Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

Он умудрялся по вечерам посещать занятия в театральном училище и каждодневно приносил и выкладывал мне разные сведения о том, как надо произносить слова, особенно их окончания, и об интонациях при этом. Не знаю, удалось ли ему воспользоваться плодами театрального образования и поступить на сцену.

Были в штабе дивизии и другие небезынтересные, большей частью симпатичные командиры, отличавшиеся друг от друга характерами и странностями. Но о них несколько позднее.

Итак, мы жили и работали первые месяцы в бывшем Кадетском корпусе на высоком берегу Волги. Глядя с берега вниз, можно было увидеть большой участок кремлевской стены, по которому по утрам весной я делал прогулки. По преданию, именно около этой стены, на берегу Волги Козьма Минин, выступая перед нижегородцами, горячо призывал их жертвовать на борьбу с поляками и мятежниками, захватившими Москву. Сначала я жил в одной из множества пустых комнат здания. Штаб размещался на втором этаже и не мог освоить всего огромного здания. Вскоре я получил, однако, комнату (запиравшуюся на ключ) в красном флигеле, стоявшем слева от главного корпуса. Комната эта была внизу, моим соседом с одной стороны и был Н.В.Числов. С другой стороны от меня жил работник Политотдела Леонардов, человек «себе на уме» с кулацкими наклонностями и к тому же доносчик. Не помню, по каким-то причинам мне пришлось вскоре переселиться из этой комнаты на второй этаж, где я занял спокойную крайнюю, несколько холодную зимой, комнату. Моими соседями были комиссар дивизии И.С.Конев и комиссар штаба Колпакчи35. Оба они были женаты, у Колпакчи была молодая жена, и он меня подозревал (как любой кавказец) в том, что я собираюсь отбить у него жену. Колпакчи погиб, как известно, довольно глупо через десять или более лет по окончании войны в авиационной катастрофе.

Жизнь в 1924–1925 гг. протекала в общем спокойно, без излишней военной сутолоки. Никаких серьезных реформ в эти годы в армии не производилось. Штаб работал очень дружно, отношение ко мне со стороны товарищей было прекрасным, и вскоре у меня появились друзья. У меня было довольно много свободного времени, и я мог заниматься даже некоторыми посторонними делами. Случайно познакомившись с одним из работников местной областной газеты «Нижегородская коммуна», я стал пробовать писать в газету заметки, отчеты о разных событиях и библиографические заметки. В то же время, как уже я упомянул, я был членом президиума Нижегородского (кажется, краевого) «Доброхима», вскоре, однако, реорганизованного в «Авиахим», и я остался там членом президиума.

Но, конечно, почти все время днем я проводил в штабе. Дела было сравнительно немного, писать бумаги, распоряжения и проекты приказов я умел достаточно хорошо. Я сошелся с несколькими товарищами: начальником инженерной службы Р.П.Кивкуцаном36 (погибшим во время сталинских арестов), с начальником связи Поляковым и его помощником Королевым (с которым я встретился на фронте, он был уже генерал-лейтенантом37). Были и другие товарищи. Все были тогда холостяками и интересовались правильным питанием. Хотя мы и получали достаточное жалованье, ходить в ресторан три раза в день было неудобно, хозяйки же, которая согласилась бы кормить нас домашними обедами, как-то не находилось. Впрочем, однажды мы, казалось, нашли такую хозяйку. У одного из командиров (украинца) была жена, типичная хохлушка, с соответствующим характером. Мы, кажется, впятером, внесли соответствующие суммы и на следующий же день отправились на «домашний» обед. Обед этот был простым, но очень хорошим, и мы быстро привыкли к такому образу питания. Однако однажды, придя обедать, мы были встречены хозяином, который тихонько сообщил нам, что хозяйка сегодня «не в духе». Она, рассердившись за что-то на мужа, перебила всю посуду и объявила забастовку. Так и пришлось нам идти в ресторан. Впрочем, после этого случая была куплена новая посуда и мы недели две пользовались «домашними» обедами. Затем снова наступил кризис, посуда была вновь перебита строптивой хозяйкой, и мы уже не возобновляли попыток питаться «домашними» обедами.

Штабная жизнь текла своим чередом. Спокойные дни сменялись иногда гонкой, то военная игра, то командировка по срочному делу. В спокойные дни мы развлекались иногда мелкими событиями в штабе. Скоро наш штаб выселили из здания Кадетского корпуса, где был размещен сначала полк. Нас же поселили в большом здании на улице Свердлова. Здесь мы разместились, пожалуй, удобнее, чем в Кадетском корпусе. Здесь же был устроен и так называемый «Дом обороны» с бильярдом. Штаб размещался на втором этаже в больших комнатах вдоль длинного Г-образного коридора. В комнатах, выходивших окнами на Свердловскую улицу, были размещены основные отделы штаба, а комнаты, выходившие окнами на двор, были заняты отделами снабжения, дивизионным врачом и другими службами.

От времени работы в этом штабном помещении у меня сохранилось в памяти, может быть, несколько больше, чем от сравнительно кратковременного пребывания в Кадетском корпусе. Вот вспоминается всегда энергичный и бодрый А.И.Шимонаев, затевавший в штабе разговоры на общие темы о военном строительстве. Вот его помощники Кандинов, Числов и другие вместе с разведчиками присоединяются к этим разговорам. Я обычно слушал, будучи в душе далеко не военным служакой.

Вспоминается начальник снабжения дивизии И.В.Пальмов, небольшого роста коренастый мужичок из Шуи. Он и уехал туда после ухода со службы директором какого-то завода. Обычно И.В.Пальмов был спокоен и уравновешен. Но его ничего не стоило вывести из равновесия, особенно в связи с какими-либо служебными неполадками. Помню, однажды, как выяснилось сразу же, к нему пришел заведующий хозяйством одного из полков с докладом о состоянии дела с обмундированием в полку. Видимо, он сказал что-то неладное насчет запаса шинелей, может быть, преуменьшив их количество в полку. Мы все, сидевшие довольно далеко от его комнаты, через коридор, вдруг услышали его ругань на высоких нотах. Он кричал на завхоза, громко высказывая ему такую сентенцию: «Ты брось мне на х… нитки мотать». Вследствие его крика машинистки из всей половины штаба, соседствовавшей с его кабинетом, вдруг прибежали к нам, и некоторые товарищи отправились выяснять, в чем дело. Но в общем-то он был простоватым и симпатичным парнем, да и жена у него была симпатичная.

Вот перед моими глазами возникает дивизионный врач Дмитрий Александрович Знаменский, полный, среднего роста мужчина, аккуратно одевавшийся по зимам в зеленую поддевку. С ним я встречался еще в Костроме, когда после окончания командных курсов являлся в 159-й полк, где тогда он был полковым врачом. С ним я нередко разговаривал на разные темы и не без удовольствия. Помню, он, несколько издеваясь, шутливо советовал мне ухаживать за коротконогими девочками и избегать длинноногих. Я тогда действительно уже в полной мере занимался ухаживаниями, причем вполне успешно. Это, видимо, ему не особенно нравилось, хотя прямо об этом он никогда мне не говорил. Погиб Дмитрий Александрович во время войны, где-то на поезде в результате бомбежки около Ленинграда. Жаль его!

По вечерам, окончив работу, мы обычно сходились в Доме обороны. Нижегородский Дом обороны занимал обширные помещения большого здания, кроме второго этажа. Здесь был отдел авиации, в комнате которого стоял даже целый старенький самолет «Фарман» и по стенам были развешаны различные плакаты, схемы и чертежи, имелся и химический уголок, в котором я собрал целый музей противогазов времен первой мировой войны и разные приборы, листовки и прочее, была даже впоследствии в небольшой комнатке учреждена мною, вместе с моим другом М.Файнбергом (уже в студенческие годы) химическая лаборатория, в которую приходили изредка ученики нижегородских средних школ, было здесь и стрельбище из мелкокалиберных винтовок и многое другое. Здесь ежедневно читались лекции по вопросам воздушной и химической обороны и вообще по военному делу. Существовал целый штат работников, в том числе и общественников.