Узкие врата - Антон Дубинин

Что я тебе сделал? Зачем ты хочешь убить меня?..

Артур свернул с дороги. Сзади добродушно залаял какой-то пес, судя по тембру голоса, небольшой… Мальчик обернулся, как ужаленный — это оказался отличный рыжий спаниэль, он несся по палой листве, улыбаясь во весь рот и маша ушами. Одно ухо вывернулось наизнанку и было ярко-розовым.

— Алькор! Алькор! — надсадно звала девица, и рыжий Алькор, решив, что долг превыше всего, развернулся, слегка буксуя на повороте, и так же радостно помчался обратно. Арт смотрел ему вслед и чуть не плакал от презрения к себе. Трус проклятый. Что же это с тобой творится, парень?..

Большая серая ворона сидела на поваленном стволе, глядя Артуру прямо в лицо своими бусинными глазами. Он замер, скованный бешеным ощущением присутствия смерти и беды — еще не здесь, но уже рядом, рядом…

— Кыш, проклятая! — крикнул Арт и взмахнул руками, но ворона почему-то не испугалась и не улетела, только взмахнула крыльями и переступила кривыми желтыми ногами. Арт, не на шутку взбесясь, швырнул в нее камнем — и она наконец сорвалась с места, тяжело, словно бы лениво вспархивая на ветку. Но смотреть не перестала. И каркнула — коротко и насмешливо.

— Арр-ррт…

— Дрянь! — беспомощно крикнул он, оглядываясь, чем бы еще в нее запустить. Серая птица, видимо, утомившись перепалкой, снялась с ветки и шумно полетела прочь, и Артуру стало смертельно стыдно. Это же просто ворона, Арти. Какой же ты дурак.

Кто-то легко коснулся его волос. Мальчик взвился, как будто его огрели кнутом — но это был всего-навсего лист. Широкий и распяленный, как пятерня, лист каштана задел его шею, падая на землю.

Осень, Арти. Ты скоро умрешь. Уже совсем скоро.

Он ударил кулаком в шершавый каштановый ствол — раз, второй, третий, стараясь болью и бешеным ритмом ударов сменить на что-нибудь другое проклятую мелодию. Если бы хоть не эта песенка!.. Она хуже всего, хуже всего, кроме разве что снов…

Это была навязчивая, простая — аккорда на три — мелодия из детской передачи «Колыбельная», той, которую показывают по телевизору каждый вечер. Предполагается, что после короткой сказочки и мультфильма детки будут лучше засыпать, и это правда, Арт до семи лет тоже так думал, а потом просто не мог ее смотреть — и все из-за этой колыбельной. Колыбельная там в конце, под заставку, когда рисованные детишки уплывают на кораблях-кроватках в ночное небо, и это хорошая картинка, добрая и хорошая, и разве же Артур Кристиан был виноват, что в первый школьный год с ним случилось то, что случилось?..

Он об этом почти забыл. Но вот вспомнил недавно, когда песенка вернулась. Только тогда он эту песенку слышал на самом деле, а теперь в ней все время менялись слова, неотвязно ложась все в новых вариациях — на ту же простенькую мелодию, только имя оставалось прежним, ну почему авторам передачки пришло в голову именно это имя?..

Маленький Арти тогда возвращался из школы. Почему-то он был совсем один — ах, да, всех встретили родители, а его не встретили, маму задержали на работе, и он долго сидел в раздевалке, ожидая, что мама за ним придет, а потом, вежливо поблагодарив сторожиху за предолжение проводить, сказал, что ему тут близко и он доберется один. «Точно дойдешь, малец?» «Точно дойду, мэм. Спасибо вам большое.» Он правда был еще маленьким — для своих семи лет слишком хрупкий, в высоченной синей кепке, которая придавала ему росту хоть на немножко. Школа его была не самая лучшая в городе Файт — не одна из двух платных, а общая, где и мальчики и девочки учатся вместе, и стояла она не на красивой улице Школьная, а возле самой дешевой в городе столовой, в узкой улочке. Именно узкой — это очень важно: туда почти никогда не заезжали такие огромные грузовые фургоны, как…

Непонятно, откуда эта машина взялась: она ехала медленно, урча и занимая собой всю улицу целиком, и красная надпись на лобовом ее стекле, наклеенная надпись, такие покупают иногда любители шуток и приколов, гласила: «Не уйдешь». Арти тогда был маленький, он плохо читал, научился всего год назад, и некоторое время, пока этот мастодонт медленно пер на него, он смотрел расширенными глазами прямо ему в морду, пытаясь прочесть. В следующее мгновение он все-таки развернулся и побежал, причем не сразу на тротуар, а прямо, по дороге, и в глазах его все плясали красные надвигающиеся буквы. Честно говоря, он составил их в слово, только когда уже побежал, и разум подсказал ему, что надо на тротуар, и он метнулся в сторону, споткнувшись о бордюрчик и чуть не упав. Но все-таки удержался на ногах и побежал дальше, а медленный фургон — все это длилось не дольше минуты — как грузный слон, качнулся, взбираясь на тротуар передним колесом, и все происходящее было так недостоверно страшно, что Арти заорал. И сквозь собственный ор он услыхал-таки музыку, громко звучавшую из кабины водителя, а водителя не было видно, солнце ярко сияло, отсвечивая в лобовом стекле, слепя того, кто попробует обернуться… И это была не разухабистая мелодия с ритмом «Туц, туц, ту-ду-дуц», и не хриплые излияния о тюремной жизни — вид музыки, которого можно ожидать от такой машины… Нет, сладкий, высокий женский голосок вел потрясающе знакомую песенку, оглушительно-громко сквозь приспущенное ветровое стекло. И Арти, который бежал, задыхаясь, и от грохота собственного дыхания не мог больше орать, слышал ее, когда уже пахнуло сзади теплом и вонью бензинного чудовища, забравшегося-таки двумя правыми колесами на тротуар…

«Крошка Арти, ты устал,

Много бегал и скакал,

Ждет тебя твоя кровать,

Шустрый Арти хочет спать…»

Это было так ужасно, что он подумал — вот сейчас сердце разорвется.

Крошка Арти, задыхаясь и пуская слюну, наконец споткнулся, рыпнувшись куда-то вбок, и что-то тяжелое и горячее толкнуло его в спину, и он упал на колени и распластался, захлебываясь ужасом. Невыносимая темнота и вонь —

«Скоро, скоро ты уснешь,

Будет новый день хорош…

За окном луна плывет,

Завтра новый день придет…»

— смяли, сожрали, скомкали его, и он понял, что умер, что это его смерть. Так он думал все те полторы секунды, пока огромная железная тварь проволакивала над ним свое грязное брюхо, -

«Крошка Арти, мой малыш,

Наконец ты сладко спишь…»

— и снова стало светло. Еще не веря, что остался жив, Арт не сразу оторвал от земли зареванное лицо, все в пыли, в слюнях, лицо человека, только что побывавшего в аду. К нему уже бежали люди, живые люди, что-то кричала на бегу тетенька сторожиха — та самая, которая хотела его проводить и выбежала на крик, еще какие-то прохожие… «Не уйдешь», — медленно выговорил мальчик не своим голосом; тень смерти уходила постепенно, он все еще был под ней и не мог опомниться.