Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

— Но я не пришел с моря, как ты.

— Ты прав, милый. Какая я глупая! Давай свернем здесь.

— Расскажешь мне про лошадь с крыльями?

— Конечно. Сегодня вечером я почитаю тебе о Персее и Пегасе.

Этим вечером Элена уселась в кресло-качалку возле кровати Мигеля и открыла толстую книгу с рассказами о героях и волшебных существах. Когда она дошла до того места, где Персей отсек голову горгоны Медузы и с потоком крови из нее вышел крылатый конь Пегас, она умолкла и обратилась к Мигелю:

— От этого тебе могут присниться кошмары.

— Не приснятся. Я видел, как Лучо убивал свиней и коз. Я такого не боюсь.

Элена, по-видимому, удивилась, однако дочитала чудесную историю до конца. Убедившись, что у Мигеля нет вопросов, она выслушала его молитву, уложила мальчика в постель, поцеловала в лоб и вышла из комнаты.

Засыпая, он вдруг ощутил легкость в теле и как будто взлетел над улицами Сан-Хуана. Воздух был чистым, а небо — ярко-голубым и ясным. Внизу крепость Эль-Морро с ее брустверами ощетинилась пушками в сторону океана. Он мчался вместе с ветром, то устремляясь к нежной зелени гор, то ныряя вниз, чтобы подразнить корабль с похожими на подушки парусами. Мигелю снилось, что он был Персеем, скачущим верхом на Пегасе. Он сражался с чудовищами и спасал принцесс, прикованных к скалам, о которые бились пенящиеся волны. Но, проснувшись, он оказался всего лишь маленьким мальчиком, всю ночь стремившимся за своей мечтой.

Ясным прохладным утром, за месяц до шестого дня рождения Мигеля, Бомбон и Элена отвели мальчика в школу дона Симона Фернандеса Лиля. Бомбон осталась ждать на улице, а Элена с Мигелем вошли внутрь.

— А! Вот и юный Аргосо, — сказал дон Симон. — Добрый день, сеньорита Элена. Садись сюда, — показал учитель и подвел Мигеля к первой парте. — Здесь ты будешь у меня перед глазами.

«Наверное, он хотел пошутить», — подумал Мигель, поскольку Элена улыбнулась и залилась румянцем. Тут как раз пробил колокол.

Дон Симон схватил со своего стола большой колокольчик.

— Спасибо, что привели его в мою школу. — Учитель поклонился Элене, и щеки у обоих еще больше покраснели.

— Дон Эухенио и помыслить не мог о другом учебном заведении. — Элена подошла к парте Мигеля и взяла в ладони его лицо. — Я приду после уроков и отведу тебя домой.

Она поцеловала мальчика в лоб и вышла из комнаты.

Бомбон, следуя за Эленой, помахала ему с улицы. Мысль о том, что они вернутся, утешала оставшегося в одиночестве Мигеля, а учитель тем временем направился к двери и стал звонить в колокольчик.

Классная комната была некогда гостиной жилого дома. Ставни высоких, от пола до потолка, окон открывались наружу, причем нижняя половина проемов была огорожена узорчатой кованой решеткой. Двойные двери вели с улицы в холл, который, в свою очередь, вел в галерею, окружавшую внутренний дворик со множеством растений в кадках и горшках. На ветках фикуса, возвышавшегося посредине двора, висело несколько клеток с птицами, так что канареечное пение отчасти заглушало уличный шум.

Ученики заходили в школу. Некоторые мальчики были чуть постарше, некоторые помоложе, но все, подобно Мигелю, щеголяли накрахмаленными хлопковыми костюмчиками. Волосы у всех были аккуратно причесаны, шеи и уши вымыты. Старшие ученики занимали задние парты, а младшие, показалось Мигелю, рассаживались согласно заранее установленному порядку — по возрасту, как выяснилось позже. Они острили, поддразнивали друг друга и обменивались шутливыми тычками, словно хорошие друзья. Трое из них оказались братьями, а два старших мальчика — кузенами. Все с любопытством поглядывали на Мигеля.

— Меня зовут Луис Хосе Кастаньеда Урбина, — с важностью представился мальчик, который сел рядом. — А тебя?

— Рамон Мигель Иносенте Аргосо Ларрагойти Мендоса Кубильяс, — ответил Мигель, которому едва хватило дыхания на то, чтобы добраться до последнего звука «с».

— Бог мой! — воскликнул Луис. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте, когда профессор станет объяснять, как нужно писать наши имена.

Кто-то хлопнул Мигеля по плечу. Повернувшись, он увидел карие глаза, обрамленные густыми ресницами, и густые брови, принадлежавшие, казалось, совсем другому лицу, а не тому, с которого смотрели, потому что нижняя часть, с тонким носом и изящно очерченными губами, была совершенно иной.

— Дон Симон влюблен в твою тетю, только он бедный, и поэтому они не могут пожениться.

— Но тетушка Кириака такая старая! — удивился Мигель.

— Не в нее, — рассмеялся Луис Хосе. — В сеньориту Элену.

— Она мне не тетя, — возразил Мигель, но продолжить не успел, поскольку с последним запоздавшим учеником в комнату вошел дон Симон и костяшками пальцев постучал по столу:

— Здравствуйте, мальчики.

Перед учителем сидело пятнадцать мальчиков, в основном из хороших семей, которых прислали с целью получения общего начального образования. Предполагалось, что каждый из них проведет в школе шесть лет, после чего часть юношей должна была поступить в католическую академию для мальчиков, а часть — отправиться в Европу заканчивать образование.

— Приятно снова всех вас видеть. — Учитель кивнул знакомым детям. — Добро пожаловать, — поприветствовал учитель Мигеля, единственного новенького в классе. — Андрес, — обратился он затем к обладателю кустистых бровей, — пожалуйста, начинай читать «Отче наш», а мы будем повторять.

Все встали. Мигель исподтишка разглядывал дона Симона. Тот был таким худым, что одежда висела на нем как на палке. Его волосы были цвета сухих пальмовых листьев, а большие светло-карие глаза, слегка навыкате, печально смотрели из-под изогнутых бровей. Кончик длинного носа загибался вниз, к густым усам, которые закручивались по бокам вверх, отделяясь от короткой золотистой бородки, закрывавшей подбородок. Голос дона Симона был глубоким и чистым, и учителю не требовалось напрягать голосовые связки, чтобы его услышали в задних рядах.

Мигель пытался определить, насколько дон Симон привлекателен и на самом ли деле он любит Элену. То, как они краснели и улыбались, скорее всего, свидетельствовало о правоте Андреса. И все-таки Мигель не мог понять, почему бедность учителя мешала им пожениться. Многие люди были бедны. Женились даже рабы, которые почти ничего не имели.

Он вспомнил свадьбу Корал и Польдо, сына тетушки Дамиты. Корал соорудила на голове голубой тюрбан и украсила его яркими цветами. А Польдо надел белую рубашку поверх выстиранных и отутюженных рабочих штанов. Он подошел к женскому бараку и запел для невесты, а Корал слушала его, стоя на крыльце в окружении других женщин, которые улыбались и подталкивали друг друга локтями. Рука об руку молодые направились к навесу для богослужений, а остальные последовали за ними, хлопая в ладоши, распевая песни и приплясывая. Веселье продолжалось до тех пор, пока по сигналу колокола все не отправились спать. «Конечно же, — думал Мигель, — если уж рабам можно было жениться и устраивать праздники, то Элена с доном Симоном тоже могли это сделать».