Шам - Виталий Фёдоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Третьей ночью рана воспалилась вновь, и с тех пор становилась только хуже. Антибиотики помогали не особо, а позавчера они и вовсе закончились. В фильмах герои в таких случаях доставали пули и осколки с помощью подручных средств, после чего им становилось легче. Валеев, обколовшись обезболивающим, попробовал было с помощью шомпола хотя бы определить глубину раны, для начала, и понял две вещи. Во-первых, осколок засел глубоко, а во-вторых, вытащить его сам он не сможет, даже если единственная альтернатива этому – подохнуть. Просто не сможет, и всё.
Ещё через пару дней начались галлюцинации – от приятных, с участием Гули, до совсем наоборот, типа той, от которой он только что очнулся. Вторых было больше. Никакой активности снаружи не доносилось уже почти неделю, но вот радоваться этому или нет… вопрос, да. Пожалуй, на вариант «попасть на фильтр к русским» он бы сейчас согласился не задумываясь. Только вот как попасть именно туда, а не в ласковые руки какого-нибудь местного любителя свежевать пленных заживо, решительно непонятно.
Марат вздохнул и, сцепив зубы, принял сидячее положение. Всё, надо идти. Валяться тут, пока не сдохнешь, смысла нет – никто его не найдёт, а если и найдут, то, скорее всего, он очень пожалеет, что не сдох раньше. Надо идти в сторону Пальмирской трассы – её патрулируют, в том числе с воздуха. Есть некоторая надежда, что одинокого, явно раненного блондина в «горке» не завалят сразу, а возьмут в плен. Там выдать себя за наёмника, попасть в госпиталь, а дальше будет видно. На зоне, в конце концов, тоже люди живут. А уж братья, насколько он слышал, живут очень даже неплохо, им грев идёт по выделенной линии от уммы.
Для начала, инвентаризация. Главное – вода. Из пяти полторашек, прихваченным им с места гибели чеченской рейдовой группы, осталась одна, и в той не больше трети. Хреново, но делать нечего – он и так растягивал запас, насколько мог. Еда – ноль. Ну и хрен с ней, он бы всё равно ничего не смог в себя запихнуть. Оружие. Автомат как огневое средство ничем ему сейчас не поможет, а вот в качестве костыля – вполне. Магазины – нафиг, лишний вес. Чтобы застрелиться, хватит и пистолета. Одну гранату, пожалуй, тоже оставить, на всякий пожарный, остальные пусть тут лежат. Рюкзак тоже бросить, всё, что нужно, включая деньги, распихать по карманам.
Обезболивающим, в отличие от антибиотиков, он старался не слишком злоупотреблять, помня откуда-то, что оно замедляет заживление ран. Не сказать, чтоб это сильно помогло, но, по крайней мере, у него ещё осталось три шприц-тюбика. Один из которых Марат немедленно употребил в дело, выждал пару минут и, с матом и слезами, встал. Ну, с богом, как бы его не звали.
Идти по дну неглубокого, но узкого и тянущегося в бесконечность оврага оказалось на удивление легко, даже с учётом общей хреновости самочувствия. В короткий сезон дождей тут явно бурлила вода, так что дно устлано крупными, гладкими окатышами, между которыми тут и там пробиваются колючки. Солнце уже светило вовсю, но воздух пока не прогрело, и утренняя прохлада облегчала передвижение. Больная нога поначалу простреливала прямо в мозг при каждом шаге, но примерно через полчаса расходилась, и за следующие два часа Марат проделал вполне приличный путь, и даже без каких-то чрезмерных усилий. Немного смущало то, что из лабиринта скал, расщелин, вади и крутых холмов он пока так и не вышел – в прошлый раз дорога от места аварии до укрытия точно заняла не больше часа. С другой стороны, тогда он и шёл куда быстрее, да и вообще – даже если некоторое отклонение от маршрута имеет место, ничего страшного – общее направление он выдерживает, в этом беглец был уверен.
Привал, устроенный Маратом где-то незадолго до полудня скорее для порядка, оказался ошибкой, надо было идти, пока идётся. Чтобы встать после недолгого отдыха и пары глотков воды, потребовался второй шприц-тюбик, а общий темп «марш-броска» ощутимо снизился. Температура воздуха, поднявшаяся заметно выше положенной для ноября нормы (во всяком случае, так ему казалось), дела не облегчала. Выйти к дороге, или хотя бы на ровную местность, где его может заметить патруль, никак не удавалось, он явно заблудился.
Валеев остановился, тяжело облокотившись на приклад упирающегося в гальку автомата. Всё, надо передохнуть, дальше он так идти не сможет. Полежать полчасика, выпить ещё глоток воды, вколоть последнюю дозу обезболивающего, и можно предпринять последнее усилие, чтобы до темноты успеть выбраться из этого лабиринта. Там, на краю пустыни, можно и заночевать, а утром…
Он вдруг замер, напрягшись, словно струна, простоял так несколько секунд, не веря своим глазам, после чего обессилено опустился на землю и заплакал. Слева, в склоне оврага, уже погрузившись в вечернюю тень, чернел вход в пещеру, из которой он выбрался утром.
* * *Его привёл в чувство хруст гальки под чьими-то приближающимися шагами. Неизвестных точно было больше одного, и они вот-вот должны были показаться из-за поворота вади. Стараются идти тихо, но делать это на скрипучей гальке трудно, а звук ночью по руслу разносится далеко.
Марат смерил взглядом расстояние до входа в пещеру и вздохнул – ни малейшего шанса. Интересно, кто это идёт? Точно не русские – уже ночь, в темноте они сюда точно не попрутся. Не потому, что не могут, а просто незачем. Сирийцы по ночам не воюют, так что, пожалуй, остаётся либо какая-нибудь иранская зондер-команда (там бывают крутые ребята), либо братья по джихаду. Ни тем, ни другим попадать в руки живым не хотелось. Теоретически, конечно, можно было попытаться выехать на базаре, что в первом случае, что во втором, но измученный мозг работал как раз настолько, чтобы трезво оценить – шансы у него в таком состоянии кого-то обмануть минимальны, а вот вероятность очень болезненной смерти, когда неизвестные поймут, что их дурят – максимальна.
Он вздохнул ещё раз и достал из нагрудного кармана гранату. Разогнул усики, немного побаюкал тяжёлый кругляш в руке. Ещё несколько раз вдохнул прохладный, пахнущий пылью и какой-то горькой травой ночной воздух. Из-за поворота показались острожные тёмные фигуры. Незнакомцы не были лопухами, но неподвижного, привалившегося к склону Марата они не замечали.
Как-то глупо всё получилось, мда. Палец скользнул в кольцо.
Интересно, есть ли всё-таки Рай?
– Аллаху Акбар!
XIV
– …после обеда на Химки поедете, там переночуете, и домой! Всё согласовано уже, вы на завтрашний борт записаны. – Хуссейн потряс в воздухе какой-то мятой бумажкой. – Документы оформлены, завтра улетаете.
– Сто процентов? – с подозрением спросил Ворона. Его, впрочем, можно было понять – только за те четыре дня, что Интеллигент провёл на Каракуме (он же «Большой завод», он же базовый лагерь) эта попытка отправить домой хоть кого-нибудь была уже третьей, а калининградец торчал тут вторую неделю.
– Сто процентов! – упитанные азербайджанские щёки начштаба заколыхались для пущей убедительности.
Полтора десятка артиллеристов скептически вздохнули – где-то они это уже слышали. Антон поразмыслил пару секунд и, оценив риск назначения добровольцем на следующие погрузочные работы как допустимый, набросил на вентилятор:
– Так сто процентов, или точно?
Кто-то позади гоготнул, но Хуссейн, если и понял издевку, не подал виду:
– Сто процентов. – азербайджанец немного помолчал и честно добавил – Но не точно.
На этот раз общий вздох не заметить было уже невозможно, так что начштаба артдивизиона бессильно развёл руками:
– А что я? Это всё армейцы. Начальство с ними посралось опять, вот они мозг и ебут. Борты́-то каждый день на Чкаловский мотаются, так бы давно уже улетели.
Правда в этом, несомненно,
