал себя древним старцем по сравнению с этой цветущей молодостью.

— Энарт, говоришь? — повторил он, вновь переводя взгляд на девушку. — Клянусь Кромом, это первая хорошая новость за последние дерьмовые дни.

— Да, Конан! — с удовольствием подтвердила счастливая Клеменсина. — Все выяснилось: я не убила его.

— Убила, не убила — какая разница? — вмешался Повелитель Змей. — Ты лучше послушай, брат, что Энарт тут рассказывает… Тебе будет оч-чень интересно.

— Да, Конан! — вспомнила и Клеменсина. — Энарт рассказал про… Про того, помнишь? Карма… Карма…

— Кармашана? — встрепенулся киммериец.

— Ну да!

— Прах и пепел! Что ж вы мне голову морочили? Ну-ка, Энарт, что ты там говорил про Кармашана?