Эгипет - Джон Краули

Потом проснулся Кентавр, который был еще и Геркулесом, одновременно конем и героем, и сделан был из Пеннардских холмов, или, наоборот, они были сделаны из него, или, может быть, и то и другое разом; шпиль церкви в Западном Пеннарде — стрела в его натянутом луке. А к северу от него был Козерог, и старая крепость под названием Понтерз-Болл как раз приходилась на то место, где должен торчать рог. Доктор Ди шел дальше, посолонь, вокруг вершины Тора. Фигура за фигурой, Двенадцать выступили из небытия, от Овна в Уилтоне и Стрите, с зелеными пшеничными полями по всей спине, которые к концу лета приобретут подобающий золотому руну цвет, и далее по кругу, вплоть до двух Рыб, связанных между собой хвостами: одна — огромный кит холма Суши Весла, другая расположилась в деревушке с названием Стрит, и круглый тамошний церковный двор служил рыбе глазом. Огромный гороскоп, которого никто не сможет ни прочесть, ни даже увидеть, даже с вершины Тора, если не знает, что он здесь есть; хотя увидеть его несложно — в принципе — тому, кто летает в небе, кто парит, вон как тот ястреб, и смотрит вниз.

Так если это был не сон, кто же тогда его нес?

Доктор Ди добрался до подножия башни. Здесь, наверху, вовсю гулял ветер, свежий ветер, который играл бородой доктора и полами его плаща.

Вся страна была теперь открыта взору, и доктор Ди стоял в самом ее центре, как будто у гномона, и оглядывал древний Логр.

Королевства в те дни были меньше; и все же, когда море заполняло все здешние низины и покрывало пески между холмами и возвышенностями, которые представляли собой фигуры, отражавшие царящую над ними вселенскую звездную цифирь, для Артура и его рыцарей королевство громоздилось здесь на королевстве, страна на стране, и всегда хватало места для путешествия в иные страны. Ибо одно королевство есть все королевства: холм, дорога, темный лес; замок, чтобы войти в него; опасный мост, который нужно миновать.

Авалоном звался остров, на который увезли Артура, чтобы он умер там или погрузился в сон; но тот же самый остров звался и Камелот, а в Камелоте царствовал Артур. А еще Авалон был островом Персиваля, по праву наследства, поскольку его отец, король Пелл, царствовал именно здесь: так написано в некоторых древних книгах. Отсюда Персиваль отправился на поиски Грааля: сей Грааль представлялся то чашей, то камнем, то блюдом, и он же был той самой чашей, которую принес на этот северный остров блаженный Иосиф, и до сих пор точил из себя сладкую живую воду: и доктор Ди не далее чем час назад омыл в этой воде лицо и руки.

У башни Св. Михаила доктор Ди сел и запахнул полы плаща. Облака крылатыми небесными существами встали из-за Севернского залива, указав ему двойную серо-белую полосу, которая была его родной землей, Уэльсом, далеко на западе, на том самом западе, куда ушли друиды и унесли с собою прошлое.

Грааль был не один; на свете существовал, или существует, или будет существовать, не один Грааль, а пять, пять Граалей, и нужно пять Персивалей, чтобы их все найти. Есть Граали земли, воды, огня, эфира: камень, чаша, кратер или горн, и та лохань, что в руках у Водолея, знака воздуха. И еще один — Грааль квинтэссенции. Если только этот Грааль не есть вся как она высится над нами перевернутая, о семи сферах, небесная твердь, которая содержит в себе все вещи, которые содержатся внутри всех вещей, чаша, из которой должна испить всякая душа, хочет она того или нет.

Он подумал: едина ли вселенная в себе самой? И верно ли, что в каждой ее части содержится вся она как единое целое?

Много лет назад, много-много лет назад, он открыл знак, который мог означать самую суть вселенной. Он вычертил его при помощи линейки и циркуля и долгие годы потом держал этот знак перед мысленным взором и наблюдал за ним: не станет ли он разрастаться, не станет ли он притягивать к себе те вещи, из которых создан мир: огонь, воздух, землю, воду; числа, звезды, души. И чем дольше он за ним наблюдал, тем явственнее видел, что именно так и происходит. Он стал иероглифом, похожим на иероглифы Эгипта, в которых заключено знание, невыразимое иным путем, поскольку слова чересчур длинны, дабы им его доверить. Он носил этот знак с собой, как женщина носит ребенка, покуда однажды в Антверпене (в ту неделю он сам был — огнь познания, неопалимая купина) не доверил его маленькой книге, и вывалил все, что знал о нем, написал, не ведая, что творит, и очнулся только тогда, когда стал пуст.

Он написал; он отдал написанное в набор, и книга вышла из печати.

Даже и сейчас тот знак, что он тогда вычертил, мог оказаться знаком, за которым стоит самая суть вселенной. Но теперь он сделался печатью, которой запечатаны тайны. Он ушел от Джона Ди, и Джон Ди более не понимал им же самим нарисованного знака; как не понимал книги, им же самим написанной.

Может статься, он снова поймет и узнает. Может статься, это произойдет именно сейчас. И нет такого вопроса, на который ты не получил бы ответ.

Ястреб, неподвижно висевший, глядя вниз, в самой середине неба, начал падать по длинной и плавной дуге. Солнце садилось в море; доктор Ди почти физически слышал, как оно шипит о воду. I

Обойти Логр, как солнце обходит год по кругу; взыскуя круговорота творения, и найти в своем же собственном замке-Грааль, долгожданный, вожделенный, тот, что предназначен тебе и только тебе. В Высокой Истории, которую доктор Ди прочел когда-то на древнем языке, имя Персиваль производилось от Par lui fef: самим собой сотворенный.

А та чаша, которую он искал, раненый, в замке своего раненого отца, разве могла она быть чем-то иным, нежели вот этой перевернутой чашей, которую Водолей уронил на Сомерсетскую низменность и на которую смотрел сейчас доктор Ди из самого сердца звездного храма?

Очень может быть, что здесь и только здесь руками древних мудрецов высечены на поверхности земли эти гигантские фигуры (которые как раз подернулись предвечерней дымкой и принялись закрывать глаза, отходя ко сну), пусть даже так — но звезды-то светят повсюду; а значит, повсюду на земле, в каждой точке, есть свой звездный храм, запечатленный на кругах земных, больших и малых. И в каждом из них должен быть спрятан свой Грааль.

Доктор Ди поднял взор к звездному небу, которое совершенно расчистилось к ночи от облаков, и — скажи мне, сказал он, скажи мне: едина ли вселенная в себе самой? Едина ли она, в конце концов?

Его заметили ангелы, которые отвечали за те конкретные небеса, к которым он вознес свой вопрос: они заметили его, поскольку именно у этого круга земного частенько останавливали свой путь, чтобы заглянуть в него, как в зеркало, или — сквозь него, как сквозь замочную скважину. Они разулыбались, услышав его вопрос; потом один из них обернулся, потом обернулся и другой, и посмотрел назад — потому что их обеспокоил звук, звук шагов, далеких, еле слышных, и этот звук означал, что кто-то идет сюда у них из-за спины.

Глава вторая

Весь с головой в апрельском утре, Пирс Моффетт вышел из квартиры и двинулся по Мейпл-стрит к центру города. В нескольких ярдах от тротуара, по которому он шел, соседи копали, сажали, высвобождали кустарники из-под зимних укрытий, обрезая сухие ветви. Некоторые поднимали головы и провожали Пирса взглядом, и большинство здоровалось. «Доброе утро!» — сердечнейшим образом отвечал Пирс, в глубине души посмеиваясь над здешней патриархальностью; такое впечатление, что он вернулся с далекой каменистой планеты туда, где между человеком и землей сохранились нормальные, человеческие отношения; эти милейшие люди даже и представить себе не могли, насколько странным был для него сам тот факт, что с ним здороваются на улице незнакомцы. Он благословил их, благословил их обширные задницы, которые являлись на свет божий всякий раз, как они наклонялись над своими горшочками и бордюрчиками, благословил их живые изгороди и лимонного оттенка цветы, высыпавшие на черных ветвях кустарника, — черт, как бишь его называют, опять вылетело из головы, форсития, что ли?

И столько было всякого, что непременно нужно было выучить или вспомнить: названия цветов и трав и порядок, в котором они цветут, принятые между добропорядочными гражданами формы приветствия и что на них должно отвечать; названия городских улиц и переулков, местные магазины, обычаи, история здешних мест. Пирс вздохнул полной грудью. «Так много всякого во всех концах земли, — подумал он, — что все мы непременно будем счастливы — как короли». [109]

Счастливы, как короли. Он свернул с Мейпл-стрит на Ривер-стрит (интересно, отцы-основатели этого городка долго думали, прежде чем выбрать для улиц все эти простые, самоочевидные названия — Мейпл, Ривер, Хилл? [110]), а потом свернул еще раз, там, где Ривер-стрит пересекается с Бриджес-стрит и где главные здания города смотрятся в быструю мутную реку и в весеннее небо. На углу он зашел в маленький магазинчик, жестяная красно-белая вывеска над которым гласила: УНИВЕРСАЛЬНЫЙ МАГАЗИН. Он хотел купить пакетик своего обычного дешевого табака, а потом заметил, что кроме сладостей, жевательной резинки и сигарет здесь продаются еще и журналы, в общем-то совсем неплохая подборка, разложенная на высокой деревянной этажерке, включая пару специальных, на которые Пирс собирался оформить подписку с доставкой, а теперь можно этого и не делать Ну и славно. Он прошел дальше, в полутемные глубины магазинчика. Там стояла невысокая стойка-автомат с газированной водой, с настоящим мраморным верхом и тремя, не то четырьмя вертящимися табуретами; он провернул один по ходу, и тот грохотнул именно так, как должны вести себя такого рода табуреты. Рядом с витриной висело объявление насчет свежих газет с уведомлением о том, что желающие получать «Нью-Йорк тайме» должны заранее сделать заказ на номер вперед.