Ночные ведьмы - Раиса Аронова

— Это все-таки лучше, чем остался бы памятник над твоим прахом, уверяет Руфа.

— Отсюда мы уходили бомбить противника на дорогах под Гродно.

— Сегодня во что бы то ни стало нужно добраться туда.

И Руфа сразу посерьезнела, задумалась. «Знаю, дорогая, какая сила влечет тебя в тот город, — подумала я. — Гродно — главная цель твоей поездки по Белоруссии. Нелегкой будет встреча…»

— Пошли к машине. Леша, наверно, уже заменил колесо, — бросаю умышленно прозаическую фразу, чтобы отвлечь подругу от ее воспоминаний. Отложим их до завтра.

— Где вы там бродили? — встретил нас Леша нетерпеливым вопросом. — У меня тут такой интересный разговор был!

В его инструментах не нашлось какого-то нужного гаечного ключа, и он решил остановить грузовик. Шофер, молодой мужчина, заинтересовался, почему московская «Волга» с одним человеком оказалась под Новоельней. Леша охотно объяснил.

— Я помню тех летчиц, — неожиданно сказал мужчина. — Благодаря им я в свои десять лет выучил наизусть Гимн Советского Союза. Они часто вечером собирались реем полком на площади перед своим общежитием, выстраивались ровными рядами и исполняли гимн. Хорошо пели! Мы, мальчишки, забирались на деревья, смотрели и слушали, будто представление в театре. Вот тогда с их слов я и запомнил гимн.

Мужчина очень спешил и не мог нас ждать.

— Ты хоть узнал его фамилию? — спрашиваю мужа, доставая карандаш.

— Забыл, — растерянно говорит он.

— Эх, какой же ты недо…

— …тепа, хочешь сказать?

— Нет, я имела в виду «недогадливый».

— Ладно, садитесь, поехали. Колесо теперь новое. Осталось километров двести, не больше.

Смотрим на карту. От Новоельни красная линия уходит прямо на запад, на территорию Польши. Синяя линия отклоняется в сторону и оканчивается в Гродно. Там нет ни площадки, с которой бы мы взлетали во время войны, ни следов от взрыва наших бомб. Но там есть памятник, на котором должно быть написано имя нашей однополчанки, Героя Советского Союза гвардии капитана Сапфировой. Мы едем туда, чтобы поклониться ее праху.

Солнце уже коснулось остроконечных верхушек елей. То ли усталость, то ли чудесные краски вечерней зари внесли в наш экипаж необычную умиротворенную тишину. Дорога хорошая, ровная, местами аккуратно обсажена ивами. Деревень, какие мы привыкли видеть в России, нет. По обе стороны шоссе беспрерывно мелькают хутора в два-три домика. Кое-где в окнах уже зажигаются огни. День угасает тихо, незаметно. Небо на западе отсвечивает спокойными бледно-розовыми и светло-серыми тонами.

Давно перестала я смотреть на небо с одной-единственной целью — летная или нелетная погода? А ведь после войны года два-три только так и смотрела. Невольно фиксировала в уме высоту и плотность облаков, направление и скорость их движения и прочие метеорологические факторы. Довоенные взгляды на небо приходили постепенно, с трудом вытеснял фронтовые привычки. Какое же наслаждение для человека — уметь видеть небо во всей его разнообразной красоте!

В Гродно приехали в двенадцатом часу ночи. У встречного майора спросили дорогу к гостинице. Он объяснил нам все повороты и улицы, но потом, заглянув в машину, сказал:

— Если к вам можно подсесть, я проеду и покажу вам. Мне в ту же сторону. А то заблудитесь ночью.

С радостью приняли его предложение. В пути заговорили о памятниках погибшим, спросили, не знакомо ли ему имя Ольги Санфировой.

— Это имя известно у нас многим жителям, — сказал майор. — В городском парке над братской могилой стоит памятник. Там человек сорок захоронено. Среди них, я хорошо помню, есть и ее фамилия. В городе есть и улица имени Ольги Санфировой.

Гродно встретило нас доброй вестью.

19 августа

Переночевали в гостинице «Неман». Утром Руфа протянула мне два письма со словами:

— Прочти. Может, для твоего дневника они будут кстати.

Сегодня она какая-то другая. Говорит мало, немного рассеяна. Ушла в себя.

Я пробежала глазами письма. Думаю, что их нужно переписать в дневник.

«Уважаемая Руфина Сергеевна!

Прошу извинения за беспокойство. Дело в том, что меня интересует одно обстоятельство, связанное с военным временем. Мне недавно попалась книга „Героини войны“, где в очерке „Подруги“ описан эпизод из Вашей фронтовой жизни, когда Вы вместе с летчицей Санфировой были сбиты зенитным огнем немцев.

Я тоже участник Отечественной войны, но не летчик, а обыкновенный пехотный разведчик. У меня в памяти остался эпизод, когда ночью над передним краем летел горящий самолет и из него выпрыгнули на парашютах два человека. Они приземлились между немецкой и нашей обороной. Вскоре раздался взрыв и крик женщины: „Помогите!“ Мы бросились на зов. Но весь тот участок был заминирован, и прежде чем успели подползти к летчице, раздался второй сильный взрыв. Мне на лицо падает воротник от комбинезона и часть теста летчицы. Самолет горит, сильно освещая местность. Немцы беспрерывно стреляют, но нам все-таки удалось вынести летчицу. Тут же бросились за второй. Другая оказалась счастливее, она приземлилась на противотанковых минах.

Кто были те летчицы, мы не знали. Да и живую не удалось как следует рассмотреть, тогда было не до этого. Так тяжело видеть гибель женщины!

И вот теперь, прочитав очерк, мне кажется, что это именно тот случай. Если мне не изменяет память, это было в Польше, недалеко от населенных пунктов Буда, Обремб и Пашковица. Был небольшой мороз, снега не было.

Я писал в издательство, которое выпустило книгу, мне порекомендовали обратиться к Вам, сообщили Ваш адрес. Ответьте, пожалуйста, Руфина Сергеевна, с Вами ли произошло все описанное мной.

Мой адрес: Липецкая область, г. Елец, ул. Ленина, 115.

Силкин Владимир Павлович».

«Здравствуйте, Руфина Сергеевна!

Получил Ваше письмо. Я знал, я чувствовал, что Вы ответите! Верю, тяжело было Вам вспоминать о гибели подруги, как и мне порой не легко вспоминать о товарищах, которые не вернулись с войны.

Руфина Сергеевна, о Вашем героизме, о героизме советских летчиц, я теперь всем своим товарищам по работе рассказываю. Они молодые и не видели, не пережили того, что испытали мы в войну. Им это нужно знать.

Помню я, Руфина Сергеевна, того солдата, который дал Вам свои сапоги Вы ведь были тогда босые, унты-то еще в воздухе свалились с ног. Его фамилия Мороз. Но он погиб спустя полтора месяца после того случая с Вами.