Лион Измайлов - Лион Измайлов

Он вдруг вспомнил, что у него есть дочка такого же примерно возраста, и есть смысл, чтобы она вынесла ему цветы. И надежнее, и приятнее. Но враги могли обвинить его в семейственности, и Сталин отогнал от себя эту политически невыдержанную мысль.

Он еще немного подумал и спросил:

— Хочешь посидеть на коленях у товарища Сталина?

Девочка была непосредственной настолько, что даже не робела в присутствии вождя мирового пролетариата. Она уселась на колени к «отцу народов» и, так как привыкла крутить нос своему отцу, одной рукой обняла дедушку Сталина за шею, а другой стала накручивать довольно большой, рябой и маслянистый нос Иосифа Виссарионовича.

Сталину такая фамильярность юной хлопкоробки не очень понравилась, но неудобно было перед подчиненными сбрасывать девочку с колен.

«Экая гадина», — подумал Сталин и улыбнулся девочке, обнажив желтые зубы.

Сталин глянул своим желтым в крапинку глазом в сторону секретаря, и тот, моментально учуяв смертельную опасность, сказал:

— Пойдем, девочка, Иосиф Виссарионович должен еще работать.

— Да, девочка, иди, — попрощался Сталин и, когда она ушла, отряхнул после нее свой мундир так, будто он запылился, и пошел мыть руки.

Теперь Сталин был занят еще одной проблемой. Суть ее была вот в чем. Девочка поднесет цветы, Сталин возьмет ее на руки. Иначе ее никто не увидит на трибуне. И что же, он так и будет стоять и держать ее на руках?

И сколько держать? Сразу не сбросишь, надо чтобы как можно больше народу увидело ребенка в объятиях вождя.

Дано было задание, и целый научно-исследовательский институт, отложив разработку нового отечественного линкора, стал создавать специальное устройство — мухабатодержатель. Получилась жесткая конструкция, позволяющая девочке вроде бы сидеть на руках у Сталина, и в то же время вождь не прилагал к этому ни малейших усилий. При этом конструкция с Красной площади была практически не видна.

Устройство сделали досрочно, и всю бригаду разработчиков наградили Сталинской премией и сослали в лагеря, чтобы не было утечки информации.

Два заседания Политбюро были посвящены вопросу, какие цветы выносить на трибуну Мавзолея. Сначала решили, что Сталину Мухабат вынесет розы, а остальным членам другие дети преподнесут тюльпаны.

Но к следующему заседанию Сталину стало известно, что у роз бывают шипы. И все второе заседание Сталин выяснял, кто же это додумался сделать такое предложение.

Оказалось, розы предложил Буденный, он вовремя сориентировался и сказал, что имел в виду шипы на розах сбрить.

Встал было вопрос вырастить к празднику розы без шипов, но потом Сталин решил: «Пусть будут мне тюльпаны, а вам розы». Он где-то слышал, что есть голландские тюльпаны, но случайно оговорился и сказал:

— Пусть мне дарят монгольские тюльпаны.

И пришлось еще долгие годы возить тюльпаны из Голландии в Монголию, а уж потом из Монголии в Москву. Зато на этом деле два монгола получили по ордену Трудового Красного Знамени, а тридцать расстреляли.

Но вот пришел наконец праздник, и все правительство выстроилось на трибуне, а дети понесли цветы вождям.

Мухабат, которая перед этим всю ночь репетировала, ловко взобралась на сиденье, обняла левой рукой вождя за шею и только хотела по привычке ухватиться правой за рябой нос, как большой друг детворы, улыбаясь, сказал сквозь зубы:

— Если схватишь за нос — расстреляю, а всех узбеков запишу евреями и сошлю в Биробиджан.

Девочка хоть и была маленькой, но сообразила, чем дело пахнет, отдернула руку и сидела молча.

Сталин улыбался, махал рукой народу, а другой обнимал хрупкое тельце Мухабат. Это продолжалось минут сорок, и где-то на тридцатой минуте Сталин вдруг ощутил, что обнимать девочку приятно. Под рукой было теплое, пусть детское, но тело.

Какие-то воспоминания закружились в голове у продолжателя дела Ленина, и он спросил Мухабат:

— Любишь дедушку Сталина?

— Очень, — сказала Мухабат.

— То-то же, — сказал Сталин.

После парада Сталин разрешил Мухабат посидеть у себя на коленях и угощал ее конфетами, специально для этого случая сделанными на фабрике «Рот-Фронт».

Девочка была даже приятна Сталину. От нее пахло каким-то незнакомым Сталину запахом, скорее всего хлопком.

— Как тебя зовут, Мухабат? — пошутил Сталин.

— Мухабат, — сказала Мухабат.

Затем Сталин повел девочку за руку и показал ей Ленина.

Они постояли возле мумии. И Сталин вдруг спросил Мухабат:

— А ты знаешь, отчего умер дедушка Ленин?

— От болезни, — сказала Мухабат.

— Нет, — сказал Сталин, — он умер оттого, что недостаточно хорошо понимал марксизм-ленинизм. — Подумал и добавил: — Он умер оттого, что не мог жить.

Расставаясь, Сталин подарил Мухабат целую коробку шоколадных конфет.

— Бери, — сказал Сталин, — у меня еще две коробки остались. Одну сам съем, другую подарю Максиму Горькому, чтобы ему слаще жилось.

Вот так Мухабат стала ежегодно выносить Сталину цветы. И чем становилась старше, тем приятнее и приятнее было Сталину держать ее у себя на руках.

А через несколько лет, когда девочка стала уже девушкой, один из помощников Сталина сказал:

— Иосиф Виссарионович, вам не тяжело ее на руках держать, ведь она уже скоро в институт будет поступать?

Сталин расстрелял помощника, однако приказал, чтобы Мухабат ему больше цветы не выносила. И это было политически правильное решение.

Как проводили

коллективизацию

Однажды грузин Сталин поручил еврею Кагановичу провести коллективизацию в русском селе.

Каганович пригорюнился и пошел советоваться с братом.

Брат Кагановича сказал:

— Лазарь, зачем тебе это нужно? Ты в сельском хозяйстве ничего не понимаешь, тем более ты еврей, а должен заниматься этим в русском селе. Лучше займись метро, это под землей, и никто не увидит, что ты там делаешь.

Тут Лазарь вспылил и начал кричать на брата:

— Я не еврей, это вы все евреи, а меня куда партия послала, там я и буду! Пошлет в Киргизию — буду киргизом. А если пошлет в Палестину, тогда буду евреем. Учти, — сказал он брату, — я от тебя откажусь.

— Лазарь, — сказал брат, — ты же был хорошим сапожником, а должен теперь заниматься не своим делом. Представь себе, Лазарь, если бы Ленин шил сапоги, ну разве он смог бы сшить такие сапоги? — И брат показал Лазарю свою ногу, обутую в изящный сапог.

Лазарь собственноручно снял с ноги брата сапог, долго его щупал, нюхал и даже пробовал на зуб.

— Хороший сапог, — сказал он наконец. — Кто его сделал?

— Ты, — закричал брат, — ты его создал еще до революции, и я эти сапоги с гордостью ношу до сих пор!

Лазарь Моисеевич действительно был приличным сапожником. И любил это дело настолько, что, даже будучи наркомом, всегда сам себе