Всё, что вы хотели знать о евреях, но боялись спросить - Андрей Буровский

Писалось и об убийствах «органами» тех, кто получил разрешение уехать и уезжал с сокровищами[393].

Поскольку в конце концов «отказников» практически всегда выпускали, разве что были они связаны с государственной тайной, понимать этот «отказ» можно только одним способом — «отказ» был способом наказать того, кто хочет уехать, создать максимум трудностей, да еще и показать пример того, как плохо приходится «отъезжантам».

Смотрите, как он наг и бледен,Как презирают все его.

В результате множество людей преисполнялись сочувствием к евреям — к гонимому племени.

Тем более в 1970–1980 гг. евреев не пускали то на престижную работу, то учиться, «закрывали» для евреев столичные институты и министерства. В этом занятии властей предержащих бывали приливы и отливы, но в целом тенденция ясная: для евреев сокращались возможности, правительство отводило евреям все меньшее место уже не только в аппарате управления страной, но и в любых областях жизни, кроме самых непрестижных и мало что сулящих, таких, куда никто сам особенно и не шел.

Хочешь окончить педагогический институт и стать сельским учителем? Пожалуйста! Но если хочешь окончить провинциальный пединститут, остаться при кафедре и быть ученым… Гм… Это можно уже не во всяком пединституте и не при всяких обстоятельствах. А если хочешь сразу поступить в МГУ, даже в Ростовский или Воронежский университет… Ну, не с фамилией же Хаимович туда поступать?!

Каждый из «народов ССР» можно смело назвать «жертвой политики». Но евреев — даже больше, чем других. В подковерной тайной борьбе за власть, в событиях 1920-х, 1930-х возникло многое, о чем официально никогда не сообщалось. Слухов и сплетен намного больше, чем фактов.

Вот парадокс — большинство евреев были великими патриотами СССР, когда жизнь в этом государстве была опасной и трудной. А как сделалось и сытее, и безопаснее — появились толпы «отказников» и «отъезжантов».

Большинство евреев скажут, что их «заставили» преследования и антисемитизм. Но в эпоху, которую во всем мире ославили как время торжествующего антисемитизма, — 1960–1990 гг., антисемитизма в России практически совсем не было. В семье не без урода, но массовых проявлений враждебности вполне определенно не было.

Как же так?!

«В российской еврейской среде крепко бытует… миф о том, что якобы перед Второй мировой войной хотя национальное существование евреев было притушено, но с антисемитизмом советская власть покончила, антисемитов преследовали, евреи занимали выдающееся, завидное положение в обществе и государстве и пользовались не только равными со всеми гражданскими правами, но даже привилегиями. Только после переворота 1937–1938 годов, а особенно после приказа начглавПУРа А. Щербакова в 1942 году об удалении евреев с политических, юридических и т. д. постов в армии, началось якобы попятное движение, возвращение в Россию былого антисемитизма с ограничениями, травлей и прочим. Высшей точкой этой антисемитской волны, инспирированной сверху, было, мол, «дело врачей» 1953 года, потом наступил некоторый спад в 1950-е — в первой половине 60-х годов, и наконец, новая волна антисемитизма надвинулась на нас после 1967 года…

Таковы основные исторические контуры этого мифа, почти что общепризнанные… Но мой личный опыт, опыт одного из советских евреев, лично пережившего все эти «эпохи» и «волны», шепчет мне на ухо, что эта версия неверна в своей основе.

Возможно, взрослым людям, защищенным полицейским законом сталинского государства, действительно до войны казалось, что они — свои в этой огромной стране, что антисемитизм гнездится только в душах нескольких пьяных хулиганов, что власть их любит, а они служат первой опорой своей власти. Нагловатые, самоуверенно-довольные, распевали взрослые евреи на «красных праздниках» и на свадьбах: «Там, где сидели цари и генералы, теперь сидим там мы, они сидят под нами…» Не мешало бы им вовремя вспомнить конец царей и генералов и потом не жаловаться на злую еврейскую судьбу. Пока они самозабвенно токовали, в толщах униженной, измученной, репрессированной, оскверненной массы накапливался великий гнев, который в первую очередь готов был плеснуться на них, на чужаков, говоривших с неприятным тягучим акцентом, тормозивших спокойную крестьянскую жизнь с раздражавших аборигенов торопливым темпераментом «делашей», не понимавших ни чуждых им национальных ценностей, ни чуждых устоев»[394].

Сегодня в Германию выезжают немцы из Казахстана — и многие из их дедушек хорошо помнят, какой национальности было начальство в трудовых лагерях.

И украинцы могут много чего вспомнить об организаторах и функционерах «голодомора». «Ты прав, — однажды заметил мне мой друг Дмитро Квецко, националист из Украинского Национального фронта, — но ты прав от ума, а у нас душа окровавлена…

Я ведь помнил, как мои дяди и старшие братья распевали: «Там, где сидели цари и генералы, теперь сидим там мы…

А Калинин (крестьянский повстанец, с которым Хейфец познакомился в лагере. — А.Б.) сидел под ними»[395].

«Конечно, в Советском Союзе за последние тридцать лет антисемитизм ослаб с тех пор, как евреев удалили с партийных, высших советских постов, из карательных органов. Спасибо, большое спасибо коммунистам за это — они сняли с нашего народа не только тяжкое моральное бремя, но и способствовали его национальному самосознанию, значительно облегчили реальное взаимопонимание с народами этой диаспоры»[396].

В общем, есть о чем поговорить.

И трудно не заметить двух важных моментов:

1) евреи заспешили из СССР, когда окончилось их привилегированное положение 1922–1937 гг.;

2) когда стала скукоживаться, выхолащиваться советская идеология. Жить стало легче, но, как задумчиво говорили мне некоторые представители «древнего и великого народа», «социализма становится все меньше…». Вот они о чем… Об идеологии, получается?

В каждом народе существуют люди, которые предпочитают утопии реальности. Им приятнее и лучше жить в самой дичайшей выдумке, чем в реальном мире. Почему им так лучше — это особый вопрос. Он далеко не лишен интереса, но заниматься я им буду в другой книге[397].

Главное — такие люди есть везде. А теперь давайте сделаем предположение… Причем основания для него у нас очень, очень веские… Предположение состоит в том, что склонность к утопическому сознанию разным культурам свойственна в разной степени. И что у евреев она выражена во много раз сильнее, чем у русских. И вообще у всех народов иудаистской цивилизации она выражена сильнее, чем у народов других цивилизаций.

И вот тут-то все сразу станет ясно!

У русских такой контингент, конечно, есть. Стоило ослабнуть, потом рухнуть коммунистической идеологии, и как клопы из старого дивана, полезли всякие белые, серые и буро-малиновые «братства», «реинкарнированные», то есть воскресшие, пророки Самуил и Исайя, поклонники беглого мента Сереги, который заделался «Виссарионом Христом», и комсомольской шлюхи Машки Цвигун, которая стала «Мэри Дэви Христом». В общем, парад жутких «тоталитарных сект», а попросту — любителей утопии. Таких сильных любителей, что жить без утопии, без эйфории принадлежности к «правильному» мировоззрению, без подчинения идеям и «вождям» они уже просто не хотят и не могут жить.

Но среди русских и всех остальных «народов СНГ» таких оказалось немного, исчезающее меньшинство. А вот среди евреев… Д. Хмельницкий уверен, что идеологическую одержимость евреи просто имитировали: «Обидно же признаваться, что едешь в эмиграцию «за жратвой».

Но огромный процент евреев помчался «на выезд» уже при первом ослаблении коммунистической идеологии, лет 40–50 назад. Все они поехали «за жратвой»? Никак нет, в 1960-е такой необходимости вовсе не было, со «жратвой» в СССР было не хуже, чем в Европе. А в Израиле было даже похуже. Но ведь ехали? Еще как ехали. И «выезжанты» 1980–1990-х далеко не всегда — эмиграция строго «колбасная».

Более чем вероятно, «сработал» «анафилактический шок»: евреев очень легко было напугать «будущими погромами». В 1989–1990 гг. слухи о погромах вовсю ходили, в Москве бегала «страшная» «Память». В конце концов, «погромы» оказались полнейшей провокацией, «Память» много орала (и ей давали трибуну, что характерно), но никого в конце концов пальцем не тронула. Но свою роль в отъездах слухи сыграли.

Но и этим не все объяснишь! Когда «русские евреи» (атеисты на 80–90 %. — А.Б.), все, как один, вступают в еврейские религиозные общины» и эти общины на 70 % состоят из выезжантов «четвертой волны»[398] — это ведь о чем-то да говорит. Когда множество евреев за считаные недели невероятно увлекаются идеями либерализма, «одержимо строят «рынок и демократию» — это тоже симптом. Вера в ценности довольно дико понимаемого либерализма — несокрушимая и чисто идеологическая, напор неистов, жажда осчастливить Россию вполне сравнима с пафосом большевиков…