Когда молчит совесть - Видади Бабанлы

— Я дарю их тебе, мама.

— Будь всегда счастлив, сынок! — благодарно прошептала Шахсанем, осторожно принимая букет из рук Вугара, и, зарывшись в цветы лицом, долго вдыхала терпкий осенний аромат. — Как пахнут! Во всем районе, сынок, нет таких цветов. Где они их только достали, да еще в осеннюю пору?..

— Наверное, на базаре купили.

— Дай бог им счастья! Они оказали тебе большую честь, мой родной!

Шахсанем-хала мелкими шагами поспешила к посудной полке. С трудом отыскав старую запыленную вазу, тщательно вымыла ее, наполнила свежей водой и, бережно обрывая засохшие листки и подрезая стебельки, стала по одному ставить цветы. Вугар смотрел на нее нежно и виновато — как мало внимания видела она за свою жизнь!

— Пусть удача не оставляет тебя, сынок, — сказала Шахсанем, не сводя глаз с букета. — Пусть твой путь всегда будет украшен цветами…

Глава девятая

Осень доживала последние дни. Шел к концу октябрь. Все холоднее становились ночи, а на рассвете белый иней устилал поля и сады. Но днем теплело, казалось, осень вспоминала, что не кончились еще ее сроки. Вот уже неделя, как ветер угнал куда-то на север грозный строй черных туч. Небо поголубело, очистилось, лишь летящие облака, словно клочья расчесанной белой шерсти, бродили в бескрайней, как море, синеве. Ночью они грудились, образуя мягкие ватные кучи, а к утру снова рассеивались и плыли по небосклону легкие и прозрачные. Рассветный ветер, обжигающий лицо, гнал рваные хлопья в неведомую даль. Занималась заря, и зелено-изумрудное небо становилось прозрачным и чистым, как в летнее утро. Трудно было поверить, что зима уже стучится в ворота. Нежаркое солнце, ласковое, как усталая мать, медленно взбиралось на вершины окрестных гор, и разгораясь все ярче и ярче, согревало остывший за ночь воздух. Все наслаждалось жизнью — горы, поля, облака, деревья, люди. На солнечной стороне, возле канав, в садах, подле заборов, зазеленели новорожденные побеги. А там, в поле, куда не ступала нога ни коня, ни осла, ни коровы, трава второго укоса поднялась на целую пядь. Оглянешься и подумаешь: природа после долгой зимы улыбается навстречу грядущей весне и не сегодня-завтра будет новруз-байрам.

Густой стройный лес, что начинался прямо за селом, был похож на сказочный расписной терем. Нижние ветви уже обнажились, но на вершинах листья еще горели ярким осенним пламенем — желтым, золотым, багряным. Многовековые, кряжистые дубы, вязы и грабы первыми сбросили летний убор и сейчас зябко тянули свои голые раскидистые ветви к земле, подле могучих стволов стлались влажные груды опавших листьев. Еще не увядшие листья лежали недвижно и ровно, словно аккуратно уложенные человеческой рукой. Как разнообразны их цвета и оттенки! Кажется, гостеприимный хозяин расстелил по лесу мягкие разноцветные ковры.

А в глубине леса, в густых зарослях, огненными брызгами светились рыжие, как хна, ягоды боярышника, чернел круглый терн, сбросивший с себя голубую пыльцу, алел шиповник, пламенели гроздья ложа, издали маня к себе путника.

И все-таки поступь зимы уже ощущалась в еще нарядном и ярком лесу. Здесь царила тишина, порой казавшаяся зловещей. Смолкло веселое щебетанье, не слышно соловьиных трелей. Опустели гнезда, — тяжелые и черные, отяжелевшие от дождей, они четко выделялись на голых ветвях, и солнце холодно взблескивало в воде, покрывавшей их донышки. Не парили над деревьями, падая из бездонной синевы, орлы и ястребы, — нечем им было поживиться. Даже хриплое карканье ворон и галок смолкло. Только сороки, серые воробьи да вяхири, чувствуя себя полновластными хозяевами, с легким шуршанием перелетали с ветки на ветку. Но пройдет немного времени — и они тоже покинут лесные чащи.' Едва завоет ветер, закружатся снежные вихри, затрещит мороз — птицы перелетят в селения, к людям, где человеческая забота защитит их от голода и невзгод. Тогда единственными обитателями леса останутся дятлы. И зазвучит мерный, громкий и требовательный перестук зимняя музыка леса.

С детства осень была любимой порой Вугара. В школьные годы помимо уроков на его детских плечах лежало множество хозяйственных забот. Запасти на зиму дрова, обеспечить сеном корову — все это входило в его обязанности. Потому что, как ни старалась Шахсанем приучить к работе Исмета, ничего у нее не получалось. Он всегда умел в последнюю минуту или притвориться больным, или улизнуть играть со сверстниками.

Начиная со второй половины сентября, пока снег не ложился на землю, проводил Вугар в лесу целые дни. Возвратившись из школы и наскоро пообедав, уходил он из дому. Нередко он брал с собой учебники и, отдыхая от работы, готовил уроки. Эти часы, проведенные среди деревьев, наполненные шорохом опавшей листвы, были, может, самыми счастливыми в его нелегком отрочестве. Домой возвращался усталый, волоча на спине тяжелую вязанку дров или огромный сноп травы. Но на сердце было легко, весело, и верилось, что когда-нибудь сбудутся его лучшие мечты.

С тех пор прошло много лет. Живя в городе, Вугар не замечал, как весна сменяется летом, а лето осенью. Бесконечные заботы заполняли все его время. И хотя порой он с тоской вспоминал осеннюю красоту леса, его яркие краски, которыми не может похвастаться даже самый искусный художник, терпкие запахи прелой листвы и увядших трав, но за все те годы, что он учился в аспирантуре, так ни разу и не удалось ему побродить по осеннему лесу. Приезжал на день-другой, чтобы повидаться с матерью, и не до прогулок ему было тогда. И вот нежданно-негаданно оказался в родном селе.

Джовдат выполнил свое обещание: дал Вугару арбу и помощника, они несколько раз съездили в лес и привезли для Шахсанем дров на всю зиму. И снова, как в детстве, красота осеннего леса заворожила его.

…Теперь каждое утро, торопливо позавтракав, не теряя лишней минуты, быстрым шагом отправлялся он в лес и возвращался домой, лишь когда сумерки опускались на землю. Бродил по тропинкам, знакомым с детства, и влажная листва стирала пыль с его ботинок. Перепрыгивая через русло пересохшей речушки, срывая тронутые морозцем терновые ягоды, наслаждаясь их кисленьким привкусом, выходил на опушки, любуясь пустыми полями. Тишина завораживала, заставляла забывать обо всем на свете. Да он и сам старался ни о чем не думать, не вспоминать о неудачах и обидах, понимая, что надо успокоиться и отдохнуть, иначе не сможет он прийти к единственно верному, логическому решению.

Недаром существует поговорка: дома стены помогают. Здесь, в родных местах, все словно сговорилось, чтобы помочь Вугару в эти нелегкие для него дни, и он не торопился возвращаться в Баку.

В селе наступила пора свадеб, — веселые пиры следовали один за другим, и везде Вугар был желанным и почетным гостем. За него поднимали бокалы, в его честь говорили тосты. Сколько добрых слов, сколько искренних пожеланий выслушал он! Иногда Вугар даже досадовал, что не может провести вечер наедине с Шахсанем, — им так и не удалось еще ни разу поговорить по душам. Казалось, все заняты только одним — как отвлечь Вугара от мрачных мыслей и заставить забыть, что существуют еще на свете клевета и несправедливость.

Но как ни безмятежно летело время, человеку, привыкшему жить напряженной творческой жизнью, такое житье не может не наскучить. И однажды, бродя по лесу, с наслаждением вдыхая лесные ароматы и любуясь яркой пестротой красок.

Вугар вдруг с досадой подумал, что и природа тоже не всегда справедлива. Словно своенравный художник, она один уголок украсит, щедро распишет всеми цветами радуги, а другой позабудет, оставит голым и скудным, будто иссякла ее палитра.

Вугар и так и этак ворочал в голове эту мысль, и ему казалось, что от ее развития, от уточнения зависит вся его дальнейшая судьба. Мозг точно пробудился от спячки. Он вспоминал голые солончаковые степи вокруг Баку, город, дремлющий в жарком летнем зное, укутанный туманной пеленой едкого дыма. Ему представились истомленные от жары лица людей, пожелтевшая раньше времени чахлая листва на бульварах и в скверах, потускневшие от копоти цветники, запах бензина и гари. И впервые за эти дни окружающая красота вызывала в нем не восторг, а досаду. Будто прошла гроза и ее разряд ударил ему в самое сердце.

Вспомнились бессонные ночи в лаборатории, радость открытий и горечь разочарований. Он сейчас сам дивился своему упорству и стыдился своего малодушия. Он вдруг со всей отчетливостью осознал, что никакие нападки и гонения не смогут поколебать его в своей правоте, и он доведет дело до конца, чего бы это ни стоило. И, уже сам того не замечая, забывая, где находится, машинально достав из кармана записную книжку, быстро делал записи и что-то высчитывал, беззвучно шевеля губами. В памяти с феноменальной точностью воскресали основные результаты опытов, проведенных за последнее полугодие, выводы, полученные в результате технологических процессов, аналитические итоги. И, желая убедиться в точности и целесообразности этих выводов, он снова проверял их.