Происхождение - Ирвинг Стоун

– За издание берется Адмиралтейство, – сказал сэр Джон. – А распространением займется Джон Мэррей. Никакого гонорара или авторских не предусматривается, но не думаю, чтобы это вас остановило.

– Я должен Адмиралтейству немало, да что там – я обязан ему всем. И горжусь, что мое имя появится в той же книге, что и ваше, и Ричарда Оуэна, и сэра Уильяма Гукера.

По пути домой, глядя на зимний пейзаж Кента, мелькавший за окнами вагона, он бормотал под скрежет колес:

– Что же, это вам за нападки на меня в "Журнале Эдинбургского королевского общества". Одно калечит, другое лечит.

Зачехлив микроскоп и отложив инструменты, он пересел на свое обычное место в кресло с обитой материей дощечкой на подлокотниках для письма… радуясь возможности вновь очутиться на время в своей прежней корабельной каюте. Глава писалась сама собой, без всяких усилий, настолько он был переполнен впечатлениями и мыслями, накопившимися за пять лет плавания на "Бигле". Чтобы ее завершить, ему понадобилось всего две-три недели; поначалу он боялся, что включил чересчур много материала, но сэр Джон пришел в восторг и от его трудолюбия, и от качества работы. Воспрянув духом, Чарлз тут же принялся за другую работу, о которой давно просили его Лайель и Геологическое общество, – "О переносе эрратических валунов с более низкого на более высокий уровень".

По вечерам Эмма играла для него попурри из опер Беллини "Норма" и Россини "Вильгельм Телль". Одной из любимых опер Чарлза была – по вполне понятной причине – "Эмма" Обера. Год выдался удачным и по части чтения вслух: только что в Лондоне появились "Джейн Эйр" Шарлотты Бронте, первые выпуски "Ярмарки тщеславия" Теккерея и "Грозовой перевал" Эмилии Бронте. По мере того как его коллеги из Лондона узнавали о существовании Даун-Хауса, увеличилось также и количество поездок на станцию Сиденхэм.

19 апреля.1848 года Чарлз обедал в Геологическом обществе с Лайелем, Мурчисоном, Хорнером и Юэллом. Он довольно долго не бывал на заседаниях Общества и сейчас град насмешек обрушился на "удалившегося от дел сквайра, впавшего в спячку в сельской глуши".

– "Удалившегося от дел?" – вступился за друга Ла-йель. – Посмотрели бы вы на его кабинет. Он еще выйдет из своей пещеры – и тогда весь мир признает его как непререкаемый авторитет по усоногим рачкам.

Выступив с докладом, Чарлз привел доказательства своей теории, согласно которой в поднятии валунов с исходного уровня материнской породы виноваты прибрежные льды. Доклад был хорошо принят, ему тепло жали руку почти все из тех, кто присутствовал в конференц-зале.

По дороге домой Лайель негромко произнес:

– Дарвин, а не лучше ли вам жить в Лондоне? Городская жизнь имеет много плюсов. Таких, как сегодняшний восторженный прием, например. У вас же наверняка сердце радовалось.

– Совершенно с вами согласен: Лондон имеет свою привлекательность, свои светлые стороны. Но я все равно никогда не откажусь от сельской жизни. Вот увидите, так для меня будет лучше.

На следующее утро он завтракал с Эразмом, затем зашел повидаться к Джону Грею, хранителю зоологического отдела Британского музея. Там находилась большая коллекция усоногих, пополнявшаяся с годами за счет экспедиций натуралистов, включая и самого Грея; экспонаты, однако, не были классифицированы и не могли поэтому быть занесены в каталог.

– У нас они фактически лежат без всякой пользы, – сказал Грей. – Никто не считает нужным ими заняться. Я поговорю с попечителями, чтобы они разрешили передать коллекцию вам.

Весной Чарлз еще раз побывал в Лондоне, чтобы послушать доклад Гидеона Мантелла об ископаемых окаменело-стях в древних породах.

Выпив по аперитиву, Чарлз и Лайель остались обедать в Королевском обществе в помещении Соммерсет-Хауса. Через стол от них восседал Ричард Оуэн, который, Дарвин знал это, считал себя самым большим авторитетом по части геологических ископаемых. Впрочем, он и на самом деле приобретал все большую известность.

Чарлзу понравился доклад: он был не только интересно изложен – большая редкость в научных кругах! – но и убедительно аргументирован. Поэтому-то Дарвин просто оторопел, услышав, как Ричард Оуэн, буквально кипящий от ярости, принялся вопить прямо в лицо Мантеллу, едва успевшему занять свое место за столом:

– Доклад никуда не годится! Исследование поверхностно, а выводы насквозь фальшивы. Я решительно вы-стугшо против подобного шарлатанства как недостойного Королевского общества и требую, чтобы оно было осуждено.

Дежтар Гидеон Мантелл, пятвдесятввосьмилетний практикующий врач, весьма уважаемый в Англии за его "Чудеса геологии", "Медали сотворения" и учреждение музея, где им была собрана уникальная коллекция ископаемых, сидел как громом пораженный. Публика, явно смущенная, молчала: тем не менее ухо Чарлза улавливало гул голосов.

В "Атенеуш Чарлз и Лавель шли молча. За бокалом портвейна, почти утонув в глубоком кожаном кресле, Чарлз наконец нарушил молчание.

– К какой мерзости приводит слава! Только дюбовь к нетине способна помешать так несправедливо обрушиваться ва другого.

Некоторое время Лавель внимательно изучал лшю Чарлза.

– Еы ведь дружили с Оуэном, ее так да?

– Да.

– И он бывал у вас в Даун- Хаусе?

– И не раз.

– Надеюсь, вы ее делились с ним своими теориями происхождения видов?

– Конечно, нет. Зачем об этом спрашивать.

– Берегитесь Оуэна. Он еще выступит иротав вас. Как делает это с каждым. Такова уж его природа.

Своих старших детей Дарвин обучил обращению с микроскопом, и они были в полном восторге, особенно когда удавалось разглядеть какой-нибудь из скрытых органов, обнаженный отцовским скальпелем. Часто слыша, как Чарлз употребляет термин "ракообразные", они окрестили "папиных морских уточек" "ракообразными мумиями". Любивший одинокие прогулки Уильям частенько отправлялся бродить по тропинкам в лугах и постепенно узнал всех соседей в округе. Однажды он вернулся к обеду чем-то явно озадаченный.

– Папа, ты знаком с мистером Монтпичером, который живет в нескольких милях южнее деревни? Каждое утро этот джентльмен сидит у открытого окна своего коттеджа, курит трубку и ничего, кроме этого, не делает.

– Может быть, он на пенсии, Уилли?

– Да, но когда же он занимается своими уточками? Эмма от души рассмеялась.

– Видишь, Чарлз, что получается. Последние пару лет дети только и видят, как ты препарируешь усоиогих рачков, вот они и решили, что каждый мужчина должен делать то же самое. Ничего другого они просто не могут себе лред-ставить.

– Придет время – смогут. Если, конечно, я когда-нибудь сумею закончить эту поистине нескончаемую работу. Впрочем, я сильно в этом сомневаюсь. Недавно мне написал некий мистер Статчбери из Бристоля: предлагает в дар свою коллекцию усоногих – он собирал ее всю свою жизиъ. Говорит, она великолепна.