Шипка - Иван Курчавов

— И что же вы ответили?

— От ответов я уклонился, ваше сиятельство: сказал, что эти вопросы всецело относятся к компетенции военного ведомства, а я представляю гражданское управление, возглавляемое князем Черкасским.

— А про гражданское управление они расспрашивали, вашей деятельностью интересовались? — продолжал уточнять Жабинский.

— Были и такие вопросы. Сказал, что с болгарами нашел полное взаимопонимание и что мы делаем все для облегчения их участи. Тогда они стали конкретизировать, не в ущерб ли туркам мы облегчаем участь болгар. Я сказал, что хотя турок мы победили, но их не обижаем. Если турки сбежали, половину их урожая передаем болгарам, которые ограблены своими властителями дочиста. А коль турок вернулся — он получает оставшуюся половину: этого достаточно, для жизни. На голодное вымирание мы турок не обрекаем, есть, говорю, у нас христианское добросердечие. Если угодно высоким гостям посмотреть, как турки молятся своему аллаху, пусть прокатятся до такого-то села, там у них праздничная служба. Поехали, но без радости: им на Шипку прокатиться хотелось!

Действия Ошуркова пришлись по душе майору Жабинскому.

— Вы, Степан Остапович, довольны своей жизнью в Габро-ве? — спросил он, словно желая этим вопросом отблагодарить гражданского чиновника.

— Как вам ответить, ваше сиятельство? — медленно проговорил Ошурков. — Живем, как видите, очень скромно, но дело свое делаем по долгу и по совести. Важно сознавать, ваше сиятельство, что мы посильно помогаем государю императору в его святом и великом походе!

— Я мало осведомлен о деятельности гражданского управления, — сказал Жабинский. — Не сочтите за труд пояснить это.

— Дел много, ваше сиятельство. Связь, дороги, снабжение продовольствием, врачевание, охрана порядка — все в нашей компетенции. Учим болгар разумному правлению на своей земле. Надо помочь им создать такое государство, чтобы и турки сюда не вернулись, и для австро-венгров были закрыты все пути-дороги. Стараемся не допустить к властительетву смутьянов — от них государству бывает только вред.

— Задачи у вас трудные, — согласился Жабинский.

— Точно так: очень трудные! — подтвердил Ошурков.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Степана Остаповича Ошуркова часто навещали посетители. Выли довольные, были и недовольные. Первые всегда благодарили и говорили о больших заслугах господина Ошуркова и гражданского управления; вторые были нудны и неприятны, от них хотелось поскорее избавиться, ибо переубедить их в чем-то невозможно, они были упрямы, злы на язык и говорили, как полагал Степан Остапович, совсем не то, что должны говорить освобожденные люди, встречаясь со своими освободителями.

С первого взгляда не понравился Ошуркову и новый посетитель, мужчина лет под сорок, угрюмый и настороженный, в черной меховой шапке и длинных белых шароварах, в такой же белой накидке с вышитыми обшлагами, ярко расшитой рубахе и опанцах, похожих на лапти в русских деревнях. «Эка вырядился! — неодобрительно подумал о нем Степан Остапович, — Или на маскарад собрался?»

— Слушаю вас, — небрежно сказал Степан Остапович.

Мужчина покосился на стул, но Ошурков сесть не предложил, и посетитель, сняв овчинную шапку, застыл на месте. Степан Остапович успел разглядеть его и заметил, что подбородок у посетителя изуродован и правая сторона его рта перекосилась, а губы некрасиво запали и их почти не видно, что над правым ухом его лег широкий и глубокий шрам, совершенно лишенный волосяного покрова.

— Я местный учитель, — глухо выдавил посетитель.

— Слушаю вас, — повторил Степан Остапович.

— Я принес свою жалобу, — сказал учитель.

— Жалобу можно оставить в канцелярии, — посоветовал Ошурков.

— Она у меня в голове. — Учитель попытался улыбнуться.

— Тогда постарайтесь вынуть ее из головы, — пошутил и Ошурков.

— Постараюсь, — ответил учитель.

Он снова взглянул на пустые кресло и стул и, не ожидая разрешения, сел. Это не понравилось Степану Остаповичу: у себя под Костромой он мог бы выставить такого посетителя за дверь, здесь требуется терпение — не все дается сразу, в том числе и почтение к старшим. Учитель не понравился ему окончательно, и он готов был отклонить любую его просьбу даже не выслушав. Болгарин положил шапку на колени, погладил ее, словно это было живое существо, и спросил сиплым, шепелявым голосом:

— На каком основании мне запретили вступить сначала в чету, а потом и в милицию?

— Не знаю. Милицию формируют сами болгары, — отрезал Ошурков.

— Но эти болгары в точности выполняют ваши инструкции! — уже повысил голос учитель.

— У меня очень хороший слух, — поморщился Степан Остапович, — и я вас дорошо услышу, даже когда вы будете шептать. Никаких инструкций в отношении вас я не давал, так как вижу вас впервые. Вы что-то путаете, уважаемый!

— Инструкция, говорят, есть насчет «Молодой Болгарии», а я состоял в этой организации.

Кое-что знает учитель! Откуда, из какого источника? Князем Черкасским рекомендовано подбирать в милицию тех, кто живет в достатке, и остерегаться голытьбы, в четы давался совет не брать неимущих, то есть безземельных. А по «Молодой Болгарии» было строжайшее указание высшего командования: обратить внимание на членов этой группы, держать их под наблюдением, следить за ними строго и доносить по всяким там недоразумениям. Знает Ошурков, что это за «недоразумения»: матушка-крамола! Крамольников никогда не терпел Степан Остапович. Однажды встретил такого в Костроме: листовку «Народной воли» читал, мужиков призывал к бунту и неповиновению. Крамольник тот пешком отправился в Сибирь, небось уж давно на том свете.

— Об инструкциях ничего не слыхал, — соврал Ошурков, — а вот смутьянов и крамольников не люблю!

— «Молодая Болгария» не состояла из смутьянов и крамольников, — возразил учитель, — Если она и призывала к бунту, то против турецких угнетателей и насильников. А разве не против этого борется сейчас русская армия, разве не против тех же угнетателей и насильников сражается русский солдат, проливая кровь и жертвуя своей жизнью?

— Федот, да не тот! — проворчал Ошурков. — Русский солдат выполняет волю царя-батюшки, он послушен своим командирам и начальникам. А кому послушны члены вашей организации? Вожакам, для которых неписан закон и которым все нипочем?

— А кому же должны были подчиняться наши люди? — спросил учитель, теребя мохнатую шапку, — Царя у нас не было, а турецкий султан для нас хуже черта. Армии у нас тоже не было, поэтому не было и командиров. А своим апостолам, руководителям восстания против турецкого ига, мы были всегда послушны!

Все, что говорил учитель, являлось правдой, но с ним нужно спорить, чтобы потом он не сказал, что переубедил русского чиновника и едва ли не склонил его на свою сторону. Такого ему не дождаться!

— У вас есть молодые, но есть и старые. А старые умнее и опытнее, они жизнь прожили, им ли не знать, как бороться с турками! — сказал Ошурков.

— Всякие есть молодые, но всякие бывают и старые! — Учитель покачал головой, — Среди старых можно встретить и таких, кто очень хорошо живет под турками и совершенно не чувствует их гнета. Такие старые готовы терпеть турок еще пять веков. А молодые, этого не хотят и готовы пожертвовать жизнью хоть сейчас, лишь бы не было в Болгарии турок, только бы последующие поколения болгар жили свободно и счастливо!

— Вы прекрасно говорите по-русски! — похвалил Ошурков.

— Я кончал гимназию в России, — ответил болгарин.

— И каких же вы придерживаетесь принципов, господин учитель? — спросил Ошурков, — За что же вы ратуете: за царя, за конституцию, за временное национальное правительство или за республику?

— Я ратую за свободную Болгарию! Только свободная, только самостоятельная! Я против любого политического подчинения Турции — вот мое кредо! За это я сражался с турками полтора года назад, за это я готов умереть хоть сегодня!

— За Болгарию может умереть каждый из нас, надо только знать, кому освобожденная Болгария попадет в руки: зрелым и мудрым мужам или безответственным молокососам, готовым ради какой-то вздорной идеи пожертвовать настоящим и будущим своего народа!

— У нас была и есть одна идея: освобождение Болгарии от турецкого ига, — сказал учитель, — И еще, прошу вас, запомните, ради бога: молодые болгары очень любят Россию и русских людей. Русский человек для нас роднее брата, а русский язык нами так же любим, как и родной болгарский! Доверяйте молодым — они друзья вам на всю жизнь!

— Доверяю, — опять солгал Ошурков.

— А чтобы паши «старые» не могли оговорить нас, сказать о нас не то, что нужно, оклеветать нас и подорвать к нам доверие со стороны русских, которым мы тай дорожим, «Молодая Болгария» распустила свой центральный комитет. Все свои надежды и чаяния наша организация возложила на Россию.