Молодость Мазепы - Михаил Старицкий

— Так что же, так и пропадать казаку, владыка? — спросил после продолжительной паузы Богун. Владыко вздохнул.

— Един за мнози… Будем надеяться на Божье милосердие. Милость Его спасает и во рву со львами, и в пещи огненной оставляет в живых… Все замолчали.

XLIX

Между тем Марианна поджидала в своем замке Мазепу, Андрей ревниво следил за нею, но девушка была все время замкнута, молчалива и избегала с ним всякого разговора.

Так прошло четыре дня, минул пятый и шестой, а Мазепы все еще не было. На восьмой день беспокойство начало уже закрадываться в сердце девушки. Она принималась высчитывать по несколько раз, когда мог уже вернуться Мазепа. И хотя, конечно, его мог задержать для ответа и сам Бруховецкий и всякие другие непредвиденные обстоятельства, но сердце подсказывало ей, что это замедление не предвещает ничего хорошего.

Уж не схватил ли его Бруховецкий? Приходила ей не раз в голову страшная мысль, но убежденная словами Мазепы в бесспорном успехе его поездки к Бруховецкому, она тут же отбрасывала ее. Так что же могло тогда с ним случиться? Какое-нибудь нападение ночной шайки, грабеж, убийство? О, разве мало теперь рыскает по большим дорогам этих «свавильных куп».

Как ни старалась Марианна сдержать свое беспокойство и доказывать себе, что в таком предприятии нельзя никогда определить точно срок возвращения, но каждый раз ей вспоминались слова Мазепы, что он должен спешить, как только можно скооее к Дорошенко, — и тревога овладевала ею все больше и больше.

Минул и девятый день, наступил десятый, — Мазепы все не было. Уже и полковник повторял несколько раз, покачивая многозначительно головой:

— Гм… что-то не видно нашего ротмистра.

Один только Андрей оставался все время в самом прекрасном расположении духа, и каждый раз на такое замечание полковника отвечал одной и той же успокоительной фразой:

— Да видно проехал прямо к Дорошенко, и то сказать, надо ведь было уже спешить.

Отсутствие Мазепы он объяснил себе той запиской, которую он передал ему, и это последнее обстоятельство примирило его с Мазепой; в душе он чувствовал даже некоторое угрызение совести за то, что мог заподозрить его в желании увлечь Марианну. Теперь же все будет хорошо, — думал он, — Мазепа, очевидно, уже скачет по дороге к Чигирину; Марианна скоро забудет его. Что ни говори, — а лыцарь он славный! Но даст Бог, и он, Андрей, отблагодарит его когда-нибудь за этот честный «кавалерськый вчынок».

Наступил уже одиннадцатый день после отъезда Мазепы.

Марианна, полковник и Андрей сидели за вечерей. В комнате царило мрачное и угрюмое молчание. Говорили мало. Тревога охватила уже не только Марианну, но и старого полковника. Только Андрей, возвратившийся из недолгой отлучки, был в особенно хорошем расположении духа.

От встретившихся знакомых гадячан ему удалось узнать, что в Гадяче за это время не случилось ничего особенного, и слуги гетманские никого не схватили. Это окончательно убедило его в том, что Мазепа проехал себе спокойно в Чигирин, и привело в такое отменное настроение.

Необычайное оживление Андрея обратило наконец на себя внимание Марианны; ей вспомнилось вдруг неприязненное холодное отношение Андрея к Мазепе, его ревнивая подозрительность, его необычно веселое настроение, непонятная отлучка, — и в голове ее зародилась подозрительная мысль.

Ужин окончился в суровом молчании; полковник пожелал всем доброй ночи и вышел. В светлице остались только Марианна и Андрей.

Иззябший, продрогший, он пересел к очагу и молча начал греть свои руки. Марианна так же молча следила за ним.

На дворе выл дикий, осенний ветер; в окна глядела черная, непроглядная ночь.

— Андрей, — произнесла Марианна, подходя к казаку. — Не знаешь ли ты, что случилось с Мазепой?

Андрей поднял голову.

— Я? — произнес он с изумлением. — Да если я знал, разве я не сказал тебе до сих пор об этом?

— Ты должен знать, — повторила Марианна настойчивым и холодным тоном, устремляя на Андрея пристальный взгляд.

Вся кровь ударила в лицо Андрея, ему показалось, что Марианна узнала о его смелом поступке, он хотел уже чистосердечно сознаться ей во всем, но тут взгляд его встретился со взглядом девушки; она смотрела на него холодно и выразительно и в этом стальном леденящем взгляде Андрей прочел вдруг ее недосказанную мысль.

— Марианна! — вскрикнул он, подымаясь с места. — Ты, ты… могла это подумать… про меня? Да если бы я был лесным разбойником, а не честным казаком, и тогда бы я не отважился на такое дело!

Искренний, возмущенный возглас казака проник в сердце Марианны; ей сделалось стыдно, что она обидела его так незаслуженно.

— Прости меня, Андрей, — произнесла она мягким тоном, опуская свою руку на его руку, — я обидела тебя… тревога-сомненье… Прости за глупое, нерассудливое слово…

— Марианна! — произнес с глубоким волнением казак, сжимая ее руку в своей, голос его осекся. — Но отчего ты так тревожишься, — произнес он через минуту, овладевая своим волнением, — быть может, он спешил, не имел часу и проехал прямо в Чигирин.

— Да, так могло быть, но он дал слово в таком случае прислать кого-нибудь из своих людей, а гонца нет.

Слова Марианны напомнили Андрею, что Мазепа действительно давал такое обещание, это заставило его призадуматься. «Гм… в таком случае дело действительно не ладно, уж не погиб ли казак? — подумал он и тут же почувствовал угрызение совести, — вот человек может уже и с жизнью прощался, а он-то что думал на него.

— Я поеду завтра в Гадяч искать его, — произнесла Марианна.

Андрей встрепенулся.

— Ты, Марианна? В Гадяч? Да разве ты не знаешь, что если гетман Бруховецкий…

— Знаю, — перебила его Марианна.

— Послать кого-нибудь… узнать… разведать…

— Посылать теперь уже поздно, каждый день может стоить жизни, — возразила девушка.

В комнате водворилось молчание.

— Марианна, — произнес слегка дрогнувшим голосом Андрей, — скажи мне, почему тебя так тревожит судьба его?

— Он спас мне жизнь… он нужен для отчизны.

— И больше ничто, ничто, Марианна?

Девушка молчала. Андрей взял ее за руку.

— Марианна, — произнес он с волнением, — ведь ты знаешь… потерять тебя…

Марианна молча высвободила свою руку.

— Я должна спасти его… если бы это даже стоило мне жизни, — произнесла она тихо, но твердо.

В комнате водворилось молчание.

Несколько минут Андрей пристально глядел на девушку, не произнося ни слова.

Слышно было, как скрипели за окном гигантские сосны.

— Да, Марианна, ты права, — заговорил он наконец, — мы должны спасти его во что бы то ни стало, — он спас нам тебя, и что бы там ни случилось после, а мой гонор казачий велит мне спасти его. Если ты решилась уже уехать, Марианна, я еду с тобой и не отступлю от тебя ни на шаг!

Когда полковник узнал о решении Марианны, он сначала воспротивился ему. Да он сам думал послать отряд и попробовать вырвать Мазепу из когтей Бруховецкого, наконец он поедет сам в Гадяч, но она, Марианна, не должна туда ехать. Но когда старик выслушал все доводы и резоны Марианны, он должен был согласиться с нею, взявши с нее предварительно слово в том, что она не станет без толку рисковать собой.

На другой день полковник отобрал из своей компании двадцать самых сильных и отважных казаков, и Марианна с Андреем выехали из замка во главе своего маленького отряда.

Вечерело. На большой переяславской дороге подвигались не спеша к Гадячу два паломника. Один из них был уже почтенных лет монах, другой еще молодой послушник с бледным, красивым и строгим лицом. Видно, он был еще очень молод, так как на лице его не видно было никаких признаков растительности. Длинные черные одежды монахов были подтыканы и подтянуты ременными поясами, из-под них выглядывали огромные, порыжевшие и запыленные чоботищи. Одежды обоих путников были в пыли и в грязи, за плечами их висели котомки, а в руках были толстые, суковатые палки. По всему видно было, что они шли издалека. Иноки шагали. сосредоточенно и молчаливо.

Чем больше приближались они к Гадячу, тем чаще обгоняли их всадники, обозы и телеги, спешившие к городу. Наконец путники поравнялись с городскими стенами и вошли в «городскую браму».

Увидевши почтенных путешественников, «воротар», стоявший тут же у ворот и благодушно болтавший о том, о сем с проезжими и проходящими горожанами, почтительно подошел под благословение к старшему монаху. Монах благословил его.

— Откуда Бог несет, панотче, — полюбопытствовал «воротар».

— Ох, издалека, чадо, — отвечал нараспев монах, — от синего моря, от белого каменя, от самой святой Афонской горы.

Услышавши о пребывании монаха в таком священном месте, «воротар» почтительно и сочувственно закивал головой.