Балтийское небо - Николай Чуковский

- Майор, - сказал Проскуряков Лунину, - пойдем посмотрим, как живут ваши техники. А то приедут со знаменем - могут поинтересоваться.

- Есть! - ответил Лунин.

Теперь он один остался из всех рассохинцев и обязан был довести их дело до конца.

5.

День был темный, хмурый; казалось, что всё еще утро, что вот-вот рассветет, но так и не рассвело даже к обеду, а после обеда стало еще темнее.

Ховрин сидел у себя в избе и писал, когда за окном у раздвоенной березы остановилась машина. Раздался стук шагов на крыльце, и в избу вошел Уваров.

Ховрин сразу всё понял.

- Уже? - спросил он, вставая.

Уваров был бледнее и сдержаннее, чем обычно.

- Надевайте шинель, - сказал он. - Поедемте со мной. Вам надо это видеть.

Он усадил Ховрина рядом с собой в машину, и они поехали.

- Вы знаете, кто привез полку новое знамя? - спросил Уваров.

- Командующий ВВС?

- Нет!

- Кто же?

- Жданов!

Впереди шла другая машина - большая, черная.

Белое поле аэродрома, окаймленное почти невидимым в сумерках лесом, казалось огромным и пустынным. Теряясь в этом огромном белом пространстве, на краю аэродрома чернела короткая цепочка людей.

Это авиаполк стоял в строю.

Пока машины шли по краю аэродрома, Ховрин жадно смотрел в окно. Вот он, весь полк. Вот эти два промежутка разделяют между собой эскадрильи. Первая, вторая, третья. Эскадрильи построены в два ряда - сзади техники, впереди летчики. Вот это - все летчики, оставшиеся в полку, несколько человек... Перед техниками второй эскадрильи только один летчик - Лунин...

Командование полка - Проскуряков, Ермаков и Шахбазьян - стояло отдельно. Рядом со своим комиссаром и начальником штаба Проскуряков казался гигантом.

Обе машины, подкатив, остановились.

Первым из передней машины вышел Жданов. Полк узнал его. Один из руководителей партии здесь, на аэродроме! Этого не ожидал никто.

Вслед за Ждановым из машины вышел командующий ВВС, невысокий и несколько грузный, а за ним адмирал - тонкий, стройный, в черной с золотом шинели,- с новым знаменем в руках. Он передал его Жданову. Ветер шевельнул тяжелое полотнище.

Проскуряков, выступил вперед, остановился перед Ждановым и отдал рапорт.

В усах и бровях Жданова блестели пылинки изморози. Он пристально вглядывался в лица стоявших перед ним людей. По твердо сжатым губам было видно, как взволновала его эта встреча с поредевшим полком. Когда он заговорил, голос его, негромкий, но слышный всем, прозвучал просто и неожиданно мягко.

- Партия и правительство, - сказал он, - доверили мне вручить это знамя вам, зная, что вы будете достойны его.

Он протянул древко знамени Проскурякову. Проскуряков принял знамя, опустясь на колено.

И весь полк опустился перед знаменем на колени.

- Родина, слушай нас! - проговорил Проскуряков на коленях.

И полк, коленопреклоненный, повторил за ним:

- Родина, слушай нас!

- Сегодня мы приносим тебе святую клятву верности, - продолжал Проскуряков, - сегодня мы клянемся еще беспощаднее и яростнее бить врага, неустанно прославлять грозную силу советского оружия...

Ховрин слушал и не узнавал этих слов, написанных им самим вместе с Луниным, - такими сурово-торжественными казались они, медленно и негромко произносимые Проскуряковым и повторяемые полком, стоявшим на коленях перед своим знаменем.

- Родина, пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, стонущую под фашистским сапогом, пока в груди бьется сердце и в жилах течет кровь, мы будем драться, не зная страха, не ведая жалости, презирая смерть во имя полной, окончательной победы.

Так клялся полк перед своим новым знаменем, завоеванным подвигами живых и тех, кого уже не было в живых.

- Гвардейцы не знают поражений... - продолжал Проскуряков.

"Правда, правда! - подумал Ховрин. - Их мало, но они ни разу не были разбиты".

- Гвардеец может умереть, но должен победить... - сказал Проскуряков.

"Правда, правда"! - думал Ховрин, как будто слышал эти слова впервые. Слезы выступили у него на глазах - может быть, от слишком резкого ветра, дувшего прямо в лицо.

- Под знамя смирно! - скомандовал Шахбазьян, начальник штаба.

Полк поднялся. Проскуряков, со знаменем в руках, прошел по всей цепи, и знамя проплыло над всеми головами. Он вручил его знаменосцу. Полк, отчетливо видный на белом снегу, прошел вслед за новым своим знаменем мимо Жданова, мимо командующего ВВС.

Быстро темнело.

"Может умереть, но должен победить, - повторял Ховрин, жмурясь от ветра. - Правда, правда..."

Глава восьмая.

Ураганы

1.

Слухи о том, что полку вот-вот дадут новые самолеты, стали проникать на аэродром еще весной.

Всё упорнее рассказывали, что советская промышленность стала выпускать новые самолеты-истребители, которые по всем показателям гораздо лучше прежних. Некоторые даже видели их, - правда, издали, в полете. Из всех их качеств особенно прельщала летчиков быстроходность. Утверждали, что эти новые самолеты куда быстроходнее "Мессершмиттов-109", и летчики мечтали о том, как, получив их, расправятся с "Мессершмиттами".

Однако неделя шла за неделей, а новых самолетов полк не получал. Время от времени в полк подбрасывали то один самолет, то другой, - но всё это были "И-16", такие же много раз пробитые и много раз побывавшие в ремонте, как те, которые находились в полку с начала войны. Правда, это означало, что какие-то части вооружают новыми самолетами, а старые самолеты забирают у них и передают на усиление другим частям; следовательно, перевооружение авиации идет, движется.

- А раз движется - значит, дойдет и до нас, - рассудительно говорил комиссар полка Ермаков. - Нужно только подождать.

- Как же, дождемся... - хмуро говорил Проскуряков, Всегдашний трезвый и спокойный оптимизм Ермакова раздражал его. Он не мог примириться с тем, что его гвардейский полк как бы обходят.

- И дождемся, - отвечал Ермаков.

- А пока в наш полк сметают мусор со всех фронтов! - ворчал Проскуряков. - Мы что ж, хуже других?..

- Мы никого не хуже, да другие сейчас, видно, нужнее, - говорил Ермаков всё с той же рассудительностью.

- Это кто же? - спрашивал Проскуряков, и огромное лицо его краснело. Где же это нужнее? - гудел он обидчиво. - И так уж немцы над озером совсем изнахалились - с тех пор как лед сошел, каждый день норовят бомбить перевалочные базы...

Проскуряков был прав: с тех пор как лед растаял и грузы для Ленинграда переправлялись через озеро на баржах, значение истребителей, несущих охрану, еще увеличилось, потому что большие баржи были уязвимее с воздуха, чем грузовые машины. И всё-таки в душе Лунин больше соглашался с Ермаковым. С приходом теплых дней на юге началось новое наступление немцев, и он чувствовал, что события, назревающие там, вдали, гораздо грандиознее и важнее всего, что сейчас совершается здесь, у Ленинграда.