Записки солдата - Омар Брэдли

В отличие от вежливого и обходительного Эйзенхауэра, Смит бывал грубым и резким. Однако во время дипломатических кризисов, иногда случавшихся в верховном штабе экспедиционных сил союзников, он мог быть, подобно своему начальнику, красноречивым и выразительным, двусмысленным и сдержанным.

- Беделл, передайте им, чтобы они убирались отсюда, - однажды сказал Эйзенхауэр, имея в виду какую-то миссию, прибывшую в верховный штаб, - однако сделайте это так, чтобы они не обиделись.

Эйзенхауэр обычно ко всем относился одинаково, редко был резок с офицерами штаба. Смит же был значительно грубее своего начальника.

Уникальные способности Беделла как начальника штаба дали возможность Эйзенхауэру чаще отлучаться из штаба и большую часть времени уделять планированию и пребыванию в войсках. Смит обладал рассудительностью, силой воли и инициативой и поэтому мог принимать решения самостоятельно, не беспокоя Эйзенхауэра по пустякам, за исключением некоторых наиболее важных вопросов. В нем замечательно сочетались инициатива и самообладание, которые так важны в работе начальника штаба.

Сначала командующим 21-й группой армий Эйзенхауэр решил назначить своего хорошего друга и соратника по Тунису генерала Александера. Александер вместе с Эйзенхауэром участвовал в боевых действиях в Тунисе, Сицилии и Италии, где он командовал группой армий, в которую входили армии Кларка и Монтгомери.

Дружба между Эйзенхауэром и Александером зародилась в феврале 1943 г., когда Александер оставил свой пост командующего английскими войсками на Среднем Востоке и прибыл к Эйзенхауэру в Алжир, где он последние четыре месяца кампании в Тунисе командовал 18-й группой армий. Здесь он проявил большое тактическое мастерство, сделавшее его позднее одним из наиболее выдающихся генералов в Европе. Он не давал развиваться националистическим тенденциям и ревнивой подозрительности среди подчиненных ему союзных офицеров. К осени 1943 г., когда в его активе числились Тунис, Сицилия, а затем и Салерно, Александер занимал исключительное положение среди высшего командования союзников. Он был нашим единственным и, следовательно, самым опытным командующим группой армий. В то же время он продемонстрировал несравненное мастерство, объединив усилия двух союзных армий для достижения общей цели. Если бы Александер командовал в Европе 21-й группой армий, нам, возможно, удалось бы избежать раздражения, которое омрачало позднее наши взаимоотношения с Монтгомери. В отличие от крайне самоуверенного генерала Монтгомери, Александер проявлял благоразумие, терпение и скромность, отличающие великого полководца. В каждой кампании на Средиземном море он завоевывал восхищение подчиненных ему американцев.

По натуре сдержанный скромный я пунктуальный солдат, Александер не особенно обижался на то, что почести по завершении кампании доставались не ему, а подчиненным командирам. Поэтому вскоре фигура Бернарда Монтгомери в берете заслонила Александера. Однако если Монтгомери появился на сцене как символ возрождения Англии в войне, то союзники, знавшие обоих генералов, значительно выше ценили Александера как полководца.

Хотя я в то время не догадывался об этом, англичане отвергли просьбу Эйзенхауэра о назначении Александера и предложили оставить его в Италии, чтобы активизировать военные действия на полуострове. Отказ англичан заставил Эйзенхауэра остановиться на кандидатуре Монтгомери.

Мое знакомство с Монтгомери к этому времени ограничивалось двумя короткими встречами. Первый раз мы встретились в Тунисе, когда он приехал принимать парад наших войск в ознаменование победы, и второй раз в Сицилии, когда он устроил завтрак в честь завершения кампании на этом острове. Поэтому мне пока было трудно судить о нем как о полководце. Уже по одной этой причине я предпочел бы иметь на посту командующего 21-й группой армий не Монтгомери, а Александера. Так как я знал Монтгомери только по легендам, которые рассказывали о нем, то был убежден, что с Александером я работал бы более спокойно и слаженно.

Однако у меня не возникало особых затруднений во взаимоотношениях с Монтгомери в Европе. Хотя мы часто не соглашались по поводу планов и тактики, наши деловые взаимоотношения никогда не были натянутыми, а при личных контактах мы не тяготились друг другом. Возможно, моя оценка достижений Монтгомери менее восторженна, чем оценка британского народа, однако я никогда не буду умалять полководческого искусства Монтгомери и его выдающейся роли в войне.

Несравненный талант Монти по организации "классического" сражения, то есть тщательно подготовленного наступления, сделал его неоценимым при вторжении во Францию. Форсирование Ла-Манша должно было проводиться строго по плану, случайности и импровизация в управлении войсками исключались. Пока войска не закрепились на плацдарме, мы все свои надежды возлагали на План.

Лишь через семь недель после высадки, когда мы начали наступление с захваченного плацдарма, сложившаяся благоприятная обстановка потребовала от нас умения быстро развить успех, что явилось испытанием способности нашего командования обеспечить непрерывное управление войсками. В быстро меняющейся обстановке, которая была характерна до самого конца войны, слава Монтгомери несколько померкла не из-за его нерешительности, как утверждают некоторые критики, а из-за его явного нежелания использовать до конца те преимущества, которые создавались в результате наших успехов на фронте. Монти настаивал на том, чтобы войска наступали по всему фронту "равномерно", даже если бы для этого пришлось замедлить темп наступления. Наоборот, американцы предпочитали стремительно продвигаться вперед, не сдерживая инициативы войск в преследовании, чтобы не дать противнику возможности закрепиться на промежуточных рубежах, стабилизовать линию фронта. Ибо стабилизация линии фронта означала бы, что нужно снова взламывать оборону противника, а это могло привести к излишним потерям и замедлению темпов наступления.

В психологическом отношении назначение Монтгомери командующим английскими войсками вторжения через Ла-Манш подействовало на всех нас ободряюще. Худощавая, костлявая физиономия аскета над высоким воротником свитера невоенного образца менее чем за год стала символом победы в глазах всего, союзного лагеря. Ничто так не делает генерала знаменитым, как успех в сражениях, а Монтгомери добивался успеха с такой верой в силу британского оружия, что английский народ, уставший от бесчисленных поражений, чуть ли не обожествил его.

Нигде тонкая, прямая фигура Монтгомери в мешковатой и неглаженой куртке не внушала такого доверия, как среди английских солдат. Даже Эйзенхауэр при всей его простоте обращения никогда не мог вызвать такого восторга среди американских солдат, с каким английские солдаты приветствовали Монти. Среди этих людей легенда о Монтгомери стала непререкаемой истиной.