Вся синева неба - да Коста Мелисса

— А потом ставишь все это обратно в духовку.

Леон послушно следует за Жоанной и старательно запоминает всю услышанную информацию.

— Ты никогда не готовишь дома?

— Нет. Ничего такого, во всяком случае.

— То есть?

— Моя мама говорит, что у нее нет времени готовить. Она покупает замороженные продукты и разогревает их в микроволновой печи.

Жоанна брезгливо морщится, что не ускользает ни от Леона, ни от ее отца, который слушает их, стоя поодаль в кухне и помешивая компот на огне.

Позже они сидят втроем вокруг стола в гостиной. Отец Жоанны зажег огонь в камине. Леон с любопытством рассматривает надписи на стенах гостиной. Цитаты, отрывки из романов, размышления. Одну из надписей, должно быть, написала Жоанна, когда ей было лет десять. Сегодня солнышко. Кажется, будто небо улыбается. Над корявой фразой она нарисовала маленькое голубое солнце.

— Ну, Леон, чему ты учишь детей целыми днями? — спрашивает отец Жоанны, наполняя их тарелки.

— О, многому. Письму, счету. Истории Франции. А еще анатомии человеческого тела и биологии.

— Хорошо. В ту пору, когда я был сторожем, я предложил директрисе разбить большой огород, чтобы детки учились выращивать свои овощи.

— Очень хорошая идея, — одобряет Леон.

Отец Жоанны раздраженно фыркает.

— Мне было отказано. Она не видела интереса.

— Жаль…

— Знаешь, я уверен, что большинство детишек не знают, что такое тыквы спагетти.

Леон готов покраснеть, но отец продолжает:

— Ты мог бы их научить.

Леон кивает. Жоанна рядом с ним молча клюет из своей тарелки.

— Знаешь, Леон, если тебе интересно, ты мог бы приводить их время от времени в мой огород. На час в неделю. Они могли бы поливать растения. И выучить все разновидности.

Леон проявляет искренний энтузиазм.

— Вы думаете, можно?

— У тебя же есть часы для гражданского воспитания?

— Да.

— Ну вот, ты волен выбирать, чему хочешь учить их в эти часы. Не думаю, что директриса сможет что-нибудь возразить. Подумай об этом, ладно?

— Обещаю.

В маленькой гостиной звучит песня Майлза Дэвиса. Жоанна подпевает и отбивает такт носком ноги под столом. Ее отец откинулся в кресле с сытым видом. Подбадриваемый вопросами старика, Леон рассказывает о своем классе, о том, как некоторые ученики не хотят читать, о трудностях, с которыми сталкивается.

— Тебе стоит отводить время для чтения с утра, — советует Жоанна. — Чтобы это ассоциировалось у них с отдыхом и досугом. Читай им историю с утра и дай полежать на полу с игрушками, под пледом. Пусть тихонько просыпаются под историю.

— Ты думаешь?

Старик кивает.

— По-моему, это отличная идея.

И тогда Леон начинает немного робко:

— Глядя на эти слова на ваших стенах… Я подумал… это, может быть, глупо… Они еще малы, но… я мог бы предоставить им большое белое полотно… большое полотно или… или простыню, на которой они могли бы записывать все, что вдохновляет их за день. Свои настроения или… все, что придет им в голову. Это могло бы приобщить их к письму более… более свободно, чем диктант…

При виде кивков и улыбающихся лиц Жоанны и ее отца плечи Леона потихоньку выпрямляются.

Вечером, когда Леон ушел, после того как они с Жоанной поцеловались у ворот домика, Жозеф приходит к ней на кухню. Она моет посуду. Он берет полотенце, встает рядом с ней и вытирает тарелки, которые передает ему дочь.

— Знаешь, Жоанна, я думаю, этот Леон — хороший парень.

— Я тоже так думаю.

Молчание затягивается на несколько секунд.

— Он хочет познакомить меня со своими родителями, — сообщает Жоанна. — Он пригласит меня на ужин у него дома на рождественских каникулах.

Старик молча переваривает новость, ничего не выказывая. Он продолжает вытирать тарелки.

— Значит, ты пойдешь. И будешь держать голову высоко. Ты с достоинством покажешь, что они не должны были шептаться тебе вслед.

— Я всегда так делала, — отвечает она.

— Я знаю. Но иногда мы даем своим чувствам ослабить нас. От любви, от настоящей любви мы всегда должны чувствовать себя выше. А не наоборот.

— Я знаю, папа.

Она не видит, с какой нежностью он на нее смотрит.

— Видишь, ты становишься взрослой. Мне больше нечему тебя учить.

Оба улыбаются не оборачиваясь. Просто сами себе. Улыбка Жоанны исполнена гордости. Улыбка ее отца немного меланхолична.

Андре были вежливы и любезны на протяжении всего ужина. Немного презрительны, но это их глубинная натура. Жоанна шла нехотя. Леон был в восторге, как будто не понимал, что привел к родителям «маленького пащенка» деревни, «шлюхину дочь». Он был очень возбужден и расчесал свои волосы на красивый пробор.

Жоанна почти расслабилась в высоком кресле, лицом к лицу с Андре. Отец целый час говорил об их табачной лавке, и Жоанна делала вид, будто ей это интересно. Она почти спасена. Остался только десерт, и можно будет улизнуть.

— Ну вот, — провозглашает мадам Андре, ставя на стол фруктовый торт.

Жоанна спрашивает себя, замороженный ли это торт или, чтобы оказать честь ей, маленькому пащенку, мадам Андре сама его испекла. Она размышляет об этом, когда слышит вопрос, заданный до жути медовым голосом:

— Ну что, Жоанна, Леон сказал мне, что ты заступила на место отца, когда тебе было всего двадцать лет?

Она вспоминает отца и его советы и пытается держать голову высоко.

— Да. Так и есть.

Мадам Андре изображает улыбку, которой отчаянно недостает естественности, и подвигает к ней ее тарелку.

— А до этого чем ты занималась? Ты ведь не училась, нет?

— Я…

Она откашливается.

— Я сдала выпускные экзамены и сразу после этого начала работать с отцом. Он знал, что уходит на пенсию через два года, и… директриса уже думала, что я его заменю. Так что он сразу начал учить меня ремеслу.

Торт уже подан всем, и вокруг стола слышен только скрежет ложек по тарелкам.

— Ммм, — шелестит мадам Андре. — Как жаль.

Жоанна переспрашивает, пытаясь быть вежливой:

— Жаль?

— Молодая девушка, как ты, ничего другого не знала, кроме деревни… Ты могла бы уехать учиться в город… посмотреть страну…

Мадам Андре заправляет прядь волос за ухо.

— Конечно, твой отец — сторож, у него, наверно, не было средств.

Мать Леона с застывшими от долгих лет укладки волосами смотрит ей в лицо. Жоанна изо всех сил пытается сохранять вежливый тон и, главное, держать плечи прямо.

— Дело не в средствах. Я… Мне было хорошо здесь. Было хорошо в школе. Мне никогда не хотелось жить в городе.

— Ммм, — шелестит она снова, как будто уверена, что все это лишь плетение лжи.

Леон сидит, уставившись в тарелку, как будто боится, как бы его не призвали в свидетели.

— Мы с мужем всегда думали, это наше личное мнение, конечно, что главное для нашего сына — узнать что-то, кроме Сен-Сюльяка. Открыться новому, понимаешь ли. Да и в других местах можно встретить столько интересных людей.

На этот раз Жоанна не может удержаться от скептической мины.

— Я никогда не встречала интересных людей в лицее в Сен-Мало.

Она сопровождает свою фразу пожатием плеч. Молчание за столом становится тягостным. Но мадам Андре не унимается.

— Конечно, ты, наверно, не из тех людей, которые… как бы это сказать… хотят социализироваться.

— Общения в школе мне достаточно. Мы хорошо ладим с учителями и директрисой.

Мадам Андре отпивает глоток воды, не разжимая, однако, губ.

— Да, конечно. Но всякой молодой девушке нужны друзья-ровесники, я полагаю.

Жоанна силится дышать медленно и жевать перепеченный фруктовый торт. Ей надо просто кивать на каждую фразу мадам Андре. Это было бы лучшим способом сократить этот разговор как можно скорее. Но мадам Андре уже продолжает:

— Знаешь, Леону очень понравилась жизнь в Нанте, его годы учебы. В университете он познакомился с множеством интересных людей. Правда, Леон?