Red is my favourite colour - bzlkt
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Параллель между интернатом и Хогвартсом возникла у меня в голове сразу же, как подали еду, и многочисленные воспитанницы заняли свои места: перед глазами в воспоминаниях встал Большой зал и четыре длинных стола факультетов, ведущих, как дорожки, к директорской трибуне. Однако, когда все принялись ужинать, атмосфера, царящая в интернате, не шла ни в какое сравнение с той, что окружала меня весь год в Хогвартсе.
У нас на ужине принято было читать письма от родных и делить эти эмоции друг с другом. Распаковывать подарки, если кому приходили, и хвастаться одноклассникам. Болтать о прошедшем дне, обсуждать домашку и тренировки. Здесь же ужин прошёл в звенящей тишине, сопровождаемой лишь постукиванием приборов о тарелки и еле слышным шёпотом передать хлеб или соль. Девочки не грустили, они так же, как и любые дети, улыбались, кивали друг другу и подмигивали, но на их лицах отпечаталась такая въевшаяся за все годы сиротства печаль, что её можно было увидеть невооружённым глазом. Это пугало и одновременно отрезвляло.
Я вдруг вспомнила, как веселили меня наши Хогвартские ужины, с каким трепетом я ждала наступление вечера, чтобы перекинуться с Себастьяном парой взглядов, а потом думать о них всю ночь. Как ждала философских рассуждений Оминиса, у которого вошло в привычку рассказывать всему столу различные научные факты. Из-за этого наш стол постепенно пустел из раза в раз, но мы с Себастьяном, как настоящие друзья, терпеливо слушали и даже умудрялись что-то запоминать.
Чувство, когда идёшь после ужина и болтаешь с друзьями до самых лестниц, а то и до чужих гостиных, не сравнится ни с чем. Царящая в Хогвартсе атмосфера, хоть я и считала её всё ещё чужой, пропитана счастьем и детством. Здесь, в интернате, всё вдруг превратилось на контрасте в чёрно-белое, и мне стало невыносимо тоскливо и обидно за Асю, которая видит эту сепию каждый день и больше ничего.
Пока мы ехали в карете, а фонарь кучера назойливо бил по глазам через щёлку в перегородке, я перебирала в мыслях все-все воспоминания, связанные с Хогвартсом. Представляла, как ребята сейчас ужинают, смеются и пуляются едой, как это любит делать Гаррет. Как Поппи смущается от заботы Амита, а Натти кидает грозные взгляды на Джошуа. Побыстрее бы прошла эта неделя. Поверить не могу, что действительно думаю так, хоть и уносила оттуда ноги вчера утром, лишь бы быть подальше от Себастьяна.
— Душа моя, вижу, вы о чём-то сосредоточенно размышляете, но, пока не забыл, — профессор повернулся ко мне полубоком и задумчиво погладил усы, — завтра в Министерстве будьте осторожны и не особо вникайте в то, что вам там будут говорить.
— В каком смысле? — слова Корбатова заставили меня отогнать полусонные мысли и остолбенеть в недоумении.
— Завтра всё сами поймёте. Просто не пытайтесь ничего им доказать. — И он участливо похлопал меня по плечу, отворачиваясь к окну, откуда было видно лишь хмурую ночь.
***
Понедельник начался спокойно, если не считать, как сдавило грудь, когда я не увидел Амелию в очереди в ванную, как это бывало почти каждое утро. Не на ком было потренироваться в самом-холодном-взгляде-на-свете.
На завтраке я старался не смотреть по сторонам — мне казалось, все вокруг видели вчерашнюю выходку Саманты и теперь обсуждают это друг с другом. Конечно же, на деле это было совсем не так, и даже сама она как ни в чём не бывало поздоровалась и прошла к столу Когтеврана. Мозг взрывался — я вообще не понимал, что происходит.
После третьего урока забрёл в библиотеку и под подозрительный прищур мадам Пергамм клятвенно её заверил, закатив глаза, что не собираюсь в этот раз покушаться на её священную Запретную секцию. Мне надо было подготовиться к Травологии, в которой ни черта не соображал, а Оминис отказался помогать, сказав, что я совсем обнаглел, ведь «учебный год едва начался».
Расположившись у длинного стола возле винтовой лестницы, я нехотя и со слишком протяжным и вымученным вздохом раскрыл тяжёлую книгу. Подставив страницу под свет лампы, принялся читать наискучнейший текст, параллельно записывая на пергамент то, что мне понадобится для доклада. У меня было всего лишь сорок минут перед Прорицаниями, поэтому я старался в них уложиться, чтобы больше не возвращаться в это сосредоточение скуки и тоски.
Примерно через полчаса всё было готово, и я, радостный и довольный собой, принялся собираться. Стоя напротив длинных и забитых книгами стеллажей, куда я вернул фолиант, я уже намерился направиться на выход, как чьи-то холодные пальцы с острыми ногтями схватили меня за запястье.
— В чём дело?! — зашипел я, не скрывая своего испуга и страдальчески вскидывая брови. Мерлин, неужели снова?
— А чего ты вчера так быстро убежал, Себастьян? — Саманта положила ладонь мне на грудь, слегка сжимая школьную жилетку.
— Ты… ты как-то странно себя ведёшь. — Я округлившимися глазами смотрел на её руку, сам придвигаясь всё ближе и ближе к стеллажам. Она же не отступала и прижималась сильнее. Я нервно ослабил галстук, сглатывая вязкую слюну.
— А что странного? Тебе не нравится? — деланно-обидчиво буркнула Саманта, выпячивая нижнюю губу.
— Н-нет, не нравится. — Я насупился и перехватил её руку, отстраняя от себя. — Прекрати. Это непозволительно.
— Да что ты? — она заигрывающе запорхала ресницами и улыбнулась коварной лисой. — А если сменить обстановку на Больничное крыло? Тебе так будет привычнее?
Я обомлел и уставился на неё обезумевшим взглядом.
***
Еле продрав глаза, первым же делом я украдкой отодвинула плотную занавеску и вгляделась в туманно-хрустальное утро. Забрезжил рассвет, и, как по команде, сладкоголосые птицы радостно запели, встречая первые лучи солнца.
В доме Моррисов из-за постоянно закрытых окон и дверей было душно и как-то некомфортно, и мне удалось вдохнуть полной грудью, лишь выйдя на улицу.
Всё ещё скованное сонной негой тело так и рвалось сладко потянуться, а кожа покрылась утренними мурашками. Дождевые бусины на кружеве паутины залихватски подмигивали и сверкали на рассветном солнце. Нашу карету окутало парящим одеялом тумана, и казалось, будто она парит в воздухе, если не замечать тряски от кочек и неровностей на дороге. Меня окружает такая красота, такая благодать! А я, дурёха, умирать собралась? Я с укоризной и сожалением посмотрела на красное запястье,
