Возвращение со звезд. Футурологический конгресс - Станислав Лем

репортеры вперемешку с администрацией «Хилтона». Кругом валялись обглоданные куриные косточки и банки из-под пива. Если это галлюцинация, то удивительно реалистичная, сказал я себе. И все же мне хотелось убедиться в обратном. Право, лучше вернуться в окончательную и бесповоротную явь. Интересно, как там наверху?

Взрывы бомб – или бумб – раздавались нечасто и приглушенно. Неподалеку послышался громкий всплеск. Над черной водой канала показалось перекосившееся лицо Троттельрайнера. Я подал ему руку. Он вылез на берег и отряхнулся.

– Ну и сон же я видел…

– Девичий, да? – нехотя бросил я.

– Черт побери! Значит, я все еще галлюцинирую?!

– Почему вы так думаете?

– Только при галлюцинациях другие знают, что нам снится.

– Просто вы говорили во сне, – объяснил я. – Профессор, вы по этой части специалист – нет ли надежного способа отличить явь от галлюцинации?

– Я всегда ношу при себе отрезвин. Упаковка, правда, промокла, но это ничего. Он позволяет выйти из состояния помрачения, устраняет бредовые, призрачные и кошмарные видения. Хотите?

– Возможно, ваш препарат так и действует, – хмыкнул я, – но вряд ли так действует фантом вашего препарата.

– Если мы галлюцинируем, то очнемся, а если нет, решительно ничего не случится, – заверил меня профессор и положил себе в рот бледно-розовую пастилку.

Я тоже извлек пастилку из мокрого пакета и проглотил ее. Над нами грохнула крышка люка, и голова в шлеме десантных войск рявкнула:

– Живо наверх! Давай торопись, подымайся!

– Вертолеты или мини-ракеты? – понимающе спросил я. – А по мне, господин сержант, идите куда подальше.

И я уселся под стеной, скрестив руки на груди.

– Свихнулся? – деловито спросил сержант у Троттельрайнера, который уже взбирался по лесенке. Люди в подвале зашевелились. Стэнтор попытался приподнять меня за плечи, но я оттолкнул его руку.

– Предпочитаете остаться? Ради бога…

– Нет, не так. «Бог в помощь!» – поправил я его.

Один за другим они исчезали в открытом люке; я видел вспышки огня, слышал команды десантников, по приглушенному свисту догадывался о запуске очередной мини-ракеты. «Странно, – размышлял я. – Что это, собственно, значит? А может, я галлюцинирую за них! Per procura?[9] И что, теперь мне торчать здесь до Судного дня?»

И все же я не двигался с места. Люк захлопнулся, я остался один. Фонарик стоял торчком на бетоне; тусклый круг света, отраженный от сводчатого потолка, освещал подвал. Прошли две крысы со сплетенными хвостами. Это что-нибудь да значит, подумал я, но лучше не ломать голову попусту.

В канале послышались всплески. Ну, ну, чья теперь очередь? Клейкая поверхность воды расступилась, из нее вынырнули пять отливающих чернотой силуэтов – водолазы в очках, кислородных масках и с автоматами. Один за другим они выскакивали на бетон и направлялись ко мне, по-лягушачьи хлюпая ластами.

– Habla usted espaсol?[10] – обратился ко мне первый из них, стягивая с головы маску. Лицо у него было смуглое, с усиками.

– Нет, – ответил я. – Но вы наверняка говорите по-английски? Так ведь?

– Какой-то нахальный гринго, – бросил тот, с усиками, второму. Все, как по команде, сдернули маски и взяли меня на мушку.

– Что, в канал? – спросил я с готовностью.

– К стенке! Руки вверх, да повыше.

Дуло уперлось мне под ребро. «Ну до чего же подробная галлюцинация, – подумал я, – даже автоматы обернуты в полиэтиленовые мешки, чтоб не промокли».

– Их тут больше пряталось, – заметил водолаз с усиками, обращаясь к соседу, плотному и черноволосому, который пытался зажечь сигарету. Видно, он-то и был у них главный. Они осмотрели наше кочевье, с грохотом пиная банки из-под консервов и опрокидывая надувные кресла; наконец офицер спросил:

– Оружие?

– Обыскал, господин капитан. Нету.

– Можно опустить руки? – спросил я, по-прежнему стоя у стены. – А то затекли уже.

– Сейчас навсегда опустишь. Прикончить?

– Ага, – кивнул офицер, выпуская дым из ноздрей. – Хотя нет! Отставить! – скомандовал он.

Покачивая бедрами, он подошел ко мне. На ремне у него болталась связка золотых колец. «Удивительно реалистично!» – подумал я.

– Где остальные? – спросил офицер.

– Вы меня спрашиваете? Выгаллюцинировали через люк. Да вы и так знаете.

– Чокнутый, господин капитан. Пусть уж лучше не мучается, – сказал тот, с усиками, и взвел спусковой крючок через полиэтиленовую оболочку.

– Не так, – остановил его офицер. – Продырявишь мешок, дурень, а где взять другой? Ножом его.

– Извините, что вмешиваюсь, – заметил я, немного опустив руки, – но мне все же хотелось бы пулю.

– У кого есть нож?

Начались поиски. «Разумеется, ножа у них не окажется! – размышлял я. – А то все кончилось бы слишком быстро». Офицер бросил окурок на бетон, с гримасой отвращения раздавил его ластой, сплюнул и приказал:

– В расход его. Пошли.

– Да, да, пожалуйста! – торопливо поддакнул я.

Это их удивило. Они подошли ко мне.

– На тот свет торопишься, гринго? С чего бы? Ишь как упрашивает, каналья! А может, пальцы ему отрезать и нос? – переговаривались они.

– Нет-нет! Прошу вас, господа, сразу, без жалости, смело! – ободрял я их.

– Под воду! – скомандовал офицер.

Они опять натянули на себя маски; офицер отстегнул верхний ремень, достал из внутреннего кармана плоский револьвер, дунул в ствол, подбросил оружие, как ковбой в заурядном вестерне, и выстрелил мне в спину. Нестерпимая боль пронзила грудную клетку. Я начал сползать по стене; он схватил меня сзади за плечи, повернул лицом к себе и выстрелил еще раз, с такого близкого расстояния, что вспышка ослепила меня. Звука я уже не услышал. Потом была кромешная тьма, я задыхался – долго, очень долго, что-то тормошило меня, подбрасывало, хорошо бы, не «скорая помощь» и не вертолет, думал я; окружающий мрак стал еще чернее, наконец эта тьма растворилась, и не осталось совсем ничего.

Когда я открыл глаза, то увидел, что сижу на аккуратно застланной кровати, в комнате с низким окном; стекло было замазано белой краской. Я тупо уставился на дверь, словно ожидая кого-то. Я понятия не имел, где я и как я здесь очутился. На ногах у меня были туфли на плоской деревянной подошве, на теле – пижама в полоску. «Слава богу, хоть что-то новенькое, – подумалось мне, – хотя, похоже, ничего интересного на этот раз не предвидится». Дверь распахнулась. В дверном проеме стоял, окруженный молодыми людьми в больничных халатах, приземистый бородач. На нем были золотые очки, седеющая шевелюра торчала ежиком. В руке он держал резиновый молоток.

– Любопытный случай, – произнес бородатый. – Удивительно любопытный, почтеннейшие коллеги. Четыре месяца назад наш пациент отравился значительной дозой галлюциногенов. Их действие давно прекратилось, но он не может в это поверить и продолжает считать все окружающее галлюцинацией. В своем помрачении он зашел так далеко, что сам просил солдат генерала Диаса, бежавших по каналам из занятого мятежниками