Шипка - Иван Курчавов

— Завтра.

— Почему же завтра?

— Завтра у вас воскресенье, — сказал пленный. — В воскресенье русские пьют водку и потом крепко спят.

Генерал рассмеялся и покачал головой.

— Хорошо придумали ваши начальники-паши, — проговорил он. — Русские будут пьяными, приходи на Шипку и бери их голыми руками!

— Не голыми руками! — обиделся турок, выслушав переводчика. — У нас много новых орудий, у нас много больших мортир. Нам сказали, что каждая бомба убивает русскую роту!

— Роту так роту, — ухмыльнулся генерал. — Ну а солдаты? Верят, что возьмут завтра Шипку или пока сомневаются?

— Верят, — подтвердил турок.

— Конечно, с пьяными какой разговор! — покачал головой Радецкий. Тут же распорядился — Для меня достаточно, отведите пленного в штаб.

— Будет исполнено, ваше превосходительство! — доложил переводчик и повел турка в сторону лужайки, где размещался штаб.

— Ну а вы, молодцы-удальцы, заслужили свою награду! — Радецкий взглянул на Шелоцина и Половинку, перевел взгляд на штабного офицера, стоявшего поодаль, поманил его, что-то сказал ему вполголоса, и офицер на время удалился. Вернулся он быстро и протянул генералу две коробочки. Радецкий взял одну из коробочек, не спеша открыл ее, вынул Георгиевский крест и подошел к Шелонину. Тот даже не поверил в такое счастье! Радецкий прикрепил этот крестик к его груди, потом взял другую коробочку, тем же неторопливым движением открыл ее и нацепил крест на мундир рядового Половинки.

— Служите России так и дальше! — сказал генерал.

Не сговариваясь, они выпалили одним духом:

— Рады стараться, ваше превосходительство!

— Старайтесь, — задумчиво проговорил генерал и взглянул на удаляющегося турка. — Если он, окаянная душа, не врет, скоро у вас будет возможность вновь проявить себя и показать свое старание! В своих ротах панику не поднимайте. В сентябре встретим противника лучше, чем в августе!

II

Панас распрощался с Иваном и вернулся в свою роту. Теперь он лежал в новом секрете и прислушивался. С вечера ничего подозрительного у турок не было. Вот бы сюда Сулей-манку с ее нюхом! Шелонин оставил собаку у себя, он даже посчитал, что и Георгиевский крест помогла получить Сулейманка — разве можно отдать ее в другую роту!

Но часа в два ночи в темноте послышался невероятный шум: как будто одновременно передвигались тысячи людей, сталкивая с дороги камни и скрипя сапогами. Стрельбы пока не было, видимо, турки хотели подойти вплотную, чтобы начать рукопашную. Панас, не целясь, выстрелил в эту пугающую темноту и только потом взглянул на старшего пикета. Тот молча кивнул головой и тоже выстрелил. Они вдруг поняли, что если и не причинят выстрелами большого ущерба противнику, то сразу же поднимут на ноги всех, кто притаился на вершине Святого Николая. Отстреливаясь, пластуны и пехотинцы стали отходить к нижним траншеям, чтобы соединиться с выставленными караулами.

Только в. траншее, примостившись у серого камня, Панас уразумел, что конец ночи, утро, день, а может, и не один день, будут очень жаркими, что биться придется упрямо и жестоко. Когда местность освещалась вспышками выстрелов, Панас замечал внизу разливное, колышущееся красное море: так много передвигалось турецких фесок.

Из траншеи били часто и наугад, но огонь караулов не мог остановить эту лавину, двигавшуюся молча. Становилось страшно. Понаслышался Панас о турках много, сам видел, на что способны башибузуки и черкесы.

Караулы не отходили: не было приказа. Верили, что еще подоспеет помощь и тогда они дружно кинутся на врага. Надежда сменилась отчаянием, а затем и полным безразличием: двум смертям не бывать, а одной не миновать. Панас все еще стрелял, не скупясь на патроны. Он знал, что перед ним живая стена и что каждая его пуля находит цель.

Над головой Панас услышал свист, и рядом с ним оглушительно хлопнула граната, уложившая несколько человек. В траншее разорвалось еще до десятка снарядов. От губитель-

ного огня турецких орудий спасения здесь не было. Защитники траншеи бросились было к верхним ложементам.

Бегущих встретил ротный Костров.

— Братцы, назад! — крикнул он звонко и отрывисто. — Помните орловцев: тут каждый шаг полит их кровью! Назад, в траншею!

Вложив саблю в ножны, Костров прилег за невысокий бруствер и взял валявшееся в стороне ружье. Он скомандовал бить залпами, и ружейные выстрелы загрохотали как пушечные. Все слилось в визгливый и хрипящий гул. Турки между тем оказались у самой траншеи. Их пушкари, чтобы не поразить своих, огонь прекратили. А может, они уже решили, что злопамятное Орлиное гнездо перешло в руки наступавших? Положение защитников несколько облегчилось: от винтовочного огня можно было и укрыться.

Панас стрелял в темноте, как и прежде, наугад, уверенный, что ни одна пуля не пропадает даром. Атака турок захлебнулась.

На рассвете Панас увидел поднятый турками белый флаг с хорошо различимым красным полумесяцем. Сначала Панас не понял, что бы это могло значить, но турки просигналили, что хотят убрать убитых и раненых и что им надо поближе подойти к русским позициям.

— Дураков нашли! — выругался Костров, вытирая грязным платком окровавленное лицо. — В открытом бою ничего не вышло, обманом хотите взять? Огонь!

Видно, обозлившись, что обман не удался, турки снова полезли на траншею. Еще большая их масса хлынула в обход Орлиного гнезда, чтобы смять русских артиллеристов, поднадоевших своими меткими выстрелами.

— За Россию, за Болгарию, в штыки, братцы! — сорвавшимся голосом крикнул Костров.

Он проворно вскочил на бруствер траншеи и кинулся навстречу карабкающимся туркам. Панас тоже ловко перемахнул через насыпь и побежал за командиром, приготовив ружье для драки. Он увидел коренастого турка, который размахивал кривой саблей и звал за собой солдат. Панас понял, что это офицер, и бросился к нему, по его упредил незнакомый унтер, видимо, из другой роты. На Панаса кинулся турок с ятаганом, но тот же унтер преградил ему дорогу и опрокинул его штыком. Половинка наткнулся еще на одного турка и пустил в ход штык.

Рота, разгоряченная и уставшая от боя, вернулась в верхние ложементы. Поле внизу было усеяно турецкими и русскими трупами. Русских раненых не было видно — их захватили с собой.

Если в центре турки были остановлены и попятились под ударами штыков и прикладов, то к батареям они все еще полз-

ли, черня темной униформой лужайки и пригорки. Русские артиллеристы не скупились на картечь и гранаты, и Панас хорошо видел, какой точной была их стрельба. Противник замедлил свое движение, остановился. Крики «ура» на какой-то миг заглушили турецкие вопли. Потом там творилось такое, что разобрать было уже нельзя: турки и русские смешались в отчаянной, сумасшедшей схватке, продолжавшейся полчаса или час. Завершилось это побоище тем, что турки хлынули в обратную сторону и остановились на своих, недавно покинутых позициях.

— Держись, Панас, я иду! — услышал Половинка знакомый голос. Оглянулся, увидел спешащих пехотинцев, и впереди всех, рядом с ротным, Ивана Шелонина.

— Давно пора! — крикнул Панас, показывая место в траншее.

— В августе я тебя больше ждал! — нашелся Иван.

Он прыгнул в траншею, отдышался, оскалил ровные белые зубы, проговорил, уже словно оправдываясь:

— К вам торопились, да басурманов заметили — на батарею они перли. Плохо было бы пушкарям, не поспей мы вовремя. Командира батареи князя Мещерского убило… Пушкари обещали и нас выручить, коль надо будет.

Половинка кратко поведал, что было тут, с чего началось и чем закончилось жаркое дело.

— Еще не закончилось, — возразил Шелонин, — по августу знаю: турок не уймется, пока мертвым не ляжет.

— Боганько их тут лежить мертвых, — ответил Половинка.

— Много и осталось, — сказал Шелонин, вглядываясь в задымленную местность и обнаруживая густые колонны, готовые для нового штурма.

Приступ начался скоро. Русские повели огонь залпами. Турки шли, подминая своих, убитых и раненых, и если в ночную пору они не шумели, не кричали и не призывали на помощь аллаха, больше полагаясь на внезапность и темноту, то теперь они орали истово и протяжно, как бы скуля и подвывая.

— Ишь ты! Как невзлюбили они Святого Николая! — пошутил подпоручик Бородин.

— И еще рядового Шелонина: вин вчора турку уволок! — заметил Панас.

— Вместе волокли, на тебя они тоже злы! — улыбнулся Шелонин.

— Огонь! — скомандовал Костров.

Залп следовал за залпом, пока турки не пришли в замешательство и не придержали свой бодрый шаг. Их заставили повернуть, очень споро и дружно бежать обратно.

Настал черед турецким орудиям и мортирам. Снаряды застонали и заскрипели оглушающе, и Шелонин с Половинкой не могли обмолвиться даже словом. Близкие разрывы хлестали по лицу и затылку теплыми, упругими волнами. На зубах неприятно хрустел песок, носившийся в воздухе густыми и серыми тучами. Вновь затарахтели турецкие винтовки, шквал свинца обрушился на ложементы, пули с писком рикошетили от скалистых пород.