Белое, черное, алое… - Елена Топильская

— Что же вы сидите?! — резко спросила я.

— Нормально, нормально, — забормотали они в два голоса.

— Да что нормально-то?!

И в этот момент ухнуло еще раз, только в два раза громче.

— Опа! — довольно сказал один, с переднего сиденья.

Полуобернувшись ко мне, он подмигнул и сообщил, что «эти ребята», взрывники, за которыми мы охотимся, всегда «двойку» закладывали: у самой двери один заряд, слабенький; он рванет, только чтобы попугать, бдительность притупить, и те, кто входит в квартиру, пережидают, думают, что уже все, и идут дальше, и вот тут-то ухнет по-настоящему.

Мне было не выйти из машины, дверь с моей стороны не открывалась, и я с силой пихнула в бок москвича, сидящего рядом со мной:

— Дайте мне выйти!

Тот даже не шелохнулся.

— Еще немного посидим, вдруг там «тройку» заложили, — пробормотал он.

Тут я пожалела, что не получила оружия, — я бы его пристрелила. Водитель дисциплинированно ни во что не вмешивался.

— Нет, «тройки» нет, теперь пошли, :

— обернулся бугай с переднего сиденья к напарнику.

Они выгрузились из машины и неторопливо потопали в парадную. У меня потемнело в глазах. Потом запрыгали золотые звездочки… Теперь я уже боялась выйти из машины и подняться туда, на место происшествия. Что-то там с Ленькой?

— Что там с Ленькой? — спросила я водителя уже вслух. — Может, сходите туда?..

— Не могу, — ответил он, — не могу оставить машину.

— Ну я же здесь сижу!

— Все равно не могу.

Я посмотрела на часы. Ленька ушел двадцать восемь минут назад. Господи, что там с ним?! Никто не выходил. Зато к парадной с воем подъехала «скорая помощь», за ней две пожарные машины. Мне оставалось только наблюдать, потому что у меня вдруг стали ватными ноги, я бы не смогла встать. Когда в проеме двери парадной показались силуэты врачей в белых халатах, ведущие под руки мужчину в темной куртке, я подумала, что миновало уже несколько часов, но взгляд на собственное запястье убедил меня, что не прошло и десяти минут. Вели они Леньку. Онемение в ногах прошло, я вылезла из машины и подошла к ним.

— Леня, как ты?

Голова у него безвольно болталась.

— Контузия, — сказал один из врачей. — Он не слышит.

— Это страшно?

— Не смертельно, — ответил второй.

Они повели его к машине «скорой помощи».

Ну слава Богу, хоть жив… И мне вдруг так все надоело. Мне остро захотелось другой жизни, мира, добрых человеческих отношений… Стало противно, что я стою здесь ночью одна, в темноте, на ветру, что при мне только что фактически послали на смерть человека, моего товарища…

— Пошли! — крикнул мне гууровец, высунувшийся из парадной, и призывно махнул рукой. — Осматривать пора.

И я пошла…

Добравшись под утро до дома, я разбудила Сашку и горько разрыдалась у него на груди. Я рыдала из-за того, что меня в университете не учили военным действиям. Я проходила криминалистику, уголовное право и процесс, судебную психологию, меня учили обрабатывать и фиксировать отпечатки пальцев, изымать слепки следов, квалифицировать преступные деяния и составлять процессуальные документы. Но меня никто не учил прятать вещественные доказательства, чтобы их не украли мои продажные коллеги, и мне не рассказывали, как нужно отправлять дело зональному прокурору, предварительно вытащив из него самые важные документы, чтобы их содержание не стало известно обвиняемым.

Да что там криминалистика! Жить меня никто не учил! Я только сейчас, больше десяти лет проработав следователем, стала мало-мальски разбираться в людях. Меня выпустили в жизнь совершенно неподготовленную, до окончания школы держали в инкубаторе, а потом открыли дверцу и выпихнули: «Лети!» И — делать нечего — я замахала своими куцыми крылышками, и жила как умела, а теперь оказалось, что я просто перелетела тогда в другой инкубатор. А за пределами этого инкубатора джунгли. Я устала находиться в перманентном состоянии борьбы, я женщина, в конце концов!

Сашка терпеливо меня слушал, поддакивал, гладил меня по голове. Потом спросил:

— А что сегодня делать будешь?

— Сегодня Денщиковым займусь, и в страховую контору съездить надо, посмотреть, какой же договор они состряпали, хотя я процентов на восемьдесят знаю…

— На Иванова? — спросил Сашка.

— Ага, — кивнула я.

— Слушай, а с крестом ты разобралась до конца? Между прочим! Ты убрала крест из своего сейфа?!

— Нет еще. А куда я его дену пока? Его надо на экспертизу направлять. Да я и не бываю практически в своем кабинете, не волнуйся.

— Машка, ты понимаешь, что у тебя кабинет уже заражен, раз у этого креста такое сильное излучение?! Как маленькая, прямо. Скажу Горчакову, чтобы он тебя в твой кабинет не пускал, пока там не произведут необходимую очистку или другое помещение тебе не дадут.

— Ага, кабинет прокурора района…

— Все, спать.

«Заткнули рот», — горько подумала я, устраиваясь на подушке, и тут же заснула. Уже во сне пробормотала, что на сегодня у меня запланировано еще одно мероприятие, слышала, как Сашка поинтересовался какое.

— Раскрыть убийство Чвановых, — еле слышно проговорила я, всхлипывая и ворочаясь, и отключилась.

Но жизнь внесла коррективы в мои наполеоновские планы. Наутро мне пришлось заниматься совсем другими делами. Когда я уже собиралась уходить на работу, позвонил Василий Кузьмич и тревожным голосом сообщил, что его и оперативника Гарина, который занимался вертолетовской темой, вызывают к прокурору города.

— Зачем? — удивилась я.

— С материалами на квартиру Денщикова.

— Да-а? А какие претензии?

— Зачем «корки» завели на прокурорского работника без согласования с прокуратурой города.

— Не поняла. А при чем тут согласование?

— Нельзя якобы проводить оперативно-розыскные мероприятия в отношении прокурорского работника без согласия его руководства.

— Василий Кузьмич, ну вы же грамотный человек. Во-первых, нигде в законе таких ограничений нет, а во-вторых, вы что, проводили оперативно-розыскные мероприятия? Насколько я понимаю, изъятие документов на квартиру еще не является оперативно-розыскными мероприятиями. Успокойтесь вы, ничего вы не нарушили.

— Твоими бы устами, Машечка. Только мой нос чует ба-а-а-льшие неприятности.

Старый волк Кузьмич как в воду глядел. Меня тоже пригласили на этот разбор полетов. Председательствовал Дремов, присутствовали начальник отдел Будкин и разбираемые. В их числе оказалась и я.

— Какое право вы имели? — распалялся Дуремар. — Это же прокурорский работник! Так вы и за мной скоро следить начнете!

Поскольку Василий Кузьмич со своим подчиненным выбрали самую грамотную тактику — молчать, Дуремар пытался и меня вовлечь в свару. Свои упреки он адресовал в основном мне.

— Да поймите же, документы, собранные РУБОПом по квартире Денщикова, никоим образом не собирались путем оперативно-розыскных мероприятий, только запросы-ответы. Да если бы даже они и проводили оперативно-розыскные мероприятия в отношении Денщикова, — закон этого не запрещает.

— Что значит «не запрещает»? — взвился Дремов. — Всегда так делается, приходят к прокурору города, сообщают ему о разработках…

Кузьмич не выдержал и шумно вздохнул. Последний раз к прокурору города приходили докладывать о разработках семь лет назад, когда накрыли на получении взятки заместителя начальника отдела следственного управления прокуратуры города. Только тогда умные опера пришли к городскому прокурору и сказали, что хотят посоветоваться: мол, высокий чин из следственного управления ГУВД ими уличен во взяточничестве при таких-то обстоятельствах, как прокурор города считает, есть состав? Конечно, ответил прокурор города, надо возбуждать дело и привлекать к ответственности. Вот документы, сказали опера. «Как? — возопил прокурор города, — вы же сказали, что он из милиции?!» — «Разве? — удивились опера. — Мы просто оговорились, или вы нас не так поняли».

А с тех пор, сколько ни докладывали о разработках, ни одного дела не возбуждалось.

— Короче, — распорядился прокурор города, — вы должны за это ответить.

Пишите объяснения, и вас, Мария Сергеевна, это касается… Будет приказ о наказании.

— А мне-то почему писать? — удивилась я.

— Вы знали про эту разработку?

— Знала, ну и что?

— Вот и напишите, что знали, но мер не приняли и прокурору города не доложили. А собранные вами документы оставьте мне.

— Но… — решился возразить Кузьмич.

— Никаких «но», — твердо заявил Дремов. — Папку дайте мне, — и держал руку протянутой, пока Кузьмич не передал ему «корочки».

Будкин все это время молчал. Когда нас отпустили, он остался в шикарном кабинете прокурора города. Шелест страниц раздался еще до того, как за нами закрылись тяжелые двойные двери.

Когда мы вышли в приемную, Кузьмич, шумно отдуваясь, сказал: